Светлана Михайловна Усова (25.12.1980) – окончила Саратовскую государственную консерваторию (курс народной артистки России Т.Кондратьевой и заслуженного деятеля искусств России Г.Шугурова), актриса театра кукол «Теремок» с 2004 года.
Настоящая леди, смелая и талантливая Светлана Усова покоряет глубиной своих мыслей с первой минуты разговора. Тебя окутывает светом её улыбки и хочется, чтобы беседа не заканчивалась как можно дольше. Во время интервью артистка поделилась воспоминаниями о студенчестве, о первых спектаклях, о новых талантах, которые в себе открыла во время пандемии.
Как так получилось, что Вы выбрали именно эту профессию – артист театра кукол?
Я, как и большинство, поступала на драму. Причём два года пробовала поступить. Когда на драматический курс снова не прошла, ко мне подошла Татьяна Петровна. И я подумала: «Почему бы и нет?». В тот период я испытывала кучу комплексов на эту тему. Но я считаю, что мне повезло. Я действительно так считаю, потому что, когда мы познакомились с Геннадием Игоревичем Шугуровым (вторым мастером курса), мир несколько перевернулся.
Почему произошли такие изменения?
Когда поступаешь в театральный вуз, то зачастую вообще не понимаешь, что такое театр при всей любви к нему. Воспринимаешь этот мир, как что-то такое волшебное, где ты будешь играть множество ролей. Но всё переворачивается, когда сталкиваешься с реальным человеком. Геннадий Игоревич посвящал нам много времени. Он сидел с нами часами. Если у всех мастерство заканчивалось обычно в 21:00, то он был с нами до 23:00. Именно он познакомил нас не только с театром кукол, но и с балетом, пантомимой, цирком…Он показывал нам в записи современный танец – ещё на первых курсах мы смотрели постановку «Дым» Матса Эка. И конечно же, номера с куклами. Он дал понять, что куклой, может быть вообще всё.
Какой была для Вас учёба?
Первое время было жутким. Если говорить про актёрское мастерство. Это постоянный зажим. Нам задавали каждый день этюды. И каждый раз я их готовила, но страх не давал выйти на площадку. Просто сидела за спиной мастеров и пряталась за сокурсников. И даже несмотря на то, что у меня была придумана какая-то история, я старалась отсидеться и не выходить.
Как получилось преодолеть этот зажим?
Думаю, это произошло со временем и под влиянием других дисциплин: сценической речи, танца. Там ты на виду, выходишь на площадку, и страх немного ослабевает.
Сложно ли было подготовиться к мастерству актёра?
Геннадий Игоревич любил такие этюды, которые при всей своей простоте несли какие-то глубинные смыслы. Нам это тоже очень нравилось, потому что из какого-то простого предмета рождалась космическая история.
Один раз мы делали с однокурсниками этюд про хомяков. Чтобы подготовиться, пошли на рынок и смотрели на них: как глупо они лижут сетки языком, в какой позе спят, как умывают мордочки. Но этюд складывался не из этого. Сюжет был с жуткими подводными камнями и подошёл бы для индийского фильма, наверное. Мы придумали, в каких отношениях хомяки находятся, кто кому брат и сват. Ну и показали. Это был провал. Геннадий Игоревич тогда спросил: «Ну, ребят, вы хоть видели хомяков?»
И мы поняли, что нельзя затолкать в голову хомяка всю человеческую психологию. Нужно быть ещё адекватным в этой форме.
Какой была Ваша самая первая роль?
Первую конкретно не помню, потому что мы делали отдельные этюды в «Наивном театре», и там было много маленьких человечков. Где-то ты делаешь человечка, в каком-то месте - его ножки или ручки, а где-то ты – стол, столбик или труба.
А вот первым моим кукольным спектаклем был «Колдун и фея». И там у меня была роль бабки Сороки. Спектакль очень красивый, его делали художники Юрасовы. Там были и штоково-гапитные куклы, и марионетки.
Какое чувство испытывали, управляя куклой?
Моя кукла была достаточно тяжёлой, я с ней всё боролась и никак не могла справиться. Как только я её поднимала, мне хотелось её опустить, потому что у меня рука не выдерживала. У куклы были длинные руки, и ими нужно было ещё что-то делать. Плюс там хитрость была – нужно было в определённый момент спустить курок, чтобы причёска взлетела.
