...Вера Александровна помнила даже день, когда счастье навсегда покинуло их дом. Это случилось в дни зимних каникул.
...Они проводили Борю к московской родне, скучали, с нетерпением ожидали, когда закончатся короткие недели вполне заслуженного им отдыха. Вернулся Боренька неожиданно скоро.
- Что-то случилось? - Вера Александровна с тревогой вгляделась в бегающие глаза сына.
- Нет, все нормально мама. - Он поцеловал ее, ушел в свою комнату.
Звонок родни, обещавшей скоро приехать для какого-то серьезного разговора, беспокойство только усилил.
...Родной брат Виктора Михайловича, у которого традиционно останавливалась на отдыхе семья, был профессором медицины. Такое же - кто большее, кто меньшее - в ней положение занимали и все прочие родственники. Это был весьма успешный и очень талантливый профессиональный клан, в дружную когорту которого в очень недалекой перспективе должен был влиться и Боря. Будучи прекрасным математиком и замечательно ориентируясь во всех прочих точных науках, он, между тем, очень сильно тяготел и к естественным дисциплинам, отдавая им заметное предпочтение. Как-то так получилось, что идея будущей, именно медицинской карьеры сына, даже не обсуждалась. Вера Александровна с мужем хотя и не могли сложить цены талантам своего мальчика, представляя его то юристом, то дипломатом, то политиком, не стали возражать против его желания сделаться врачом, находя, что и с этой профессией можно очень неплохо устроиться в жизни. Была бы только голова на плечах. А голову Боренька имел. Вот только, как оказалось, странную какую-то...
...Родственников съехалось неожиданно много. Они только коротко пожали Вере Александровне руку, спросили о здоровье и, не отвлекаясь на традиционную при таких встречах радостную суету, сразу прошли в кабинет мужа. К разговору ее не допустили. Боря, который на удивление равнодушно отнесся к приезду обожаемой им родни, не выходил из своей комнаты, делал вид, что читает и занят. Уже понимая, что в доме назревает скандал, и теряясь в догадках, что мог натворить ее обожаемый интеллигентный мальчик, Вера Александровна нервно бродила по гостиной, прислушивалась к почти гробовой за дверью тишине. Ее морозило от нетерпения и, то и дело кутаясь в шаль, она на цыпочках подкрадывалась к зловеще-молчаливой комнате, пыталась хотя бы по шорохам догадаться, что там происходило.
…Слабое «бу-бу-бу-бу-бу...» гостей внезапно прервалось звуком опрокинутого стула, и визгливый голос супруга, выкрикивая отборные проклятия, заметался по кабинету. Виктор Михайлович отчаянно ругался, кричал, отчего-то постоянно упоминал имя сына вместе с непонятными и страшными медицинскими терминами. Не успевая сообразить, какое отношение психиатрия имеет к ее ребенку, пытаясь вспомнить, что означали всякого рода «филии» и «перверсии», Вера Александровна даже вздрогнула и похолодела, услышав рядом с именем Бори еще одно, почти ругательное, определение. Она едва успела отскочить, когда дверь кабинета с грохотом распахнулась, и на пороге появился муж. Вера Александровна испугалась. Виктор Михайлович сделался как будто даже ниже ростом. Он застыл с потрясенным потерянным лицом, ловил ртом воздух, водил по комнате безумными глазами. Его пепельно-багровые, почти синюшные щеки и лоб мелко дрожали, с трудом удерживали встававшие дыбом, словно пытавшиеся взлететь наэлектризованные волосы. Он очень правдоподобно напоминал сейчас разъяренного морского ежа, жирную растрепанную чернильную кляксу или рекламного микроба, оказавшегося лицом к лицу с новым дезинфицирующим средством. Вера Александровна громко вскрикнула, попятилась. Этот крик вернул Виктора Михайловича в сознание. Узнавая жену, он вдруг начал расти, надуваться... Короткое расстояние к ней он преодолел не скоро. Его ноги, сделавшись сразу непослушными и тяжелыми, будто в туфли налили свинца, с трудом отрывались от пола, ступали в раскоряку, то и дело подкашивались. Наконец, он дошел и с изменившимся до неузнаваемости лицом сжал кулаки, беззвучно потряс ими у нее перед носом. Гости замерли на пороге гостиной, напряженно следили за этой до безобразия некрасивой сценой. Виктору Михайловичу сделалось дурно. Он схватился за сердце, но не позволяя жене поддержать себя, грубо оттолкнул, заплакал. Груз какого-то страшного открытия давил, пригибал его к земле. Непрестанно заваливаясь вперед, спотыкаясь и покачиваясь как пьяный, он огромными шагами потащился из комнаты, ушел из дома. Вера Александровна стала слабеть. Гости подхватили ее, усадили в кресло, подали стакан с водой. Она послушно отпила, залепетала.
- Что? Что всё это значит?!
Родственники, обдумывая как сообщить ей ужасную новость, неслышно кружили по мягкому ковру, не осмеливались начать. Она помогла им сама.
