В дни торговли я с удовольствием выбираю, на какой рынок мне идти, вычисляю, где я давно не была, где нет нервотрепки, нормальная рабочая обстановка и где лучше берут мои книги. Так же и в дни попрошайничества я с утра решаю, где мне нищенствовать. Сегодня – преддверие церковного праздника и я еду на свой пост возле довольно известной московской церкви. Предварительно захожу в облюбованный мной тихий безлюдный скверик, вернее, его кусочек, ибо все остальное оттяпала автобаза, и там, на скамейке среди еще довольно пышных кустов акации, облачаюсь в свой серо-черный наряд, гримируюсь под старуху и так выхожу на сцену – сажусь в автобус и еду до самой церкви. А то и иду пешком. Чтобы в автобусной толчее не растворился мой так старательно созданный, собранный по кусочкам образ. Однако сегодня, выйдя из кустов – этой своей гримуборной, я столкнулась с интересным подростком, почти юношей, которого мне всегда было жаль – он попрошайничал в метро, ходил по вагонам, обнажив свои кутьтяпки вместо рук. Теперь же, с интересом глядя на меня и даже не пытаясь уйти в сторону, за кусты, он напяливал на плечи эти свои кутьтяпки, а они соскальзывали вниз. Я очень обрадовалась – слава богу, руки-то у него целы! И вызвалась ему помочь. Тем более, что он меня тоже узнал. Натягивая эти искусно сделанные резиновые накладки на упругие плечи, я быстро поняла, в чем дело – он вырос, возмужал, и ему это устройство стало просто мало. Об этом я ему и сказала. Он ответил, что уже заказал нечто другое, ему бы еще несколько дней перебиться… Я, наконец, придумала, как ему помочь, и незаметно закрепила свой успех частью веревки, которая служила мне поясом, и он оценил мою жертву, рассыпавшись в благодарностях. Так вместе мы и пошагали к церкви, по пути рассказав друг другу свои истории. Я – честно, потеряла работу, не было выхода. Он же говорил мне про огромную многодетную семью, где он чуть ли не единственный кормилец. Я заметила, что ему надо учиться и нормально работать, а он при этом нехорошо усмехнулся… Так нехорошо, что мне стало его жаль – попрошайничество развращает… И семьей многодетной тут не пахнет… Я предупредила, что встану у левого выхода из церковных ворот, и если ему вновь понадобится моя помощь, не откажу. И мы расстались.
Встану – это я пошутила. Я не стою, а, опустившись на колени, сгибаюсь в три погибели так, чтобы даже лица моего полностью не было видно. И мне лица прохожих тоже не видны. Только ноги. Я давно научилась определять внешность людей по ногам и это необыкновенно интересно. Вот идут стройные небольшие ножки с мягкими ровными икрами и я уверена, что это – невысокая круглолицая девушка, скорее всего с гладкой прической. Поднимаю глаза – так и есть. А вот идут «копыта», чеканят шаг… Значит, сухая, костлявая, черные брови, темные волосы и глаза… Точно. Я редко ошибаюсь, и потому эта игра мне быстро надоедает. Тем временем моя сумка, в которую я бросила для развода несколько крупных и много мелких монет, наполняется со скоростью медленно идущего поезда, и я себя ругаю – виновата! Надо не ноги разглядывать, а постоянно быть в образе, вызывать желание прохожих тебя облагодетельствовать. И я вызываю. Монеты начинают сыпаться быстрее. Пролетели даже две крупные купюры, которые я тут же вылавливаю из кучи и прячу во внутренний карман. На ноги не гляжу – на что они мне сдались! И вдруг ко мне стремительно, словно шаровая молния, приближается какое-то голубое пламя и ударяет меня прямо в лоб! Расстояние в несколько метров не помешало мне сильно вздрогнуть от этого магнетического удара. Точно знаю – я бы упала, если бы мне было куда падать. Однако я и так, можно сказать, лежала на земле, вернее, на асфальте, и потому постаралась еще сильнее вжаться в него, распластаться на этой серой поверхности, чтобы голубая молния не прошила меня насквозь. Ничто на свете не могло бы меня заставить поднять голову, упертую в асфальт, и посмотреть, что происходит. Я и так знала, кто пролетел сейчас мимо меня. Однако я не умерла от страха. Он не мог меня узнать, я же другая! Но – надо же! Эта церковь и вчерашний рынок – в разных концах Москвы, и поди ж ты! Какой-то назойливый голосок говорил мне о том, что маньяк меня просто выследил, что он методично изучает, чем я занимаюсь – только вот для чего? Но он пролетел, никакой погони за ним я не заметила, все вернулось на круги своя. Только вот в кругах этих слишком уж много случайностей…
Я решила не испытывать судьбу, не ждать очередной молнии, а собрала все подаренные мне прохожими денежки, встала и побрела к автобусу, а затем – к своей автобазе, к кустам акации, где вновь преобразилась – только в обратную сторону, и – в метро, к себе домой, в спасительные стены.