Если честно, мне нравилось то, что мне досталась не «голубая роль», как это говорят в театре, а характерная. Вот эта бабка, которая что-то варит, кашеварит. Она прислужник колдуна и, соответственно, куча с этим связанных вещей: голосовая характеристика, движения должны быть особенные, походка.
Работа над каким спектаклем Вам вспоминается до сих пор?
Наверно это «Сон в летнюю ночь» в постановке Геннадия Игоревича Шугурова. У нас там у всех было по две роли, потому что в спектакле много персонажей. У меня были Титания и Ипполита. И мы действительно делали очень большой разбор и много этюдов. Они были очень разноплановые: как в бытовом ключе, так и в каком-то символизме. Геннадий Игоревич в тот момент выбирал, какие линии сделать более длинными, какие поджать. И история строилась уже из того, что нарабатывалось. Более интересное Геннадий Игоревич оставлял, подсказывал, вытягивал сильные моменты, достраивал своё и включал это в общую композицию.
Причём иногда у нас было так. Режиссёр видел, что роль не идёт у человека и чтобы ему помочь добавлял в сцену других студентов: «Давай и ты попробуешь, и ты, и ты». Одновременно на площадке существовали человек десять одинаковых персонажей. Они ходили, двигались, взаимодействовали, но каждый в своём понимании характера. А потом роль возвращалась к тому актёру, который играл её первоначально.
А ещё в спектакле был момент, когда все выстраиваются в мизансцену, и мне нужно было начать действие, сказав буквально одно слово – «Любовь». Но в этот момент пересыхало в горле, хотелось откашляться. Тут же Геннадий Игоревич останавливал: «Нет, это должно быть иначе». И ты с этим одним словом выбегаешь и выбегаешь, и кажется, что так и не сможешь произнести его так, как нужно.
Какие самые важные истины Вы открыли для себя за время учебы?
Я для себя поняла, что, во-первых, нужно пробовать. И если в чём-то сомневаешься, то обязательно сделать один маленький шаг. Потому что до того, как ты этот шаг сделал, ты стоял дальше от своей цели. Театр – это то, что происходит именно здесь и сейчас. Это не может быть вчера, это не может быть завтра.
Потом я ещё поняла, что нет потолка. И даже когда ты, вроде, кажется, дошёл до него, его можно пробить. А там дальше ещё и ещё есть пространство.
В детстве папа меня учил, что нужно бежать с сильнейшим. Даже если проиграешь, то улучшишь свой результат. Вот и в профессии так. Если ты хочешь чем-то заниматься, найди того, кто сильнее тебя.
А когда не получается вообще ничего, то научись делать хоть что-то одно, но очень хорошо. Например, яичницу. Как только это удастся, ты поймёшь, что вокруг многое изменилось.
В прошлом сезоне состоялась премьера спектакля «Илья Муромец». Вы стали художником этой постановки. С чего началось Ваше увлечение рисованием?
Мне всегда хотелось рисовать. Мама говорит, что в детстве я рисовала очень много. Мне действительно это нравилось. В какой-то момент я даже просилась в художественную школу. Но на тот период я уже ходила в музыкальную, и совмещать было тяжело. Наверное, со времён школы я и не рисовала больше. Ну, может, какие-то поделки делала с детьми.
Возможно, толчком стала пандемия, когда все сидели дома, и хотелось что-то новое пробовать. Благо сейчас есть много способов какой-то навык для себя развить. Но, мне кажется, что всё дело в другом. Всю свою историю с красками я отношу к тому, что это моя дорога к себе, определённый такой путь. Я всё равно считаю себя актрисой. В этой профессии я что-то понимаю, и что-то в ней начинает получаться. А краски – это мой путь к себе.
Возвращаясь к теме «Ильи Муромца», это – попытка создать определённый мир и наполнить его теми персонажами, теми обитателями, которые будут жить внутри. Для меня это было интересно.
А как вообще пришла идея рисовать именно «Илью Муромца»?
«Илья Муромец» – это идея Алексея Усова.
Он давно мечтал поставить что-то про богатырей. Затея жила давно, а потом он предложил мне стать художником.
А как проходит разработка кукол и костюмов? Откуда берутся идеи? Что пришлось посмотреть, пересмотреть, перечитать?
