32
Суд вынес приговор: шесть лет каторжных работ в Нордеграунде. Вельгус сидел и тихо утирал слезы платком, на лице Анны не дрогнул ни один мускул, однако глаза увлажнились. Невольно Иосиф позавидовал такой стойкости. Вскоре все направились к выходу. У порога Жозефина, которая все это время дожидалась поэта, свернула к телефонной будке и скрылась за ней, дабы позвонить сыну. Йозеф снова закурил, ведь заседание шло без перерыва целых два часа. У Иосифа затекли конечности, и теперь он подпрыгивал на месте, ощущая, как кровь циркулирует по телу. Журналистов стало меньше, а оставшиеся, которые изголодались по сенсации, останавливали любых участников процесса. Иосиф заметил их поздно: они группой направлялись к нему. Один толстячок бежал впереди всех и на ходу говорил: «Стойте-стойте-стойте-стойте!» Поэт едва повернул к нему голову, как тот врезался в него и они вдвоем кубарем покатились по лестнице. Кейс отлетел в сторону. Боль током прошлась по спине и в бедрах. В глазах потемнело, Иосиф застонал и перевалился на бок. Журналист тут же вскочил и отпрянул в толпу, его коллеги окружили поэта полукругом и защелкали фотоаппаратами.
Иосиф побагровел и вскочил, толпа поддалась назад.
— Хватит меня снимать!
Неожиданно до него донесся голос Йозефа:
— Эй, живо положил!
— Стоп, что это?
Второй голос принадлежал Анне. Не заметив возле себя рукописей, поэт взобрался на ступеньки и застал такую сцену: Вельгус и Йозеф стояли напротив друг друга, намертво вцепились в ручку кейса, а под ногами валялись листовки. Одну из них Анна вертела в руке и читала. Через полупрозрачную, тонкую бумагу Иосиф рассмотрел надпись задом наперед: «!ЦЕНОКАН Ж МЕНАТССОВ». Сверху: «ЕФФЯ ФИСОИ»
Сердце гулко стучало у самого горла, когда он вырвал листок из рук Анны Хайнц и сказал:
— Брать чужие вещи нехорошо, мадам.
Она заулыбалась и со словами «Все преступники так говорят» спустилась вниз, где ее окружила толпа журналистов.
Эпилог
В этот же вечер Иосифу позвонили из полиции и попросили прийти. Жозефина, которая гостила у Йозефа до вечера, поехала с поэтом. Возвращались они два раза. Сначала с бригадой, проводили обыск: в комнате Иосифа нашли кейс, и полицейские с подозреваемым уехали. Второй раз Жозефина и Иосиф вернулись в полночь, уже без сопровождения. Йозеф, которому не спалось, засыпал их вопросами. Есть две новости: хорошая и плохая. Плохая: у Иосифа изъяли кейс. Хорошая: Жозефину не привлекут к ответственности, сложно доказать ее вину или хотя бы соучастие. К тому же в течение дня она успела позвонить сыну, рассказать всю ситуацию и попросить на всякий случай перепрятать рукописи. Благо обыски в доме закончились и Ульрих может перетащить произведения к себе, пока проверки в библиотеке не завершились.
Тем не менее Иосифу как минимум грозит штраф, если не условный срок. Поэт выглядел бледным и уставшим, он плюхнулся на диван и даже не отказался от коньяка, предложенного Йозефом.
— Вся жизнь под корень — разом! — говорил он, отхлебывая из горла. — Я эту Анну...
— Не надо, успокойся, — сказала Жозефина и подсела к нему. — И хватит пить, делу не поможет.
— Легко говорить. Теперь меня выгонят из института, я не смогу никуда устроиться...
— Не переживай ты так... Ну, если все будет совсем плохо, я помогу тебе пристроиться куда-нибудь, даже к знакомому в редакцию. Я всегда буду с тобой. — Она тронула его за плечо. — Ты веришь мне?
Он кивнул и отодвинул бутылку в сторону.
— Угу, верю... Прости за то, что я оставлял тебя в трудную минуту и заставлял нервничать.
— Ничего страшного. Главное, что мы теперь вместе.
— Я всегда буду с тобой. Ты мне тоже веришь?
— Ну конечно, глупенький!
— Тогда выходи за меня, Жоззи.
***
— То есть как? Ты сделал ей предложение? Но у нас же был уговор.
— Мне ваш клуб уже надоел.
Ульрих замолчал. Иосиф слышал лишь помехи на другом конце провода, пока директор клуба не заговорил вновь:
— Но почему? Ты же побыл у нас совсем немного, столько приключений было...
— Ага, и эти приключения довели меня до скамьи.
— Хе, и как же ты раньше пренебрегал моей матерью? Что изменилось за два с половиной месяца? Я понимаю, это не мое дело, но я все-таки ее сын, имею право знать.