В квартиру я шагнула, едва держась на ногах – все-таки как много сил отнимают у человека страхи и переживания! Я разделась, босиком побрела на кухню и только тут услышала звук тихо льющейся воды… Господи, ушла, не закрыв как следует краны! Затопила соседей! Я бросилась в ванную, но дверь туда оказалась запертой изнутри. Что за наваждение! Может, приехала хозяйка квартиры? Развелась со своим иностранцем и прикатила на родину, а теперь смывает с себя пыль долгих странствий?
- Лиза, это ты?
Молчание. Странно, но особой тревоги я не чувствовала. Неприятно, конечно, но, скорее всего, меня кто-то разыгрывает. Кто именно? Про то, что я здесь, знает моя престарелая, но вечно молодая тетя, но ей и в голову не придет сюда приезжать и скрываться в ванной. Знает Валентина, но следующая неделя еще не наступила. И знает мой дорогой, мой любимый и единственный муж, которого я всегда любила, люблю и буду любить, и который, разумеется, плюхается сейчас в моей ванне. Конечно же, больше некому. И я, подойдя к запертой двери, нежно проворковала:
- Ты приехал, милый? Какой же ты умница! Молодец! Я так по тебе соскучилась! Ау! Ты меня слышишь?
- Слышу, слышу! – ответил до ужаса знакомый голос, дверь распахнулась, облако пара окутало женщину с вытаращенными от изумления и страха глазами, то есть меня, а потом я полетела вниз, в пропасть, в бездну, на дне которой блестела маленькая соломинка, за которую я успела ухватиться, прошептав:
- Извините… Я ошиблась…
- Да нет, это вы извините, - как ни в чем не бывало произнес голубоглазый маньяк, стоя передо мной в одних шортах и шлепанцах. На его плечах висело мое полотенце, которым он успел тщательно вытереться. – Вам помочь?
- Нет, нет, я сама!
Но мне никак не удавалось подняться, мои онемевшие конечности не хотели мне подчиняться. Он это заметил, подхватил меня подмышки, как пушинку, и усадил в кресло, стоящее посреди комнаты. Я медленно приходила в себя и вновь удивилась, что мне не страшно, что упала-то я от неожиданности, от изумления. Я давно заметила, что в минуты нервного напряжения с языка, независимо от твоей воли, слетает то, о чем думаешь.
- Мне не страшно…
- Вам действительно нечего бояться, - спокойно произнес он. – Хоть вы и расписали меня легавому с ног до головы… Ведь расписали? Не надо отнекиваться, я видел, как он к вам приходил.
Нет уж, никакой правды я ему не скажу! Не надо быть полной дурой!
- Он приходил, чтобы проверить мои документы… Меня на рынке остановили, запретили торговать без лицензии… Потребовали документ, адрес записали… Вот и результат…
- Поэтому вы сегодня сменили амплуа?
- Поэтому…
- Ну, ну… А не найдется ли у вас, голубушка, что-нибудь поесть? Я все-таки думаю, что вы обо мне рассказали ментам – не этому, так другому, времени у вас было достаточно, я не всегда дежурил у ваших дверей, отлучался, да и провод ваш телефонный оставил в целости и сохранности. Так что вы меня сорвали с насиженного места. И куда же мне деваться, если не к вам? Уж здесь-то меня никакая собака искать не будет… Правда, есть и другая причина, о которой вы могли бы и догадаться…
На его последнее замечание я легкомысленно не обратила никакого внимания, продолжая гнуть свое.
- Вы говорите не как блатной. У вас хорошая речь…
- А я и сам хороший.
- Но вы… я слышала… вы сами сказали…
- Убийца? Но ведь кто-то должен спасать самое святое на земле – женскую честь. Радость материнства. Разве вы не знаете, что все мои жертвы были шлюхами? Я русский человек и мне больно за русскую девушку… На других я внимания не обращал… Кого она родит после десятка своих партнеров? Уродца с молекулами всех ее кобелей – каждый оставил в ней свою частицу. Это издевательство над человеческой природой! Над чувствами патриота… Лет через триста-пятьсот на земле и так не останется белых людей… Будут, наверное, китайцы… Кто-то из них станет править миром… А если не остановить таких, как мои… жертвы, все это может произойти еще раньше… Они должны меня благодарить… Я спас их от позора…
- Какой вы… философ…
- Хм… Я, правда, учился на физика и математика… Но мне пришлось уйти… Меня ждало главное дело моей жизни… И я не стал откладывать его на потом… Не стал медлить…
- Наверное, в чем-то вы правы… Но можно ли вот так судить, осуждать людей на казнь? Имеете ли вы на это право?