Как ни странно, с идеями в последнее время проблем нет. Вот такой парадокс. (Смеётся). Их много. А вот воплотить их сложнее. Надо как-то отобрать нужное, зацепиться за что-то конкретное и это раскручивать.
У меня долго не выходил сам Илья. Он был абсолютно разным: и стариком, и юным мальчиком. Мальчик не получался совершенно. Он был каким-то младенцем на четвереньках, несмотря на то, что мы вроде как определили, что ему лет двенадцать. И, наверное, многое выстроилось как раз от куклы матери. Когда её удалось нарисовать и понять, что она будет деревянным истуканом, от неё оттолкнулись и другие идеи.
Опирались ли Вы на какие-то исторические имена, внешний вид, костюмы?
Я пересмотрела очень много, когда думала про аутентичность, читала про узоры, славянскую символику. Но тут тоже нужно понимать, что используя славянскую символику, нужно определиться с местом, где это происходит и с точным временем. Потому что очень много славянских народов, и у каждого – своя символика. Зачастую они очень разные, порой противоположные. Да и время тоже здесь очень расплывчато. И я в тот момент поняла, что невозможно соблюсти все нюансы, потому что у нас всё-таки спектакль про другое. Ты должен чувствовать, что это – славянская история, но она на самом деле могла произойти в любом другом месте. Когда я рисовала костюмы, я понимала, что, возможно, взятые мной элементы могут относиться к гораздо более позднему периоду. Но мне показалось, что они будут лучше отражать характер и персонажа. Поэтому герои у меня ходят в кедах. (Смеётся).
Какая самая любимая кукла в этом спектакле? Что было интереснее всего создавать?
Мне самой очень нравится, как получился камень. Сама идея о том, что камень разрезан на куски, пришла давно, а вот Святогор появился позже, и я его тоже не могла нарисовать. Тогда я взяла пластилин. Вот из пластилина он получился. И я подумала, как здорово было бы сделать его действительно большим. И тут просто огромная благодарность Ольге Викторовне (художнику-бутафору театра). Потому что именно она вырезала по слепку этот потрясающе огромный камень.
Художником каких ещё спектаклей Вы стали?
Вот недавно вышла премьера «Часы на башне» в Московском областном театре кукол. Это польская сказка. Спектакль родился из лаборатории. Изначально мы делали эскизы именно под лабораторию, когда за несколько дней режиссёр ставит какую-то историю.
Мы сразу поняли, что сценография, может быть, не полностью, но внешне должна напоминать стим-панк. Это идёт от механизма часов, что, собственно, и рождает вот эти все шестерёнки на башне. Но какие куклы? Мы определили, что куклы будут плоскими, без ног, но у них будут подвижные руки. Для актёра это очень неудобно, потому что он всегда должен существовать в плоскости.
Как Вы придумывали внешний вид героев?
Там есть один из персонажей. Я нарисовала его лицо – это был мужчина с усиками, со всеми морщинками, ушками, подбородком. И тут я поняла, что это абсолютно не то. Ну, голову оставили, Алексей Усов (режиссёр спектакля) выпилил другую, и мы стёрли полностью лицо. Убрали глаза, оставив усики.
Нам показалось, что это даёт больше возможностей актёру, поскольку ему нужно «попадать в маску куклы».
Рисование – не единственное Ваше увлечение, помимо театра. Вы ходили в сложные горные походы, которые без подготовки пройти невозможно. Как потянуло туда? Каково это — быть на вершине?
На вершине? Там всегда хорошо. В свой первый поход я попала благодаря Алексею. У него много друзей, которые этим занимались. И в какой-то момент у нас на курсе зародилась идея сходить вот такой хорошей компанией в горы. Все собирались идти, но по факту оказалось, что только я. (Смеётся).
И тот первый поход он не относился к каким-то сверх экстремальным. Хотя он был, наверное, самый сложный: ты погружаешься в абсолютно другую историю. И это действительно тяжело. Это момент длительного нахождения с собой. Сначала тебе жутко дискомфортно. Ты долгое время идёшь один, погружённый в свои мысли. Я не знаю, это какое-то очищение или ещё что-то. Но когда ты поднимаешься на гору, когда смотришь на облака у тебя под ногами, то, наверное, это что-то близкое к катарсису. Это действительно очень красиво. Даже утром, когда безумно холодно, потому что солнце ещё не появилось. И даже на ночевке на леднике, над головой – просто огромные звёзды.
