Узкая тропинка в высокой некошеной траве ведет в гору. Порой ее почти не видно, и не сбиться с пути помогают камни, подсказывающие направление. Тропинка приводит к роднику: вода течет по деревянному, потемневшему от времени желобу. Пока я пробую ее на вкус, моя спутница Ольга Саттарова уверяет, что выглядит Девичий родник почти так же, как и в тот летний день 1911 года, когда юноши и девушки башкирского села Усень-Ивановское впервые привели сюда Марину Цветаеву и Сергея Эфрона.
Текст: Евгений Резепов, фото: Андрей Семашко
Родниковая вода отдает березовым соком. Здесь говорят, что она «работает» как приворотное зелье. В селе бытует предание о том, что если девушка и юноша выпьют воду Девичьего родника из одной кружки, то вовек не расстанутся... «И Марина с Сергеем сюда приходили, не раз пили из родника из одной кружки. Потому и не расставались, несмотря ни на что, – говорит заведующая усень-ивановским Музеем Марины Цветаевой Ольга Саттарова. – Так это или нет, но мы верим в эту легенду».
Каждый год в день рождения Марины Ивановны (см.: «Русский мир.ru» №9 за 2011 год, статья «Время! Я тебя миную». – Прим. ред.) на поляне, где бьет Девичий родник, разжигают Цветаевский костер. На поляне еще растут деревья, которые слышали голос юной Цветаевой, декламировавшей местной молодежи стихи и рассказывавшей о Москве и Крыме. Девичий родник и сегодня излюбленное место праправнуков тех, кто видел здесь Марину и Сергея. Вокруг много рябин. Ольга поясняет, что сажают их в честь каждого Цветаевского костра. Для любителей творчества Марины Ивановны этот обычай понятен: «Красною кистью // Рябина зажглась. // Падали листья. // Я родилась»...
Мы выбираемся из леса на дорогу, по которой, поднимая клубы пыли, грохочут лесовозы. Раньше в Усень-Ивановском действовал медеплавильный завод Осокиных, основанный в середине XVIII века. Шлак от отработанной руды выбрасывали на дорогу. Он давно превратился в пыль, которая долго висит в воздухе. Когда она наконец рассеивается, открывается вид на село. Справа – Барский пруд и гора. Слева – желтая башкирская степь. В июле 1911 года Марина Цветаева и Сергей Эфрон приехали сюда подлечиться кумысом, сбежав из Крыма, где познакомились месяца полтора назад.
КУМЫС И ЛИМОНАД
...Страдающая от жары барышня бродит по пыльной площади и жалуется на отсутствие лимонада своему юному спутнику. Тот пожимает плечами: это не Крым. Эту сцену готовы воспроизвести на площади перед Тюремным замком в башкирском городке Белебей. Благо есть подсказка. «На днях мы с С<ережей> были в Белебее. Это крошечный уездный городок совершенно гоголевского типа. Каторжники таскают воду, в будке сидит часовой, а главное – во всем городе нельзя достать лимонаду», – писала Марина Цветаева сестре Сергея, Елизавете (Лиле) Эфрон, в июле 1911 года. Сотрудников Историко-краеведческого музея Белебея такая характеристика родного города не обижает. Тюремный замок эпохи Екатерины II – бывшую пересыльную тюрьму во времена Пугачевского восстания – превратили в центр, объединивший ремесленников Белебея. А туристам обязательно рассказывают о Цветаевой и лимонаде. Хотя приехала она с женихом лечиться кумысом.
В музее, где кумысу посвящена целая экспозиция, выставку предваряет цитата писателя Сергея Тимофеевича Аксакова (см.: «Русский мир.ru» №5 за 2022 год, статья «В поисках Аленького цветочка». – Прим. ред.) о целебном напитке из кобыльего молока. Кстати, созданная его внучкой Ольгой кумысолечебница под Белебеем действует до сих пор. В экспозиции представлен крестьянский дворик, сосуды для приготовления кумыса и его хранения. Сосуд-мешок делали из кожи верблюда и приторачивали к седлу. В юрте он висел рядом с входом, чтобы напитком сразу можно было угоститься. Разливали кумыс деревянным ковшом. Многие русские писатели и художники приезжали сюда на кумыс. В белебеевском музее уверены, что кто-то из них и посоветовал Марине и Сергею отправиться в Башкирию.
Ни деревянных ковшей, ни мешков из верблюжьей кожи в Усень-Ивановском, где находится Музей Марины Цветаевой, уже не встретишь. Да и кумыс там сейчас не делают. Добраться до села непросто. Живут в Усень-Ивановском потомки старообрядцев, чужаков не особо привечают. Может, потому это село – одно из самых малоизвестных цветаевских мест.
