...Они не виделись уже шесть лет.
Виктор Михайлович, вполне угадав причину любви Бори к танатологии, окончательно отрекся от него и, презирая, и ненавидя, запретил даже близко приближаться к родительскому дому. Выбросив из своей жизни всякую память о нем, он больше никогда не интересовался его судьбой, не позволял жене никаких упоминаний и разговоров о его существовании.
Появление уже взрослого сына произвело на него ошеломляющее впечатление.
…Они несколько минут молча рассматривали друг друга. Глядя на возмужавшего, несколько полноватого, с огромными сильными ручищами Борю, Виктор Михайлович скривился в брезгливой ухмылке, даже не пытался скрыть своего отвращения. Опасаясь, как бы сын не бросился к нему с поцелуями, он попятился и уже вполне готовый к отпору, грубо кивнул на него супруге.
- Зачем он здесь?..
Вера Александровна заплакала.
- Виктор, боже правый!, ведь он же наш ребенок! У нас такая радость: Боренька закончил академию, наш мальчик стал врачом...
- Ага, «педиатром»...
Виктор Михайлович глумливо хохотнул, уставился на холеные волосатые руки родственника. Яркая картинка того, как эти белые пухлые ладони гладили, ласкали труп, едва не вывернула его наизнанку. С трудом подавляя подкативший к горлу рвотный комок и не в силах больше преодолевать своего отчаянного гнева и гадливости, он шагнул к жене, сжал кулаки.
- Я тебя убью... Убери отсюда эту мразь! Я же запретил...
Он не договорил. Вера Александровна вскрикнула и, защищая сына, замахала на мужа руками.
- Виктор, я умоляю! Я заклинаю тебя всем святым!.. Разве так можно?! Опомнись!
Закончить она не успела. Сокрушительный удар, разбивая в очередной раз лицо, сбил её с ног.
...Шум близкой драки окончательно привел ее в чувство.
…Отец с сыном, сцепившись в клубок, катались по ковру гостиной, метелили друг друга, что было сил.
...Объективно Боря был сильнее. Но мысль, что извращенец, «маньяк» держит его в своих руках, касается, придавали Виктору Михайловичу силы. Он опрокидывал сына на пол и, словно желая окончательно раздавить, превозмогал себя, кулаками вколачивал его физиономию в пол. Боря, зверя от этих ударов, от унизительного пренебрежения как раз и родившего его таким родителя, душил его, бил головой о плинтус, раздирал ненавистные грудь и лицо. Вера Александровна, забыв о боли, металась вокруг этой осатаневшей кучи, прижимала к груди и залитому кровью лицу руки, исступлённо шептала.
- Тише... Только, пожалуйста, тише... Бога ради, тише...
Страх, что шум борьбы могли услышать соседи, что их тайна раскроется, получит огласку, приводил ее в такой неописуемый ужас, что она, лишившись, казалось, рассудка, только ахала, плескала в ладони, наблюдала как муж и сын убивали друг друга. Наконец, Боря уложил противника на лопатки, прижался к нему всем телом, вцепился зубами в ухо. Виктор Михайлович, ни на секунду не забывая о публичности своей персоны, общественном резонансе такого скандала, не посмел взвыть в голос, а только тяжело с надрывом ухнул, заплакал. И кто знает, чем закончилась бы эта «тихая» семейная ссора, не зазвони в квартире телефон. Куча мгновенно распалась, и словно по команде: «Замри!», все застыли в некрасивых растерянных позах.
...Они медленно отпустили друг друга, отползли в разные углы. Вера Александровна, желая помочь, но, не зная с кого начать, заметалась между сыном и мужем, заплакала, запричитала. Наконец, она пришла в себя, упала перед окровавленным супругом на колени.
- Ужасно... ужасно... Что же теперь будет?! Это скандал...
Виктор Михайлович сгреб свое тело в комок, с трудом поднялся, потащился к зеркалу.
- Ублюдок! Каков ублюдок! Сволочь! Что ты наделал?! Ты уничтожил меня...
- Пока еще нет... - Боря тяжело перевернулся в своем углу, встал на ноги. - Я тебя...
Он набычился, пошел на отца.
Вера Александровна заголосила, бросилась к мужу, закрыла его своим телом.
- Боря! Боренька! Не надо!!! Сынок, пожалуйста! Ради меня! Только ради меня!..