- У Бори проблемы?..
Старший брат Виктора Михайловича мягко коснулся, но не задержался на ее руке.
- Мужайся, Вера... Ну, что делать?.. Это жизнь. Такая как она есть... И здесь ничего не попишешь...
- Что?! Что?! Он болен?! Это смертельно?!!
- Если бы я знал... Но это вовсе не то, о чем ты подумала... Хотя ситуация действительно серьезная…
Щадя ее, стараясь быть предельно деликатным, гость, пересыпая свой рассказ специфической медицинской терминологией, очень коротко, но вместе с тем абсолютно понятно обрисовал Борину проблему.
Вера Александровна побледнела, стала задыхаться.
- Этого... этого не может быть... Это неправда, это какая-то ошибка...
Все переглянулись, потупились.
Она забилась в истерике, закричала.
- Это невозможно!!! Он не такой!!! Он не может быть таким!!! Слышите?!! Он умный, талантливый, интеллигентный мальчик! Неужели вы допускаете, чтобы в нашей семье... чтобы мы с мужем могли позволить...
Она сорвала голос, исступленно зашептала
- Он заканчивает школу, идет на золотую медаль... Его приглашают все ведущие университеты... Он имеет персональный сертификат... У него не голова, а - энциклопедия... Вы говорили с ним?! Вы... вы же даже не представляете, какая это умница! Вам стоит только немного пообщаться, побеседовать… Он очаровательный, совершенно необыкновенный ребенок!
Вера Александровна вдруг вскочила, бросилась в комнату к сыну.
- Боря!!! Боренька!!!
Она дрожала и не в силах держаться на мгновенно ослабевших ногах, уцепилась за дверную ручку, повисла на ней, залепетала.
- Сынок... Поди… поди к нам... Тут... там... знаешь... дядя... он хочет поговорить с тобой...
Борис отложил книгу, с неохотой поднялся, вышел в гостиную. Вера Александровна засуетилась, предложила ему стул, на цыпочках попятилась к своему месту. Дядя кашлянул в кулак.
- Собственно, необходимости в беседе нет. Мы уже говорили, обсуждали с ним это...
- Но как же?.. - Вера Александровна потерянно уставилась в бледное, но спокойное лицо сына.
Боря уже уселся, закинул ногу за ногу и, видимо, не испытывая даже малейшего смущения, приготовился к разговору.
- Боря... Боренька... Возможно... Да нет же, нет, здесь просто какое-то чудовищное недоразумение! Ты должен объяснить нам... немедленно опровергнуть эти ужасные подозрения...
Борис осторожно, двумя пальцами, поправил свои красивые, в золотой оправе очки, поморщился
- Я несколько не понял... Что, простите, я должен здесь «опровергать»?
- Но дядя... Вот они говорят, что у тебя есть серьезные проблемы...
- Проблемы?.. У меня? - Боря на секунду задумался, качнул головой. - Не замечал...
Вера Александровна встрепенулась, и немедленно приходя в себя, торжествуя, оглянулась на гостей.
- Ну вот, видите, видите?!!
Дядя пожевал губами, уставился на племянника.
- У тебя нет проблем?.. В самом деле?.. А как же твоя... гм... «не традиционная ориентация»?
Борис взорвался
- Вот именно - моя! Моя ориентация! И какое вы все имеете к ней отношение?!! Это моя личная жизнь!
- И ты действительно считаешь её нормальной?
- А почему нет?!
- Потому что это извращение.
- С чего вы взяли?!
Гости переглянулись. Дядя, не теряя самообладания, спокойно, но твердо сказал.
- Только взаимное влечение живых разнополых существ друг к другу есть единственно природное. Я уже не говорю о науке, но даже в Библии осуждаются всякого рода...
- Оставьте!.. - Борис брезгливо поморщился, сделал нетерпеливый протестующий жест. - Здесь еще поповщины не хватало. И отчего вы все так всполошились? Отчего моя личная жизнь, до которой у порядочных людей не должно быть никакого дела, сделалась вдруг предметом публичного обсуждения? Почему вы считаете, что я обязан пред вами объясняться, оправдываться? Каким образом моя интимная жизнь затрагивает чьи-то интересы - частные, или общественные? Разве кто-то - страдает от того что я - «нетрадиционщик»?
- Но насиловать трупы…
Боря вскинул на дядю злые глаза, перебил.
- А вы что, со свечой стояли?..
- Но тебя застали за этим занятием! И сейчас ты даже не пытаешься скрыть своего ненормального болезненного влечения, ты оправдываешь его!
- Я ничего «не оправдываю»! Потому что не считаю нужным ни перед кем оправдываться! Вы сами лезете в мою жизнь, копаетесь в ней, требуете каких-то объяснений!
- Мы пытаемся помочь тебе.
- А я об этом просил? С чего, чёрт возьми, вы взяли, что я болен и нуждаюсь в вашей опеке?!