Маленький автобус, который ходит в Усень-Ивановское дважды в неделю, оказался забит под завязку. Дорога скучновата: за окном расстилаются однообразные желтые степи, окаймленные невысокими горами. Зато Усень-Ивановское предстало затерянным в горах милым зеленым уголком. Дневной жар спал. Мимо прогремела машина с дровами. Затем дорогу преградила отара, пришлось пробираться среди овец. Я отыскал дом Ирины Петровны Денисовой, к которой мне порекомендовали обратиться в белебеевском музее. Неслучайно мне назвали ее имя: в какой-то степени именно с Ирины Петровны началась в селе «цветаевская» история.
НЕОЖИДАННОЕ ОТКРЫТИЕ
В начале зимы 1992 года заведующая библиотекой села Усень-Ивановское Ирина Петровна Денисова получила письмо из города Александрова от Сергея Васильевича Конторина – сотрудника Литературно-художественного музея Марии и Анастасии Цветаевых. В послании сообщалось, что в 1911 году в Усени отдыхали Марина Цветаева и Сергей Эфрон. Конторин переслал копии писем Марины Ивановны, отправленных из Усени. А также сообщил, что в сентябре по линии ЮНЕСКО в глухом башкирском селе запланировано провести мероприятия в рамках празднования 100-летия со дня рождения Цветаевой. «Сообщение это было как гром среди ясного неба!» – вспоминает Ирина Петровна.
В то время в сельском клубе работала Полина Васильевна Кудинова. Ирина Петровна пошла к ней и показала письмо. И тут возникла интрига. Выяснилось, что отец Полины Васильевны общался с Мариной Цветаевой. По словам Кудиновой, как-то, в начале 1970-х годов, в руки ее отца попал журнал «Крестьянка» с подборкой стихов и портретами поэтов. Увидев фотографию Цветаевой, Василий Сергеевич Гнусин заявил, что общался с этой женщиной. Тогда же с его слов Полина Васильевна и записала рассказ о том, как в 1911 году Марина Цветаева и Сергей Эфрон провели лето в Усени. Василию Сергеевичу тогда было 13 лет и он носил продукты столичным гостям. Показала Полина Васильевна и примерное место на той улице, где, по словам ее отца, жили Марина и Сергей, а также передала тетрадные листки с записями его воспоминаний.
Ирина Петровна не медля поехала в районную администрацию. Письма и воспоминания энтузиазма у чиновников не вызвали: вот если бы Цветаева местной была... А так – эмигрантка, да еще муж – белый офицер... Но вышедшее вскоре постановление правительства РФ о праздновании 100-летия Марины Цветаевой, в котором было указано и башкирское село, вынудило зашевелиться местные власти. В том же году в Усень-Ивановском поставили бюст Марины Цветаевой, созданный скульптором из Уфы Юрием Солдатовым. Тогда же прошел в селе и первый Цветаевский праздник. А в 1993 году в Усень-Ивановском открылся Музей Марины Цветаевой. Третий по времени создания. И единственный, к которому ведет дорога – такая же, какой она была в те времена, когда в село прибыла русоволосая зеленоглазая девушка в серой юбке в сопровождении худого юноши со стопкой книг.
Интересно, что до всех этих событий рассказу старика Гнусина не верили. И это притом, что о пребывании Цветаевой в Усень-Ивановском узнали еще в 1988 году, когда в рукописном отделе Института русской литературы Академии наук СССР отыскали письма Цветаевой, отправленные из этого села в июле 1911 года. Поэту Максимилиану Волошину она пишет о книгах, которые читает, о занятиях, о впечатлениях. А в одном из писем, адресованных Лиле Эфрон, Цветаева рассказывает: «Сереженька здоров, пьет две бутылки кумыса в день, ест яйца во всех видах, много сидит, но пока еще не потолстел. У нас настоящая русская осень. Здесь много берез и сосен, небольшое озеро, мельница, речка... Когда начинается тоска по Коктебелю, роемся в узле с камешками» (гостившие у Волошина в Коктебеле молодые писатели и поэты с упоением откапывали на пляже затейливые камешки. Цветаева заявила, что выйдет замуж за того, кто угадает ее любимый камень. «...С.Я. Эфрон... чуть ли не в первый день знакомства отрыл и вручил мне – величайшая редкость! – генуэзскую сердоликовую бусу, которая и по сей день со мной», – вспоминала в 1931 году Цветаева. – Прим. ред.).
