Повесть / Часть 3 Продолжение
... «Это ничтожество пытается дразнить льва». Губы султана искривила презрительная усмешка.
Покорив Византию, Порта нацелилась на Восточную Европу. Её мощь росла за счёт непрерывной экспансии, колесо махины крутилось вовсю. А тут какой-то валашский пентюх взялся путать ей карты… «Ничто и никто нас не остановит» – так думал добежавший внутри колеса до ворот валашской столицы Завоеватель...
Летней ночью турецкий лагерь, окружённый повозками, встревожил вой волков. Переодетые в шкуры воины с горящей паклей на конских хвостах подожгли обозы. Следом переполоха добавила гвардия, переодетая в янычар. Отовсюду били барабаны, звенели литавры и подавались турецкие боевые сигналы. Османское войско, превосходившее обороняющуюся сторону по численности в десять раз, начинённое смертельно заразными бродягами, дезориентированное, размётанное и растоптанное своими же, бежало. Вид леса из насаженных на кол тысяч пехотинцев на пути отступления поверг в окончательный ужас армию Фатиха...
И пусть эта битва не помешала османскому колесу в конце концов докатиться до Венгрии, и, поработив её, стать царём горы... тем не менее, после столкновений с Басарабом изумлённый султан признает: «Невозможно лишить страны человека, который совершает такие великие дела, у которого такое дьявольское понимание того, как управлять».
Пока валашский воевода прикрывал европейские тылы от мусульман, правители княжеств и королевств играли в крестовые походы. Сталкивались лбами, пытаясь отобрать друг у друга добытый кусок. Папа Римский был кукловодом.
Когда хищного и злобного Ворона забрала чума, на престол взошёл его сын Матьяш. Этот "ворон" был хитрым трусом и вором. Четыре тысячи гульденов от Ватикана на организацию нового похода он прикарманил. Понадобился козёл отпущения. Зависть и страх потери трона привели мошенника к южному православному соседу – занозе в католической пятке. Король провёл беспрецедентную по коварству клеветническую кампанию. Саксонские печатники выпускали листки с леденящими душу описаниями и иллюстрациями казней и пыток валашского людоеда и кровопийцы. Он сжигал, колесовал, сдирал кожу с живых, варил в кипятке, рубил в куски матерей и младенцев, сажал на кол тысячами и пировал кровью среди мучеников. Таким чудовищем и закрепился в тысячелетней исторической памяти великий воин и защитник своего народа.
А чтобы правда не выплыла наружу, Ворон решил князя удалить со всех радаров, пленив. Но прежде того произошло событие, сыгравшее ему на руку.
Последним, и самым тяжёлым потрясением для воспалённого ума князя стала измена любимой Тинки.
Василе только что прогнал от столицы самую сильную армию. Он ликовал и спешил поделиться радостной вестью с сестрой. Запретив прислуге предупреждать о своём прибытии, стремительно вбежал в комнату для занятий и расшибся о пару влюблённых, замерших в поцелуе. В порыве безумия приказал посадить их на цепь в подвале крепости, в раздельных клетках. При том они видели друг друга и могли разговаривать. Пленных кормила и чистила за ними служанка Лала. Всё держалось в тайне под страхом смерти.
И как же неисповедимо совершаются дела всевышнего, если благодаря такому ужасному деянию потомки узнали правду о человеке, носящем имя Василе Первый Басараб.
Через несколько месяцев, когда слухи о чудовище достигли пределов королевства и ушей папы, князя вызвали на совет к королю Венгрии. Ослушаться означало разорвать только-только налаженную дружбу с Вороном. Король благосклонно принял донесение воеводы о потерях в османской армии. Одновременно Василе ломал голову, как утаить от султана свой визит к северному соседу.
Мог ли он знать, что падишах уже принял решение относительно мухи, попавшей в его глаз: «Раз в открытом бою этого человека не победить, остаётся только уничтожить руками самих же неверных». По поводу своего визиря он тоже не волновался. Пусть пока занимается. Скоро валашская крепость Басарб падёт...
Карпаты утонули в снегу. Белые шапки вершин сверкали солнечной позолотой, выбивая слезу, заставляли кланяться. В туманных распадках залегли голубые тени. Изредка на пути раздавался звук трембиты, направляющий всадников.
Небольшой отряд, десять проверенных бойцов во главе с князем, уже три дня был в пути. Тайными горными тропами они пробирались в сторону Буды. Кони, увязая по стремена, выбиваясь из сил, храпели, с лоснящихся крупов поднимался пар. Их несколько раз меняли. Каурого Василе загнал. Бока коня вздувались и опадали, когда, судорожно лягая воздух, он силился подняться. Зло смахнув непрошеную слезу, воевода кивнул ближнему из сопровождения и отвернулся. Коротко свистнула сабля, и тишина оглушила.
Князь потемнел лицом. Гнев и горечь затмили разум. Душа, припорошённая седым пеплом, как выгоревший дотла очаг, опустела. Красочные картины расправы над голубками сменяли одна другую. Скоро он заставит Тинку пожалеть о том, что родилась… Теперь на земле его держала злоба и родина.
