Очередь тянулась невероятно долго. Я простоял уже минут пятнадцать, когда к кассе наконец-то пришаркал сгорбившийся старик.
Почему я его запомнил? – Из-за его странного набора продуктов: плавленый сырок “Дружба”, мандарин и чекушка. Старичок с бесцветными глазами добродушно улыбался кассирше, протягивая ей мятую купюру и какие-то монетки – всё под счёт.
– Не дай бог так старость проводить, – пронеслось у меня в голове. – Собирают крохи со своей пенсии, чтобы сырком себя побаловать и чекушечку пригубить раз в месяц. Разве это достойная старость, ради которой стоило всю жизнь горбатиться? – Пока я думал, старик неспешно сложил всё добро в карманы некогда модного, а ныне потёртого пиджака и пошаркал к выходу.
Очередь медленно продвигалась, но, казалось, никого это не смущает, потому как на улице стояла несусветная жара и сушь, а в магазине на полную мощность работали кондиционеры, обволакивая всех прохладой.
За мной стояла мама с ребёнком, мальчик был в том возрасте, когда всё хотят, но зачем им это и почему нельзя, отчёта ещё не отдают. Поэтому малец то и дело пытался закатить истерику своей очень сдержанной мамаше. Если честно, я бы уже давно оттащил его за ухо куда-нибудь в укромное место, где долго и упорно отвечал бы на его самые дурацкие и повторяющиеся по кругу вопросы. Но его мама – святая женщина – даже ни разу голос не повысила.
Оплатив, наконец, покупки, я стал их укладывать в рюкзак. И тут любопытство взяло верх, я решил посмотреть, как же выглядит эта святая женщина. К слову сказать, как она выглядит я сейчас и не вспомню, потому как моё внимание захватил старик.
Да-да, всё тот же старик. С тем же странным набором продуктов: плавленый сырок “Дружба”, мандарин и чекушка.
– Бедолага. Совсем на старости лет плохо с памятью, ходит по магазину кругами и оплачивает по сто раз на дню эти дурацкие покупки, – негодовал сердобольный я, – А кассирша хороша! Ну неужели не видит, что дедушке помощь нужна. Потерялся человек в пространстве и времени.
И всё тот же взгляд и те же монеты и мятая купюра – всё под счёт.
– Девушка, ну неужто вам не совестно? – ринулся я обратно к кассе, на ходу застёгивая рюкзак, – Понимаю, покупателей толпа, ну неужели вы не видите, что дедушка у вас по второму, а то и третьему разу, оплачивает свой несчастный мандарин? Вы так за неделю тонну мандаринов продадите этому несчастному!
К кассе подтянулась охрана. Женщины в очереди охали и ахали, ругали кассиршу и, почему-то чиновников. Дедушка продолжал наблюдать за происходящим своими бесцветными глазами. К нашему стихийному митингу присоединился полицейский. Людям в очереди вообще перестало быть интересно, сколько времени им придётся ещё постоять – зрелище важнее хлеба.
– Да что же это творится, граждане? – кудахтали зеваки. Дед стоял и молчал, пока мы всем миром защищали его, сырок, мандарин и чекушку.
– Отец, давай поможем тебе. Сколько раз ты уже оплатил этот заказ, помнишь? А где живёшь, помнишь? – приобняв дедушку за плечо, допытывался я.
– Да я за второй прибежал, шепотом оправдывался старик, – Ту чекушку я с товарищами уговорил уже – выпили культурно, закусили. Решили ещё по одной, – в момент моё лицо, которое за минуты сочувствия и переживаний за несчастного деда собралось гармошкой, резко распрямилось, словно кто-то потянул меня за волосы на затылке.
К слову сказать, мне многие говорили, что я ничего вокруг себя не вижу – в уши музыку, глаза утыкаю в телефон. Вот в тот момент мне хотелось заткнуть всё, что можно, чтобы просто лица десятка людей перестали для меня существовать. Не помогал я всем бедным и обездоленным и начинать не надо было.
Я, опустив глаза, похлопал дедушку по плечу, каждой клеткой тела осознавая, в какую нелепую и неловкую ситуацию я попал. Благо нас с дедом никто не слышал, ибо все гудели. Я ещё раз похлопал его по плечу и, растворившись в толпе, вышел из магазина. Дедушка-то разберётся, а я вот в это место вряд ли вернусь после подобного провала, а жаль, удобный магазинчик был по дороге домой и скидки всегда хорошие.
______