Боже мой, какая я дура! Забыла, что маньяк – это психически больной и жестокий человек, что разговаривать с ним надо осторожно, стараясь уходить от острых тем. И вот получила! Он закричал – вернее, зашипел, потому что кричать, видимо, боялся:
- Можно! И нужно!
И мне показалось, что голубой огонь его глаз может поджечь всю мою квартиру!
- И ответьте на мой вопрос, наконец – есть ли в этом доме что-то поесть?
- Есть! Сейчас накрою на стол. Если не буду вас бояться, - осторожно добавила я.
- Повторю – вам нечего меня бояться.
- А у Зины, продавщицы, дочка пропала, к ней на станции в Ховрино кто-то приставал. По описанию – на вас похож…
- Нет. Я в таком виде не работаю. На рабочую смену иду в спецовке, образно говоря. Вы же в нищенку переодеваетесь! Я, кстати, за вами почему пошел? Мне интересно, как вы догадались… Поняли, кто я…Как?
- Это случайно. Просто совпадение. У вас – летящая походка…
- Предположим.
- А когда моя подруга много лет назад умирала в вашем поселке, жена того журналиста, которого убил ваш отец, то ей мерещились бабочки и она говорила о мужчине, который так же порхает… С такой же легкостью… И когда я увидела ваши ноги, летящие над землей…
- Но неужели вы за пятнадцать или сколько там лет ни разу не видели такой походки? Таких ног?
- Может быть, видела. Просто не обращала внимания.
- А почему теперь обратили?
- А потому что именно в эти дни меня посетило горячее желание узнать, отчего умерла моя подруга… Именно в эти дни появились люди, которые ужасно хотят открыть эту тайну, и я к ним присоединилась… И теперь я задам вам очень серьезный вопрос… Садитесь, ужин готов…
- Что это?
- Макароны по-флотски, разве не видите? Хотите, добавлю вам туда тертый сыр?
- Хочу. Добавляйте. А то это какая-то несерьезная еда.
- Извините. Разносолов не заготовила. И вообще я здесь – в чужой квартире…
- Я понял. А как же ваш треп про ментов, которые остановили вас на рынке, потребовали паспорт, узнали по нему ваш адрес…
- Не паспорт, а документ… Что я зарегистрирована по этому адресу…
- Предположим. А вообще-то где вы живете?
- Не хочу говорить. Хочу задать вопрос. Ответьте на него хотя бы в знак благодарности за ужин. Дайте слово, что честно ответите.
- Угу.
- Понимаю – когда человек жует, ему трудно сказать – клянусь, даю слово!
Этой болтовней я просто отвлекала его, чтобы потом резко, в лоб задать жизненно важный для нашего с Витей следствия вопрос. И он, наконец, прозвучал:
- А почему вы не удивились, когда я вчера сказала вам, что Людмилу мою убили? Ведь официально считалось, что она сама отравилась… Было бы естественно, если бы вы спросили: «А разве ее убили? Вот уж не думал»… А вы приняли версию убийства как единственно правильную…
- Да? Вы знаете, это было так давно… Я просто решил, что, верно, ее убили, а я и забыл… Так что вы не подумайте чего такого… Как будто я что-нибудь скрываю… Нет, нет, уверяю вас!
- Да? У вас – интеллигентный разговор. Вы ни разу не назвали меня на ты.
- Хотя для этого есть причина, - вставил он, и я вновь не обратила внимания на это маленькое замечание.
- Лишь слово легавый из другого лексикона… Вы и правда маньяк, или… зачем-то специально со мной познакомились? Что вам от меня надо?
- Тишины. Покоя. Возможности выспаться. Мне кажется, что здесь, у вас меня не ждет никакая опасность… А я, верите, - стихи писал… И посадят – тоже буду писать…
- А чем вы их… убивали?
- Я их душил!
Глаза его вспыхнули вновь, и я опять обругала себя за то, что играю с огнем.
- А я думала, вы мне поможете… Ведь кто-то мою Людмилу убил, тогда как ее просто не за что было убивать… Она никому не мешала, не делала зла, ни во что не вмешивалась, была совершенно неконфликтной... И мужа своего очень любила...
- Ангел небесный!