...Выставленные в сельском музее перо и чернильница, конечно, не принадлежали Цветаевой. Как и вышитый мешочек – «узел с камешками», о котором Марина Ивановна упоминает в письме Лиле Эфрон. И хотя той самой сердоликовой бусы в нем нет, он наполнен камешками, которые посетители музея привезли с пляжей Коктебеля.
«Они встретились, –писала дочь Цветаевой Ариадна Эфрон, –семнадцатилетний и восемнадцатилетняя – 5 мая 1911 года на пустынном, усеянном мелкой галькой коктебельском, волошинском берегу». За год до этого в семье Эфронов случилась трагедия: в Париже мать свела счеты с жизнью, увидев своего младшего сына повесившимся дома. Эта страшная история, попавшая в газеты, сказалась на здоровье Сергея Эфрона, у которого врачи уже подозревали туберкулез. Весной 1911 года сестры отправили его на курорт в Финляндию, но пребывание на балтийском берегу облегчения не принесло. И Сергей поехал в Коктебель. Сюда же по приглашению Волошина приехала и Марина – к тому моменту автор нашумевшего стихотворного сборника «Вечерний альбом». Сергей и Марина быстро сблизились. Когда Цветаева узнала, что Эфрон страдает от туберкулеза, то сильно обеспокоилась – ведь эта же болезнь свела в могилу ее мать. В итоге Марина и Сергей оказались в Башкирии, решив попробовать лечение кумысом. Может быть, бегство из Крыма было связано еще и с ревностью Волошина, и с неодобрением сестер Эфрона, которым Марина не слишком нравилась. Возможно, Марина и Сергей искали уединения. И, возможно, именно здесь созрело их решение соединить судьбы: Цветаева и Эфрон обвенчались в Москве в январе 1912 года...
ЛЮБИТЕЛИ ЧТЕНИЯ И ПИСЕМ
Усень-Ивановское было основано старообрядцами в 1741 году. До того на этих землях жили башкиры – местечко называлось «Ирыслы». В 1761-м уральский промышленник Иван Петрович Осокин поставил здесь, на реке Усени, медеплавильный завод, проработавший 103 года. Он упоминается в черновиках «Истории Пугачева» Пушкина. А в 1861 году было создано Усень-Ивановское лесничество.
В 1833 году в Усень-Ивановское приезжал Владимир Иванович Даль. Через десять лет в журнале «Москвитянин» вышел рассказ этнографа «Башкирская русалка», в котором Даль подробно описывает местную природу. А фольклорист и диалектолог академик Дмитрий Константинович Зеленин в статье «Месяц из жизни этнографа» описал быт усеньских старообрядцев. Ольга Саттарова показала мне потемневшую старую икону «Вознесение пророка Ильи» – самую почитаемую у местных староверов. Ее прадедушка писал иконы, возможно, это образ его письма, предполагает она.
В 1910 году в селе насчитывалось 1500 дворов, две старообрядческие церкви, две школы, медпункт, кабак, пивная, волостное правление и три лавки. Сегодня в Усень-Ивановском действует храм Успения Пресвятой Богородицы Русской древлеправославной церкви, освященный в 1895 году.
Ольга Саттарова рассказывает, что в Усень-Ивановском жили зажиточно. Зеленин пишет, что самая бедная вдова имела корову и 8 овец. Население трудилось в основном на медеплавильном заводе, при котором работала лудильная мастерская. В музее выставлены медные чайники и кружки – такими, скорее всего, пользовались Марина и Сергей. В экспозиции есть и почтовые открытки с видами села и фотографиями кумысников (в селе говорят «кумызники»). Выпущены они за пять лет до приезда Марины и Сергея. По ним можно понять, что Цветаева и Эфрон отдыхали в селе с признаками уездного городка и с живописными окрестностями. Здесь действовали две кумысолечебницы, которые содержали братья Баязит и Шангирей Китаевы. Летом население села заметно увеличивалось за счет кумысников. И в том, что в июле 1911-го оно пополнилось еще двумя приезжими, местные жители ничего особенного не увидели. Ну, разве что некоторые могли заметить склонность влюбленной пары к написанию писем.