- Боря! Боренька!
Вера Александровна залилась слезами, потянулась к сыну. Борис отстранился.
- Оставьте, мама! Не плачьте. Просто кое-кто полагает, что даже самая деликатная часть жизни человека должна строиться по неизвестно кем установленному шаблону.
Дядя, как и подобает профессионалу, не обиделся.
- В психиатрии твоя «деликатная часть» имеет четкое определение - это диагноз.
- Засуньте его себе в задницу. А психиатрия... Давно ли она перестала быть орудием для подавления инакомыслящих? Вы - профессор, врач? Ну и скольким больным вы сумели помочь?.. Вы не умеете лечить эти «болезни», потому что не разбираетесь, не понимаете их сути. Вы лезете, роетесь в совершенно неподвластной людям области, раздаете свои дурацкие рекомендации, которые еще ни разу никому не помогли…
- А ты - трибун…
- И это уже преступление, болезнь?! Я должен лечиться?!
Один из гостей посчитал нужным вмешаться.
- Борис, остынь. Ты слишком молод и безграмотен, чтобы судить о таких вещах.
- Ну, конечно! Куда уж мне!.. Рассуждать, думать, иметь собственное мнение нельзя, а любовь, оказывается, вообще занятие преступное!
- Не передергивай. Объектом твоей «любви» являются трупы.
- И что?!
Дядя развел руками, выразительно переглянулся с остальными. Боря перехватил этот взгляд, вызывающе улыбнулся.
- Да, я люблю мертвецов. Да, я хочу заниматься с ними сексом. Но не насиловать, а любить. Понимаете?! Почему вы против?!
- Потому что это противоестественно.
- Кто это придумал?! Покойники есть часть нашей природы. Смерть так же естественна, как и жизнь. Это две части одного великого целого. Труп также материален, как и живой человек: те же атомы, молекулы... Почему он противоестественен?!
Все молчали. Дядя, заложив руки за спину, продолжал хмуро шагать по гостиной. Он думал.
- Признаться, Боря, я не допускал, что твоя проблема зайдет так далеко... И эта странная философия... Впрочем, ты можешь, конечно, отказаться от нашей помощи... Это твое право. Но ты должен подумать... Гм...
Родственники опять переглянулись, без слов понимая друг друга.
- А знаешь, в чем-то ты прав... И мы, то есть наука, еще многого не знаем и не понимаем... Да, по большому счету, наверное, так до конца ничего и не познаем: предела совершенству нет. И все же... Нельзя сказать, что за всю историю своего становления человечество ничему не научилось. Сдвиги есть и прежде всего в сознании. Знаешь, чем отличается человек от скота? Моралью. Только человек, как высшее духовное создание, имеет совесть, волю и вполне конкретные нравственные ориентиры. Даже собака - это умнейшее и высокоорганизованнейшее существо - не может похвастать, что имеет душу…
- Что вы знаете о собаках, дядя?.. Очень часто эти четвероногие «безнравственные» твари вызывают больше симпатии и уважения, чем отдельные «одухотворенные»... Их любовь и преданность носят абсолютный, а не условных характер. Они не унижают своих хозяев, не роются в их «грязном белье», может быть как раз потому, что ничего не знают о «морали»...
- Но даже собаки уходят, оставляют в покое тлен... И потом… Любовь и сексуальное влечение - это далеко не одно и тоже.
- Я этого и не утверждаю...
- Твоя страсть, Боря, имеет нездоровую, болезненную подоплеку и это нужно признать. Твое либидо, то есть сознание, нуждаются в коррекции.
- Да?! И что же вы собираетесь предпринять?.. Вы же прекрасно знаете, что такие вещи не поддаются никаким коррекциям…
Дядя насторожился.
- Ты что же, уже обращался за помощью? Тебя консультировали?
- Нет. Просто я интересовался, отчего люди иногда рождаются такими разными. Вы всегда говорили, что любая болезнь возникает не на пустом месте, и что искать и устранять следует именно ее причину, а не следствия. Но разве вы и ваша наука можете объяснить такие, как у меня, «случаи»? Разве вы знаете, в чем причина подобной «нестандартности»? А если нет, тогда что вы собираетесь «лечить»? А, главное, почему вы считаете, что все люди должны быть непременно одинаковыми?.. Почему «нестандартность» - это уже болезнь?
Дядя задумчиво и устало вгляделся в племянника и, больше не ступая с ним в препирательства, потрепал за плечо беззвучно рыдавшую Веру Александровну, отвернулся.
- Ты можешь идти, Боря...
Совершенно обессиленную Веру Александровну увели в спальню, уложили в постель, отложив разговор до возвращения Виктора Михайловича. Он не вернулся. Прождав несколько дней и уже вполне догадавшись, что брат избегает и их самих, и обсуждения этой крайне мучительной для семьи проблемы, родня не стала досаждать ему свои присутствием, уехала.
(продолжение следует... )