Раз уж в предыдущей части я написал о Мартине Нейгебауере, назначив его шведским шпионом, внедренным в окружение наследника русского престола, и чуть ли не главным виновником русско-турецкой войны 1710-1711 годов, было бы совсем к месту рассказать хоть немного и о петровской разведке и контрразведке. Заранее извиняюсь перед читателями, потому что кое-что я уже написал в предыдущих рассказах и просто вынужден буду повториться, а о чём-то более подробно расскажу в следующих. Теперь приступаю…
Князь-папа тайных операций.
«Благодаря» историку-любителю Крекшину и «красному графу» Алексею Толстому в научную и художественную литературу вошел образ слабовольного и недалекого умом «дьячка» Зотова, назначенного воспитателем царевича Петра за тихий нрав и знание Священного Писания. В детстве Петр привязывал Никиту Моисеевича к дереву в обществе бутылки водки, чтобы тот не мешал его военным играм в компании «потешных», а в юности сделал князь-папой Всешутейского собора. Чему он мог научиться с таким «дядькой»?..
Но начнем с того, что к моменту назначения воспитателем царевича Никита Моисеевич уже дослужился до чина дьяка, а его педагогические способности ещё до назначения были проверены самим Симеоном Полоцким. И Зотов действительно оказался талантливейшим педагогом, сумевшим не столько научить царевича Петра грамоте (а ещё – истории, географии, воинским уставам и многому другому), но и приохотив его к самому процессу обучения. Однако, в 1680 году, спустя три года после назначения наставником, со стольником Тяпкиным 3отов был отправлен в Крым и принял участие в заключении Бахчисарайского мира. Именно про таких у профессионального военного разведчика и писателя Виктора Суворова сказано: «У нас тоже не абы кого во вражеские столицы под дипломатическое прикрытие посылают». Видимо эти тайные познания и умения Зотова были в тот момент даже важнее воспитания царевича, если его направили в такую ответственную и длительную командировку. Закончилась очередная серия русско-турецких войн, наступило время дипломатии, и вторым человеком в русском посольстве стал Никита Моисеевич… России удалось тогда добиться создания нейтральной зоны между Днепром и Бугом, получить разрешение на судоходство по Днепру до самого Черного моря, Турция признала запорожских казаков подданными Московского царя, признала Левобережную Украину частью России. Многовато для слабохарактерного и недалекого умом царского шута-собутыльника.
А Зотов потом постоянно где-то рядом с Петром, - и не только и не столько в качестве «патриарха» Всешутейского собора.
Во время Азовских походов он руководил походной канцелярией Петра, и после взятия Азова получил повышение за то, что, по словам самого Петра, «был в непрестанных трудах письменных расспрашиванием многих языков…». Нет никакой необходимости разъяснять, что разведчики, а не шуты на войне занимаются допросом пленных. Согласитесь, занятие это отнюдь не шутовское.
С 1701 года Никита Зотов - глава Ближней канцелярии (не путать с Походной) и контролирует административную и финансовую деятельность важнейших приказов. Позднее Ближняя канцелярия была заменена Сенатом. Перед нами - премьер-министр России, хотя эта должность так в те времена ещё и не называлась.
В 1711 году Зотов был возведен в графское достоинство и назначен главой новой секретной службы - государственным фискалом «чтобы никто от службы не ухоронился и прочего худа не чинил». Кроме этого в его обязанности входило иметь тайный надсмотр над всеми делами; ему надлежало следить за тем, не учинялся ли где-либо неправый суд, не совершалось ли незаконного «в сборе казны и прочего».
Думаю, что именно Никита Зотов внушил молодому Петру понимание важности тайных операций; и указания на самое пристальное внимание со стороны царя-преобразователя к этому виду государственной деятельности, мы встречаем затем постоянно.
Преображенец в стрелецком кафтане.
К середине лета 1689 года противостояние Петра и его старшей сестры Софьи перешло в открытую форму. Софья находилась в Кремле, Петр – в Преображенском, но ни та, ни другая сторона не решались выступить. На стороне Софьи была сила – все московские стрелецкие полки и полки иноземного строя, а на стороне Петра – русские традиции, не позволявшие женщине царствовать. В ночь на 8 августа активный сторонник царевны Федор Шакловитый решился действовать и приказал стрельцам готовиться к выступлению на Преображенское. Но Елизарьев Ларион, пятисотенный стрелецкого Стремянного полка (полк личной охраны русских царей), тут же отправил в Преображенское стрельцов Мельнова и Ладогина предупредить Петра о готовящемся нападении, и тот ускакал в Троице-Сергиевский монастырь. Сам же пятисотенный за наградой не спешил и явился в Троицу только, когда весь полк вместе со своим командиром решили оставить Софью и перейти к Петру. Вслед за этим полком на сторону Петра стали переходить и другие московские полки, заспешили в Троицу засвидетельствовать свою верность Петру и его матери бояре и дьяки, уехал из Москвы патриарх, и Софья проиграла. Как и все начальники и стрельцы Стремянного полка, Елизарьев был награжден, но его роль в случившемся не афишировалась.