Копия первого письма Цветаевой Волошину из Усень-Ивановского, которое датируется 26 июля, выставлена в музее под стеклом. Ее передала Эсфирь Семеновна Красовская – первый директор Дома-музея Марины Цветаевой в Москве. Ольге нет нужды его зачитывать. Письма Марины Ивановны из Усени она знает наизусть: «Марина пишет, что она благодарна Волошину за Коктебель, что почта приходит только два раза в неделю и письма отсюда идут очень долго. В третьем письме, от 11 августа, Марина с юмором сообщает, что у нее с собой только серая юбка, «разодранная уже до Коктебеля в 4-х местах», которую она каждый день зашивает. «Но сегодня на меня упал рукомойник и разодрал весь низ. Мы и его и ее заклеили сургучом». Цветаева подробно описывает даже свою постель: она, скорей, похожа на колыбель, притом плохую. «В середине ее слишком большое углубление, так что ложась в нее, я не вижу комнаты. Кроме того, парусина рвется не по часам, а по минутам. Стоит только шевельнуться, как слышится зловещий треск…».
Последнее письмо Волошину отправлено из Усени 14 августа, но Ольга Саттарова считает, что Эфрон и Цветаева могли пробыть здесь до сентября. Сохранились и письма Сергея сестрам с приписками Марины. Например: «Утром Сережа занимается геометрией, потом мы читаем с ним франц<узскую> книгу Daudet для гимназии, в 12 завтрак, после завтрака гуляем, читаем».
В музее хранится и записанный рассказ Василия Гнусина. Из него узнаем, что в сельской старообрядческой церкви служил священник Плавтов. Летом 1911 года к нему приехали на каникулы сын и дочь. А к лесничему прибыл племянник-студент. Тогда же «на кумыс» приехали еще двое: девушка и юноша. Вся эта молодежь стала гулять вместе – то в сосновом бору, то в березовой роще. Однажды Василий пошел к столовой, где питались отдыхающие, прихватив с собой двух жареных цыплят. «Выходит из столовой эта девушка – красивая, подстриженная под кружало, молоденькая (лет ей 19) и с ней юноша». Василий предложил им жареного цыпленка – бесплатно. «Марина говорит: «Мама твоя может тебя поругать». «Нет, – отвечаю я, –она у нас добрая». Позже Василий приносил им масло, яйца и жареных цыплят на квартиру, которую они снимали. Марина называла его «Василек», забавлялась его наивными рассказами о сельской жизни. Видел Василий ее и в сосновом бору, где она читала свои стихи. И даже катал влюбленную пару на лодке в Барском пруду. Марина оставила ему стихотворение о местных красотах. А после отъезда прислала письмо, что скучает по Усени. «Во время пожара в 1921 году сгорел наш дом, погибло все имущество, так пропали то стихотворение и письмо».
СВЯЗЬ ВРЕМЕН
Как Марина и Сергей добирались до Усень-Ивановского, неизвестно. Также неизвестно, когда и как они покинули село. Кому-то может показаться, что такие мелкие детали не имеют значения, но для заведующей сельским музеем они очень важны. Ведь информация о пребывании Цветаевой в Усень-Ивановском очень скудна. И Ольга Саттарова благодарна за каждую новость и экспонат. «Мы обращаемся к другим музеям Цветаевой с просьбами о помощи, и они откликаются, за что мы им очень благодарны», – говорит заведующая.
С особым чувством Ольга вспоминает о своем знакомстве с внучатой племянницей великого поэта, внучкой Анастасии Цветаевой Ольгой Андреевной Трухачевой на Международных Цветаевских чтениях в Елабуге. Теперь в музее есть несколько реликвий семьи Цветаевых. Например, тонкая записная книжечка с надписью «Асе» – такие сестры Цветаевы мастерили сами. В 2018 году Ольга Андреевна приехала в Усень-Ивановское, выполняя завещание своей бабушки. Анастасия Ивановна намеревалась посетить все места, где бывала Марина. Но до Усени не доехала. И наказала внучке побывать там. Первым делом Ольгу Андреевну угостили кумысом. А на память она увезла с собой травы башкирской степи и уголек Цветаевского костра. Эти маленькие угольки Ольга Саттарова дарит всем гостям музея. Из Усень-Ивановского они расходятся по всему миру.
В украшенной рябиновыми листьями «Книге отзывов» музея можно увидеть записи на разных языках. Одна из самых трогательных на иврите. Ее оставила группа из Израиля. Как выяснилось, ее участники во время Великой Отечественной войны оказались в эвакуации в Башкирии и учились в усень-ивановской школе. Решили проехать по местам, где прошло их детство, и были очень удивлены, что здесь бывала Марина Цветаева... А вот гневная запись москвичей, жалующихся на плохое отношение к памяти Цветаевой, чье «родовое поместье» в башкирском селе разрушается. Гости ошиблись, приняв за дом Цветаевой двухэтажное здание с башенками, в котором раньше располагалось местное лесничество. Именно в нем в 1993 году выделили несколько комнат под музей Марины Ивановны. Из-за бронзового бюста Цветаевой, установленного перед этим зданием, многие принимают его за музей. Хотя сегодня он располагается в сельском Доме культуры.