«Пошли! Пошли бойче!» – крест-накрест воевода стегнул кобылу и рванул вперёд.
На границе города их встретили воины короля. Передний спешился, снял шапку и поклонился. Двое всадников заняли место с боков, а двое других позади, оттеснив конных Басараба. «Похоже на конвой» – мелькнуло в голове. Василе насторожился и собрался.
Наконец закончился изнурительный путь, им ощерился Вышеградской крепостью засыпанный снегом город. Радушный приём короля, сытный стол, внимание к охране слегка развеяли подозрения. В конце обеда в зал вошли стражники, связали гостя и сопротивляющегося уволокли в подвал. Ворон в это время, повернувшись спиной к происходившему, смотрел на огонь в камине. Его безукоризненный план сработал. Теперь, убрав из поля зрения несносного выскочку, он сможет отчитаться за гульдены перед папой, и, вероятно, уже в ближайшее время расширить южные границы империи до самого Дуная. Осталась самая малость: нагнуть валашца.
Когда, закрыв глаза, Ворон с лицемерным смирением целовал тяжёлый королевский крест, беснующийся мальчишка в его душе, сгибаясь, помирал от смеха...
С этого момента несколько последующих лет никто старше охраны и палачей ни словом не обмолвился с пленником. Максимальная изоляция и пытки должны были сломить упрямца: вынудить признать предательство и обратиться в католичество. Время показало, что коса тогда угодила на камень.
Воеводу выпустили из каземата, но оставили в заложниках. Пытки очистили голову и душу Василе, опомнясь, он претерпел более страшные мучения. «Тинка, скорее всего уже мертва. Кто может выжить в каменном подвале? И это его вина». Ему удалось подкупить стражу, и на волю улетел приказ освободить и отпустить пленников.
Но те выжили, благодаря служанке и чувствам. Преданная Лала принесла медвежьи шкуры, кормила горячей похлёбкой и прибирала в клетках. Невольники продолжали учить наречия и познавать многотрудный язык любви.
В холодном подвале они бы не дождались приказа. Ранней весной Лала подговорила двух гвардейцев вывести узников по подземному переходу в болгарскую скальную церковь.
Тинка, через год окрепнув, понесла, однако в родах скончалась. Безутешный Муса похоронил любовь в Карпатских предгорьях, у Русы. Поставил каменный крест и посадил виноградную мускатную лозу. Позже там был разбит виноградник. В народе этот сорт зовут «басарабка».
С ним остался златокудрый Теодор, названный в честь дяди Мусы. Сын сначала воспитывался и обучался у монахов, а после стал помогать отцу. Сметливый султан дал визирю разрешение на развитие виноградарства и торговли в Болгарии местными и сладкими сортами, вывезенными из империи: «Для моей крепости все средства хороши. Пусть вассалы трудятся и приносят больше акче* в казну».
Тем временем подходил к концу статус-кво между Европой и Портой. На валашском троне ещё сидел турецкий ставленник, вассалы платили джизью, давали мальчиков в янычары и гарем султана. Ворон перестал беспокоиться о насиженном месте. Его мысли, наполненные вздором и суетой, лениво плескались в голове: «Обвинительная кампания прошла на ура… папа Пий, с чего бы? внезапно умер… сиятельный пленник, всё ещё востребованный на политической арене, не признался в измене и не обратился, значит, нет больше причин кормить лишние рты (к тому времени князь обзавёлся семьёй) кроме одной: на всякий случай». Ворон ни за какие коврижки не отпустил бы опасного соперника и смутьяна и мог годами оставаться неподвижным в ожидании удобного момента или пинка извне. И дождался.
Новый Папа Сикст принадлежал ордену францисканцев, сформировавшему его личностные предпочтения, характер внутренней и внешней политики. Он был лозой, которая намного крепче стали. Тринадцать лет интригуя, участвуя в локальных конфликтах с недовольными, укреплял папство как светскую монархию во главе с кардиналами крупнейших итальянских княжеств. Все посадники, так или иначе, являлись членами его семьи либо близкими друзьями.
В большой и дружной семье любовь к мальчикам и содомитам не порицалась, а оплачивалась бенефициями и епископскими кафедрами и была вишенкой на торте сплетен в кулуарах. За их стенами адепты создавали образ папы-просветителя и поклонника искусств. Одна булла против выходящих за рамки человечности методов испанской инквизиции чего стоила? – компенсировала папе невинные слабости. Нельзя не назвать чудом то, что он сумел увлечь приближённых и верующих глобальной идеей собрать крестовый поход для обращения османов в христиан.
Сикста крайне заинтересовал валашский князь. Саксонский памфлет он сразу отбросил со словами: «Это было выгодно королю Венгрии, разбазарившему деньги предыдущего понтифика».