- Ангел был ее маленький сын, который остался сиротой… Может, она что-то увидела, узнала в тот день такого, за что ее и убрали? А? Помогите, если можете!
- Пока не могу… Но я думаю… Когда это было-то, говорите?
Я ответила.
- А ведь меня в тот день не было в поселке. Мы с матерью к отцу в колонию ездили, ему свидание разрешили.
Мне показалось, что он вспомнил это с облегчением. А еще я была уверена, что ему не нравится разговор на эту тему, что он хочет от него побыстрее уйти. Почему?
Мои раздумья прервал телефонный звонок.
- Мне может звонить только муж или подруга из моего родного города, она хочет приехать сюда на несколько дней, - объясняла я, идя к телефону. – Не волнуйтесь, ничего лишнего я не скажу.
Голос Валентины звучал еле слышно, словно она разговаривала со мной с другой планеты. Может быть, мне так казалось от волнения?
- Ну, был гость? Все ему поведала? Легче стало? – бросила она на меня кучу вопросов.
- Конечно. У меня все хорошо. Я плохо тебя слышу. Повтори, что сделала твоя соседка? Подожгла собственный балкон? Сумасшедшая! Ты-то хоть не пострадала?
Это было на нашем шифре «из того, что под рукой», потому что однажды к ее соседке забрался вор, он прямо при ней нагло складывал в свою сумку ее ценные вещи и она, чтобы привлечь внимание окружающих, бросила через форточку на свой балкон горящую бумагу. Огонь попал на кипу газет, которые через несколько минут уже пылали хорошим пламенем. Правда, в суматохе вор выбежал, все-таки прихватив с собой собранные ценности.
- Так… Стало быть, он тебя все-таки выследил? – грустно попала в точку моя догадливая подруга.
- Да. Конечно.
- И… он сейчас рядом с тобой?
- Разумеется. Приезжай, я тебя встречу.
- Ни фига себе! И ты не падаешь в обморок… А что ты сейчас делаешь?
- С тобой говорю. А вообще пью чай.
- Пей. А я сейчас с Комовым свяжусь из нашего угрозыска. Вам там ОМОНа не хватает!
- Не гони волну. Приезжай на следующей неделе, как планировала, и все! Завтра я, кстати, в газете буду, в редакции. Тебе позвоню. А сейчас – спокойной ночи. Да нет у меня никого, я одна! И не подозревай ничего плохого, никто меня тут силой не держит! Голос? У меня нормальный голос! То ты мне говорила про ваш пожар, а теперь подозреваешь, что у меня что-то случилось. Оставь свои подозрения! Я не влипла ни в какую историю! И мне никого не надо звать на помощь! И все!
- Ты чего орешь? Хочешь, чтобы он почувствовал опасность и ушел из квартиры?
- Ну, наконец-то! Целую! Спокойной ночи! Нет, нет, никого мне не вызывай! Я знаю, ты готова взвод солдат прислать для моей охраны… Спасибо! Пока!
И я бросила трубку.
- Подруга чувствует, что со мной что-то не то… Надо же!
- А кто она?
- Да в воинской части работает. Инструктором каким-то числится. А сама бумажки перебирает… Но человек чудесный… Чуткая очень… Добрая… И такая ушлая – все заметит! Может, у меня в голосе слышались какие-то тревожные нотки?
- Так… От вашего родного города, уважаемая сыщица, сюда ехать часов пять…
Я не удивилась, что он это знает, хотя города своего не называла. Пропустила сей интересный момент, как и два других до этого.
- Да. Пять. Если на машине…
- А у нее есть машина?
- Есть.
- Ловко вы с подругой меня… Ловко! Ценю. А напрасно. Опасности вам от меня никакой, а вот насчет Людмилы…
- Что? Да говорите же, говорите!
- Нет, ну вы же выбрали одиночество… Так что я – пас. Да и не хочется мне в это встревать… Дело-то там было нечисто… Со всех сторон…
- Как это понимать? Что значит – со всех сторон?
- А то и значит, что и с той, и с другой стороны! – произнес он и, прежде чем хлопнуть моей входной дверью, вдруг неожиданно добавил: - А память-то у вас коротковатая… Жаль…
И ушел. Одеться он успел еще тогда, когда я разговаривала с Валентиной.
Я заперла дверь на задвижку, потому что он спокойно открыл все мои замки, тут же позвонила Валентине и коротко, где можно – по аналогии с чем-то уже известным нам рассказала ей главное, упомянув и его последние слова. По правде говоря, обе мы пока что ничего не понимали… А волосы у него при ближайшем рассмотрении оказались не крашеными…