Борис навалился на родню всем телом, прижал ее к стене, так что та едва дышала, схватил отца за волосы.
- Твое счастье, что здесь мать... Я бы тебя... Но учти: если я еще хоть раз узнаю, что ты ее... что ты хотя бы посмотрел на нее косо!, я тебя убью... Задушу вот этими руками... А потом… изнасилую!
Боря сделал страшное, как в фильме ужасов лицо, просипел.
- Я некрофил!
Виктор Михайлович обмочился.
...Вера Александровна делала мужу примочки, рассматривала разбитое лицо, почти оторванное, сильно кровившее ухо. Она всхлипнула.
- Нужна операция. Нужно непременно в больницу.
- Дура! Куда?!!, куда?! В какую больницу?! Это провал! Крах! Конец всему! Ах, зачем... Зачем все это?!! А главное, сейчас, накануне выборов!
Виктор Михайлович с ненавистью взглянул на сына, но вовремя вспомнил о его угрозе, не посмел ругнуться, опять затрясся.
- Ты меня уничтожил, распял!..
- Хватит гавкать! Сам виноват!..
- Не ссорьтесь! Бога ради не ссорьтесь! - Вера Александровна тихо запричитала. — Нужно что-то делать... Рана может инфицироваться, загноиться, начнется заражение... Нужно в больницу. Непременно в больницу!
- Не могу я в больницу! - Виктор Михайлович вырвался из рук жены, опять подскочил к зеркалу. - Чёрт... Как же?! Куда же с таким лицом?! Это крах... Это гибель не только избирательной компании, это конец всей карьеры...
- Не вой. Может, это даже к лучшему... - Боря заправил в штаны рубаху, застегнул ремень, чему-то загадочно ухмыльнулся, примерился к растерзанной физиономии родителя. - А ты скажи, что это тебя так оппоненты отделали. А что?.. Это же просто убойный в твою пользу козырь: нападение на кандидата, покушение, можно сказать... Повреждения нешуточные - сам себя нарочно так не изувечишь... В общем, воспользуйся... Это почти стопроцентная победа.
Виктор Михайлович, пришибленный этой неожиданной идеей, немедленно придвинулся к зеркалу, уже без ужаса, очень внимательно стал рассматривать свое отражение. Он задумчиво поворачивался то одним, то другим боком, что-то обдумывал. Наконец, лицо его посветлело.
- Хорошо... Очень хорошо... Вера, звони в милицию... Пусть приедут...
. . . . . . . . . . . . . . .
...Покушение на демократического кандидата наделало в городе много шума. Общественность, организовав несколько шумных митингов и пикетов, то и дело атаковала правоохранителей, требовала немедленных и самых решительных мер.
...Виктор Михайлович как боец, которого только что вынесли с поля боя, лежал с забинтованной головой, слабый, но непреклонный. Он поманил к себе толпившуюся у его палаты прессу, чуть слышно простонал
- Я хочу сделать политическое заявление.
Уставившись в объектив кинокамеры, он показал на свое отечное, избитое лицо, оторванное ухо, грустно сказал
- Да, господа... То, что вы видите, есть плата за демократию...
...Его разгромная речь не оставляла конкурентам ни единого шанса. Разоблачая их «политические игры», он заклеймил позором «определенные...», «очень хорошо известные в обществе круги...», которые, не имея за душой других аргументов, не гнушались, использовали в предвыборной борьбе даже такие, «фашистские», методы. Он не долго, но с чувством говорил о нависшей над Родиной опасности, призывал электорат не поддаваться на всякого рода «политические провокации» и шантаж, не рисковать судьбами Отечества, прийти на выборы, заявить о своей твердой гражданской позиции, сделать осознанный и правильный выбор… Виктор Михайлович взял за руку рыдавшую у его изголовья жену, потрепал за коленку сидевшего с другой стороны кровати сына и, гордо откинувшись на высоких подушках, с героическим пафосом закончил.
- Но враг не пройдет! Мы не отдадим, не уступим ни пяди из завоеванных вместе с народом демократических позиций, не позволим темным, из прошлого, силам взять реванш, возродить диктатуру, растоптать наши идеалы. Нас не запугать!..
…Тот факт, что его «заказали», что он пострадал «за правду», «за народ» принесли Виктору Михайловичу огромные дивиденды — он выиграл выборы.
Жизнь стала налаживаться, входить в свою колею.
(продолжение следует...)