Изучив второй документ, заключил: «Вот этому и своим глазам я верю. Столь юный муж дважды побил превосходящую в разы организованную османскую армию. Я вас спрашиваю: как такое возможно? За мизерный срок превратил захудалый удел в крепкую область. Как? Да, устрашением, жестокостью, ущемлением прав бояр и купцов, укреплением церкви, раздачей земель нужным людям… Ничего из ряда вон, чего бы мы не знали. Кроме одной малости. У него есть военная тайна. Этот человек – выдающийся организатор и победитель. Если вспомнить его личную историю… впрочем, её величество Чума восстановила справедливость… Для нас важно то, что он может удерживать южные рубежи Европы от натиска оттоманов».
Помолчал и, передохнув, закончил свою речь: «Нас не устроили мутные объяснения причин неизвестно куда уплывших гульденов и насильственного удержания прославленного воина при венгерском дворе. Повелеваю отправить к Матьяшу фискала*. Василе Первый возглавит мой поход, поэтому его отпустить из Вышеградской крепости в Басарб».
Утомившиеся кардиналы дружно закивали и задвигались.
Василе не был дома больше десяти лет. Его встретили гвардейцы и усохшая молчаливая служанка.
– Лала!
– Да, господарь!
– Они живы?
Схватил тщедушное тело за плечи и впился взглядом в посеревшее от страха лицо. Не дождавшись ответа, оттолкнул. Женщина упала, сжавшись на полу в комок.
– Веди! – крикнул стражнику.
С каждой ступенькой таяла надежда. Лязгнул и с глухим стуком упал засов, в скважине заскрежетал ключ. Тяжёлая квадратная дверь, подняв столб пыли распахнулась, выпустив наружу запах тлена.
Князь прислонился к косяку, поджидая, когда глаза привыкнут к сумраку.
– Посвети-ка мне, – не оглядываясь шагнул в помещение.
Закрытые клетки, два истлевших тела, от колец на стенах тянутся, извиваясь среди лохмотьев, звенья цепей. Взгляд Василе медленно поднимался, он читал. Стены были исписаны словами любви, нежности, заботы и милосердия. В клетке Мусы письмена на валашском, в Её – на турецком. По мере увеличения их количества размеры букв уменьшались и на уровне, куда человек смог дотянуться, стремились к некой точке на условном горизонте.
«Сколько нужно времени, чтобы это написать?». Руки сжали кулаки так, что побелели костяшки.
– Замуровать, чтобы и следа не осталось!
На ступенях он согнулся, воздух стал тяжёлым – не продохнуть. Слуга, подхватив хозяина, выволок наверх и посадил на скамью. Постепенно сознание и способность мыслить стали возвращаться. Прозвучал новый приказ:
– Прежде внимательно всё там осмотри. Перепиши что на стенах. И должен быть лаз. Найди сегодня!
Воевода отказал в аудиенции посланнику из Бессарабии: «Дипломатия подождёт». Взял троих лазутчиков и, переодевшись в турецкую форму, добрался до скальной церкви. Почти рядом с князем прошёл племянник. Его тайну монахи сохранили, рассказали, что Тинка прожила недолго, где-то сильно застудившись, подорвала здоровье. Сначала горный воздух и мирный труд укрепили её, но в родах они с младенцем скончались. Показали могилу среди виноградника и крест с высеченными буквами ЭБП.
Брат оплакал сестру и забрал прах.
Несколько дней сидел в засаде с арбалетом, поджидая вора, укравшего самое дорогое. Душа вновь наполнилась горечью и ненавистью.
Басурманин пришёл на третий день. Встал на колени перед крестом, снял тюрбан. На лоб и плечи упали медовые кудри. Рука Василе дрогнула, стрела ушла выше. «Что, чёрт побери, это значит?!». Он не стал перезаряжать оружие. Мужчина в долине встал, повернулся лицом в сторону стрелка, и несколько томительных минут они провели без движения. Воевода первый медленно поднялся, пятясь, скрылся в зарослях, там отвязал жеребца и пешком они спустились в распадок. Тогда только воин вскочил на коня и, пришпорив, поскакал к Дунаю. Муса из-под руки смотрел, как в небе тает облачко пыли. «Спасибо, Господи!» – он троекратно перекрестил живот...
– Здесь похороните и меня. Поклянись, – по возвращении князь обратился к священнику церкви на острове.
– Да, господарь, твоя воля будет исполнена в точности, – батюшка благословил благодетеля.
Не сломленный врагами воевода быстро освободил область от оккупантов и занял трон. Простые люди радовались, а купцы и бояре надули губы и отпустили князю жить всего-то два месяца. Через двенадцать лет после резни под Тырговиште султану передали голову достойнейшего из врагов, набитую хлопком. Хитрый Фатих поставил на междоусобицу и выиграл. Валашские бояре предпочли вековое поругание от османов, нежели независимость. Нежели единство нации, ради которого необходимо поступаться своей необузданностью, скудоумием и пороками. Они скормили оккупантам единственного человека, способного защитить честь отечества. Рачительного хозяина и вождя, защитившего свою веру, свой край и всю Европу от порабощения Портой.
Часть 1 Часть 2
Продолжение следует