Ольга с грустью говорит, что она, скорее всего, последняя заведующая музеем. Финансируют его скудно, спасают положение только пожертвования частных лиц. Две маленькие комнатки музея арендуются, и отсутствие собственного «жилья» не дает возможности получать гранты. «Конечно, имя Марины Цветаевой ничего не потеряет, если тут все исчезнет. Но это нужно нам. Нам дан шанс. А иначе... Я уйду, а экспонаты отдадут в краеведческий музей и откроют там уголок, – с горечью говорит Ольга. – Даже памятник Марине, открытый у нас в 1992 году, остается бесхозным. Каким-то странным образом его не удается поставить на учет. А ведь это самый первый памятник поэту в России и в мире!»
УЛИЦА ЦВЕТАЕВОЙ
Улица, на которой жили в Усень-Ивановском Марина и Сергей, называлась «Квашнинка». Потом «Советская». А сейчас она носит имя Марины Цветаевой. Ольга объясняет, как пройти к месту, где стоял дом, в котором жили Марина и Сергей. Прямо по проулку и налево до следующего проулка.
Улица Марины Цветаевой, 45. Стучусь в деревянные ворота, рядом с которыми – памятный знак и скамейка. Знак – это стенд из старых потрескавшихся бревен под маленькой кровлей, на нем табличка: «На этом месте стоял дом, в котором летом 1911 года жила великая поэтесса Марина Цветаева». На стук никто не отзывается, но калитка не заперта. Вхожу во двор. За крышей дома круто поднимается стена глухого леса. Во дворе – ленивая кошка и беспокойные куры. Сушится тыква, горкой лежат корзинки. На пороге дома появился хозяин в ковбойской шляпе, под которой блестят очки в дорогой оправе. Взгляд и манеры выдают сельского интеллигента.
– Простите, что вошел без спроса. Я стучался, но никто не ответил...
– Ничего. Мы привыкли. Часто спрашивают про дом Цветаевой...
Виктор Степанович Скоробогатов охотно рассказывает, как он помогал устанавливать памятный знак, как сам убирал потом мусор. «Вид из окна он, конечно, загораживает. Только вы не пишите об этом!» – просит он.
На крыльце появляется хозяйка и, перебивая мужа, говорит, что на самом деле Марина и Сергей не жили тут. «Дай я сам расскажу!» – кипятится Виктор Степанович. Муж и жена препираются. Жена говорит про некую Елизавету Прокопьевну, которая утверждала, что на этой улице стоял двухэтажный дом, в котором располагалась почта. А при почте было жилое помещение, и именно там Цветаева и Эфрон снимали комнату. А в тот год, когда в селе проводили первый Цветаевский праздник, Скоробогатовы только-только покрасили свой дом. Вот председатель и попросил установить памятный знак у того дома, который лучше всего выглядел. Ну а Виктор Степанович не возражал. Понимал важность момента. Он родился и всю жизнь провел в Усень-Ивановском, двадцать лет в школе черчение преподавал, а про то, что Цветаева здесь жила, ничего не знал до того момента, пока все село об этом не заговорило. «Стихи у нее хорошие. Гроза! Молния!» – горячится Виктор Степанович и привычно объясняет забредшему не туда гостю, что нужно пройти по улице вдоль синего забора, после которого и будет нужный мне дом. Шестой по счету от дома Скоробогатовых.
Я иду по улице, считаю дома, ищу синий забор, но так и не нахожу нужный дом. Спросить не у кого, улица пуста. Жара. Ветер поднимает пыль... Почему-то вспоминаются слова Виктора Степановича: «Молния! Гроза!» А хорошо все-таки, что в далеком башкирском селе так относятся к памяти Марины Ивановны...
Бывающие в Усень-Ивановском поэты сочиняют восторженные стихи о юной Марине, спешащей по сельской пыльной улице на почту, чтобы отправить письмо Волошину. Стоя посреди той самой улицы, я понимаю, что этого наваждения здесь трудно избежать. А если вспомнить прочитанные в музее строки из письма Сергея Эфрона сестре Лиле, написанные в последний июльский день в Усени: «Сейчас уже почти совсем темно.Марина сидит у себя в комнате и что-то пишет, кажется, стихи», то захватывает дух от того, что где-то здесь рядом за бревенчатой стеной сто с лишним лет назад писала бессмертные строки счастливая 18-летняя Цветаева...