В 1697 году русской армией был взят Азов. Россия получила выход к Азовскому (а в перспективе - и к Черному) морю. Но устье Дона, где расположен Азов, из-за мелководья не годилось для базирования флота, и решено было строить крепость и порт Таганрог. Строительство Петр поручил полковнику Стремянного полка Цыклеру. А Цыклер счел своё назначение ссылкой, разобиделся на царя и затеял заговор. Заговорщики решили совершить в Москве поджог и, зная привычку Петра принимать непосредственное участие в тушении пожаров, убить его в суматохе. Но вновь о заговоре стало известно Елизарьеву, и тот опять успел предупредить Петра о грозящей ему опасности. Заговорщики были арестованы и казнены. Теперь роль Елизарьева, секретного агента Петра в стрелецком войске, скрыть уже было невозможно, и он демонстративно был возведен в чин дьяка.
Дипломат под стражей.
В 1700 году русским послом в Стокгольм был отправлен двадцатичетырехлетний князь Андрей Хилков. Так совпало, что свои верительные грамоты в шведской столице он вручал именно в то время, когда в Москве народу был объявлен манифест о начале войны со Швецией, и войска выступили в поход к Нарве. С началом войны «царь варваров-московитов» Петр Алексеевич поступил вполне цивилизованно: шведское посольство в полном составе было выслано на свою родину. А «просвещенный европеец» Карл XII поступил по-варварски, приказав взять под стражу русских дипломатов.
Но это был именно тот случай, который подтвердил железное правило – нет противоречия между нравственностью и целесообразностью. То, что нравственно – всегда целесообразно. А безнравственный поступок может доставить удовольствие или принести сиюминутную выгоду, но, по большому счету, всегда оборачивается против того, кто его совершил. Даже находясь в заключении, Хилков сумел наладить связь с Россией и развернуть в Швеции агентурную сеть. Восемнадцать лет до самой своей смерти князь регулярно переправлял Петру донесения, содержащие политические и военные сведения о противнике.
«Перебежчики».
Осень 1700 года… Неопытная русская армия безуспешно осаждает Нарву. Солдаты плохо обучены, продовольствия не хватает, осадная артиллерия и порох никуда не годятся. А тут ещё к шведам перебежал любимец Петра I, капитан бомбардирской роты Преображенского полка Гуммерт. В Москве перед его домом была сооружена виселица, на которой повесили чучело.
Однако, спустя некоторое время самого Гуммерта казнили отнюдь не русские, а именно шведы, перехватив и расшифровав его письма Петру. Такие вот дела.
Лето 1701 года… К Архангельску с целью его захвата направляется шведская эскадра под командованием командора Лёве. Лишить Россию единственного европейского торгового морского порта – задача столь важная, что за подготовкой и осуществлением экспедиции следит лично Карл XII. На подходе к устью Северной Двины шведам повезло: они захватили местного рыбака Седунова Ивана Ермолаевича (по прозвищу Рябов), согласившегося провести эскадру двинским фарватером.
Их не насторожило, что «совершенно случайно» спутником Рябова, чтобы не возникло трудностей при переговорах, оказался монастырский переводчик Дмитрий Борисов. Что тут такого? У русских же на каждой рыбачьей посудине был толмач. На полном ходу флагманский фрегат, управляемый Рябовым, и следовавшая в кильватере фрегата яхта сели на мель, не дойдя до Новодвинской цитадели. К сожалению, русские тогда ещё были очень неопытны, и пушки цитадели не доставали до шведов. Седунова-Рябова и Борисова шведы расстреляли и сбросили в воду, но на оставшихся кораблях тут же отступили и убрались восвояси. Поход вокруг всего Скандинавского полуострова целой эскадры закончился пшиком. Потеряв два корабля, шведы в качестве доказательства своей доблести привезли в Стокгольм русский таможенный барабан. А для наших победа под Архангельском стала первой победой над шведами в Великой Северной войне и принесла России в качестве трофея первый иностранный военно-морской флаг. Борисов погиб, а Рябов оказался лишь ранен и сумел выплыть.
Лето 1709 года… Шведская и русская армии готовятся к решающему сражению под Полтавой. Но в ночь перед сражением к шведам перебегает унтер-офицер Семеновского полка Немчин, который, по мнению Петра, обязательно укажет врагу слабое место в главной линии русской обороны: полк новобранцев, в воинском мастерстве и стойкости которых у русского командования есть сомнения. И ночью тайно этот новонабранный полк заменяют ветеранами Новгородского полка, предварительно переодев тех в мундиры новобранцев. По ним и нанесли шведы на следующий день свой главный удар.