Если говорить о категориях сложности (единица – самый простой, шестёрка – самый сложный), в каком самом сложном походе вы были?
В четвёрке. У меня очень хорошая команда была. Во-первых, это друзья – все эти люди, они действительно необычные даже в жизни. Каждый из них – удивительный человек.
В таких походах уже важна техника, надёжная команда, страховка. И когда это всё есть, тогда спуски по верёвкам вниз с перевала уже не пугают.
В октябре в рамках «Л.А.К. 2022» планируется показ Вашего моноспектакля «Мой муж Одиссей Лаэртид» по произведению Олега Ивика. Что откликнулось в материале, когда выбирали?
Всё просто. На самом деле моя история с греческой мифологией началась давно, и в студенчестве мы много этюдов делали на тему Древней Греции. Потом у меня были две постановки со студентами: «Орфей и Эвридика» Жана Ануя и «Троянской войны не будет» Жана Жироду. То есть мир, населённый этими богами и героями, он, конечно, не покидает. И поэтому, когда мне попалась книжка с абсолютно женским взглядом на эту историю, рассказанную от лица Пенелопы, сразу же родилась эта идея.
О чём она для Вас?
Когда звучит имя Одиссея, мы сразу вспоминаем, как он построил троянского коня, как он возвращался домой к сыну и жене, то есть к Пенелопе, как она его ждала. И тут возникает вопрос – как же она прожила эти 20 лет? Мы же понимаем, что даже год без любимого человека даётся очень тяжело. Через Пенелопу мы узнаем, каким, возможно, был сам Одиссей или каким он мог бы быть. Для нас открывается сам герой. Был ли он таким хорошим? Был ли он таким нехорошим?
Шесть лет подряд Вы были одним из организаторов международного фестиваля студенческих театров «32 мая». Как удалось создать такой большой проект?
Своими силами, силами людей, которые работали в театре. На первом фестивале было всего пять участников. Да, всего пять участников, и все они были из нашего города. Идея фестиваля в первую очередь исходила из того, что у каждого из нас был свой небольшой коллектив. Хотелось, чтобы те, кто занимается в студенческом театре, видели, что и другие это делают, и в этом много интересного. Так возникла эта идея. И просто каким-то чудом коллеги тоже её поддержали. К нам с Алексеем Усовым и Иваном Подмогильным подключился Антон Черепанов. Потом с помощью Владимира Решетова началась грантовая история.
Нам хотелось в первую очередь, чтобы было понятно, что в театре возможно всё. И поэтому персонаж Мюнхгаузена так нам близок. Он фантазёр, который фантазирует всегда и во всём: и в смерти, и в жизни.
Вы много путешествовали на гастроли и фестивали. Какой из них запомнился больше всего?
Всемирный фестиваль театров кукол в Шарлевиль-Мезьер (Франция). Он, действительно, впечатлил. Это самый большой кукольный фестиваль в мире, когда работает больше тридцати площадок одновременно, а на них идёт по одному-два спектакля, если не больше.
Весь город наполнен людьми с куклами, с самыми разными. В каждом сквере, в каждом парке стоит либо маленький чемоданчик, и человек работает с куклой, либо шатёр, в котором происходит какое-то действие, либо маленький фургончик, куда необходимо записаться на определённое время, потому что он рассчитан на пять-семь человек, и места заняты.
А есть ли какая-то разница между работой кукольников за границей и в России?
Если брать отдельного актёра, наверное, всё равно каждый проходит свой путь, но приходят они примерно к одному и тому же.
Наш театр – репертуарный. Это позволяет делать большие постановки на сцене. Зачастую в Европе куклами занимаются отдельные люди. Они объединяются в небольшие труппы или работают в одиночку. Бывает, они создают уникальных марионеток, которых порой не встретишь в нашем театре. Такие куклы действительно очень многое могут. У них подвижен каждый сустав. Но в данном случае всё представление будет крутиться только вокруг одной куклы. Многие артисты любят использовать технологии, делать необыкновенные проекции.
Во всём, что Вас окружает, что Вас вдохновляет в первую очередь?
Моя семья. Это мои пацаны, Алёшка и мой кот. (Смеётся) Ну и дальше, дальше…там родственников, конечно, больше. В первую очередь – семья.