Иосиф вздохнул и заговорил:
— Во-первых, тогда я не думал о браке серьезно. Во-вторых, да, изначально твой клуб был для меня предпочтительнее. Когда я попал туда, не мог поверить своему счастью. Вы мое творчество ценили, слушали, как и я вас. Но со временем я понял, что клуб — это временно. Так же временно, как редакция, институт. Я могу писать и без всего этого, я не стремлюсь зарабатывать, не нужно мне признание. Да, слова звучат сентиментально и противоречат моим прежним убеждениям, но все равно бы большинство рукописей не пропустила цензура, и они в итоге загубили меня. В-третьих, я понял свою ошибку: я пренебрегал Жозефиной. Когда ей было плохо, меня рядом почти не было, и мне очень стыдно. Она меня любит — по-настоящему, искренне. Я, дурак, понял это только сейчас. Я ее люблю. После суда у меня ничего не останется, все двери в будущее, кроме завода, закроются, а любящий человек никогда не бросит. К тому же не собираюсь я жить с таким вопросом: «Навредит ли клубу мое решение или нет?»
— Слушай, последнее — это уже настоящий эгоизм. В клубах нет «меня» — есть только «мы».
— Вот я и хочу отказаться от «нас». Да, я твердо принял такое решение; к тому же ты бы меня с судимостью выгнал. — Иосиф усмехнулся. — Разразился бы еще больший скандал, чем при известии о браке. Так что позор в вашем свете для меня все равно неизбежен.
— Но как же мама? Если говорить напрямую, она выйдет замуж за судимого юношу, который годится ей в сыновья. Ты о ней подумал? Что с ней будет в обществе?
— Она согласилась, ее выбор. Я не хочу никого позорить, мы просто любим друг друга. Через неделю свадьба, мы тебя приглашаем. Теперь я буду твоим отчимом.
Наступило молчание. Послышался на другом конце провода вздох и тихое: «Не дай Бог...»
— Ладно, — сказал наконец будущий пасынок. — Я понял тебя, твое дело, твое право. Я не полезу в вашу жизнь. Только пообещай одно.
— Да?
— Я придумал алиби для клуба, и ты, пожалуйста, не подведи. Ты не показывал нам «революционные» стихи, только работал в редакции и писал филологические заметки, статьи и стихи про любовь. Джута это подтвердит, не волнуйся, материалы все есть. Следовательно, прямых доказательств причастности клуба к твоему делу нет, а некоторые непозволительные для министерства статьи я сжег, сделаем все по новой.
— Хорошо.
Иосиф попрощался и повесил трубку. Он чувствовал на душе облегчение и даже гордость, словно спас человека. И этот человек — он сам, беда —самопожертвование тому, что временно и уж точно настоящего счастья не принесет.
Неожиданно к Иосифу подошел Йозеф и сказал:
— Слушай, я понимаю, дела и все такое...
Арендатор кивнул и отдал ему несколько купюр — оплату за месяц.
— Я расторгаю контракт. Завтра я уезжаю к ней жить.
Арендодатель поднял бровь. Он уже привык к арендатору и раздельным бритвам. К тому же съезд случился спонтанно и намного раньше запланированного времени.
Зато денег за те два с половиной месяца прибавилось — почти семнадцать марок. Можно съездить на море на целых две недели, а Иосиф и Жозефина проведут вместе медовый месяц. Но все мечты — после следствия, а пока Йозеф проходил по делу Иосифа как подозреваемый: мол, вроде бы знал и ничего не сообщил.
— Я тебя понял, — сказал Ренау. — Только, если что, как-нибудь увидимся?
Иосиф улыбнулся.
— Непременно. Можем приходить друг к другу в гости.
— Договорились.
...Суд все-таки неизбежен, ибо слишком много рукописей оказалось в кейсе. Клуб и Йозеф остались вне подозрений. Иосифу удалось доказать, что он писал «чисто для себя», «в стол», показывал только самые безобидные стихи про природу и любовь, которых было большинство. А «революционные» рукописи он привез в день заседания для того, чтобы потом не заезжать домой и сразу продать их за углом, на ярмарке книг, заработать тем самым побольше денег. Как бы то ни было, ему присудили «хранение запрещенного к показу материала» и назначили год условно, с исправительными работами по выходным. Сьюзен также вынесли приговор: два года в колонии.
Иосиф ушел из клуба в тот же день после разговора с Ульрихом, а на следующий день после суда его исключили из института. Через неделю состоялась свадьба. Народу оказалось немного, в основном только хорошие знакомые и близкие люди, даже родственники Иосифа пришли (семья осталась довольна его выбором «опытной и обеспеченной невестки»). После торжества поэт окончательно поселился у Жозефины. Йозеф сразу укатил на две недели в Италию. Ульриху удалось восстановить честь клуба, даже несмотря на скандал со свадьбой его матери. Фрау Анна Хайнц больше не боролась с молодежью за духовность, ведь, по ее словам, «такое понятие в нашем обществе давно исчезло».
Конец!
Ссылки на предыдущие главы:
28 и 29
30 и 31