Однако, здравый смысл подсказывает, что Петру и его генералам совсем не нужно было сначала прикрывать предполагаемое направление главного удара шведов редутами, а затем за этими редутами на том же самом направлении ставить новобранцев. Вспомним, что в самой битве из более чем сорокатысячной русской армии участвовало лишь чуть более десяти тысяч человек. Остальные прикрывали коммуникации и оставались в резерве. Обстрелянных полков у Петра вполне хватало.
Возникает множество вопросов. Каким образом сообщение о пропаже одного из унтер-офицеров одного из полков сразу, минуя все инстанции, стало известно Петру и именно как сообщение о переходе к врагу? С равным успехом можно было бы предположить, что тот пьянствует где-нибудь в обозе или дезертировал в тыл. Почему Петр был так уверен, что Немчин сообщит шведам о новобранцах, к которым сам он не имел никакого отношения?
Вывод такой: «переход» унтер-офицера Немчина к шведам были лишь инсценировкой, имеющей своей целью заманить шведов в заранее подготовленную ловушку. Между прочим, Семеновским полком, унтер-офицером которого был Немчин, в Полтавском сражении командовал опытнейший дипломат и разведчик петровской эпохи князь Борис Куракин. Возможно, именно он непосредственно и осуществил операцию по «бегству» Немчина к шведам. И не случайно сам Петр в ходе сражения командовал одним из батальонов Новгородского полка.
К сожалению, дальнейшая судьба этого унтер-офицера неизвестна.
Дела «семейные».
Осенью 1716 года сын Петра I, наследник престола и поручик российской армии Алексей Петрович Романов, вызванный отцом в действующую армию, изменил своему сыновнему, государственному и воинскому долгу и вместе со своей любовницей Ефросиньей Федоровой, бывшей крепостной Вяземского, бежал в Австрию. Бегство его не было спонтанным. Конфликт с отцом назревал давно, и незадолго до этого русский посол в Вене Авраам Веселовский и адмиралтейский советник Александр Кикин договорились с австрийским вице-канцлером о предоставлении Алексею убежища.
Всего лишь столетие миновало со времен Смутного времени, и вновь претендент на престол мог явиться из-за границы во главе чужеземного войска. Уже и шведский первый министр фон Герц пытался переманить Алексея из Австрии в Швецию. Над Россией нависла угроза новой смуты.
На розыск Алексея были направлены сенатор Петр Толстой и гвардии капитан Александр Румянцев с приказом любыми способами разыскать беглеца и добиться его возвращения в Россию. Алексей менял имена и города, но скрыться от них не мог. Преследователи упорно шли по следу, а затем и добились личной встречи со сбежавшим царевичем. В начале 1718 года Толстой уговорил Алексея вернуться.
Началось следствие, которое возглавил всё тот же Петр Толстой. Заговор вырисовывался совсем не шуточный. Взять хотя бы Кикина, человека, о котором историки вспоминают лишь в связи с «делом» царевича Алексея. Между тем голландский путешественник и писатель Корнелий де Бруин, живший в России в 1701-1703 годах и неоднократно встречавшийся с Петром и его ближайшим окружением, в своих мемуарах упоминает о нем, как о «птенце гнезда Петрова» одного с Меншиковым уровня.
Кикина, как и некоторых других фигурантов следствия, арестовали, пытали, а затем казнили, хотя большинство тех, кто был в курсе планов Алексея, и которых Алексей и его сообщники «сдали» в своих показаниях, Петром были прощены. Ни один политический процесс своего царствования, начиная с событий 1689 года, Петр Великий не превратил в охоту на ведьм; но это - тема совсем другого исследования.
Интересно другое. Ефросинья Федорова, тоже доставленная в Россию и помещенная в Петропавловскую крепость, пыткам не подвергалась. В Петропавловской крепости Ефросинья была не заключенной, а проживала в доме коменданта и после смерти царевича в сопровождении охраны могла выезжать «куда похощет» (из распоряжения Петра I коменданту). Официально она была приговорена к ссылке в монастырь на вечное покаяние, но в ноябре 1718 года Бутурлину было предписано передать ей много женских вещей, иметь которые в монастыре она бы категорически не могла.
Несомненно, что, будучи любовницей царевича, Ефросинья шпионила за ним, и инкогнито Алексея в Австрии не помогло ему скрываться не случайно. Преследователи просто вовремя получали известия о его очередном псевдониме и местопребывании. По данным историка Миллера впоследствии Фёдорова вышла замуж за офицера петербургского гарнизона.