Бездумно и бесцельно люди шли по полю.
Кратковременный дождь прибил дорожную пыль, но духота осталась. Хотелось пить, есть, спать.
Девочка одной рукой держала сухарь и мусолила его долго. Другой рукой продолжала цепко держать Павла за рубашку.
"Лютый февраль" 18 / 17 / 1
Павел всё раздумывал над тем, что ему делать дальше. Всё чаще оглядывался на город. Казалось, что зарево над ним никогда не исчезнет. Потом оно слилось с закатом и стало выглядеть каким-то страшным огненным чудовищем.
Стало темнеть.
Из детей среди идущих была только спасённая Павлом девочка и мальчик, видимо, сын той, что поделилась сухарём. Мальчик шёл бойко, болтал без остановки, мать то и дело просила его помолчать.
Ночь была тёмной и влажной. Изредка капал дождь.
Павлу стало холодно. Дрожала и девочка.
Устроились на ночлег вдоль дороги. Одна женщина бранила своего мужа:
— И зачем я с тобой пошла? Лучше бы там в подвале сидела.
— Возвращайся, — говорил ей муж. — Там тебя ждут.
— А ну замолкли! — прикрикнул на них кто-то. — И без вас тошно.
Девочка стала плакать. Павел прижимал её к себе. Целовал в лоб… Этот маленький лоб пах парным молоком. Павел уткнулся носом в детскую макушку. Девочка на миг замолчала, а потом раскричалась опять.
— Да уйми ты её, — шикали на Павла со всех сторон.
Павел поднялся на ноги.
Отошёл в сторону. Девочка всё не умолкала.
Павел стал петь песню. Она притихла. Как только он замолкал, она кричала.
Спуск к реке был крутым. Из-за туч еле пробивалась луна. Этот лунный свет помог Павлу заметить ворох сена. Направился к нему. Девочка уснула.
Павел осторожно положил её на сено, сам прилёг рядом и прижал к себе маленькое дрожащее тельце. Только к утру стал засыпать и сам, как вдруг задрожала земля. По дороге в сторону горящего города неслась конница. Громкий свист и возгласы разбудили людей у дороги. Павел боялся, что проснётся и девочка. Своими мизинцами заткнул её маленькие ушки.
Задрожал.
Люди просыпались, поднимались на ноги. Кричали:
— Мы тут, мы тут!
Но вдруг послышались выстрелы. Лошади ржали, стучали копытами.
Всадники бесновались, направляли лошадей на людей.
Павел зажмурил глаза:
— Только не проснись, только не плачь, — шептал он. — Только не плачь…
Прошло немного времени.
Несколько всадников спешились с лошадей. Пинали ногами бездыханные тела.
Павел не слышал ни стонов, ни воплей. Только дикий хохот.
— Тут река, напоить животных надобно! — крикнул кто-то, и у Павла сжалось сердце.
— На месте попьют. И так задержались. По коням! Вперёд!
Девочка проснулась только тогда, когда конница была уже далеко.
Павел смотрел на ребёнка и плакал сам.
Девочка подползла к нему, дотронулась до щеки, ткнула пальчиком в слезинку. Потом палец засунула себе в рот.
— Уходить надо, — сказал Павел, как будто она взрослый человек. — Уходить, пока нас с тобой вот так же не затоптали.
Решил двигаться вдоль реки.
Пройдя несколько шагов, вернулся к дороге.
Подошёл к той женщине, которая делилась сухарём. Она еле дышала.
— Димочку моего с собой возьми, — хрипловато просила она. — Он хороший, но болтлив. Не оставляй его здесь, не оставляй, прошу!
— Взял уже, — ответил Павел.
Женщина ещё раз посмотрела на него и закрыла глаза.
Глотая слёзы Павел обыскал её. Из кармана вытащил горсть сухарей.
У других еды не было. С одного из мужчин снял тулуп. Засунул его в брошенный кем-то заплечный мешок. У того же мужчины забрал нож.
Вот такое «богатство» было у двадцати шести мужчин и женщин.
Димочка лежал неподалёку от матери.
— Прости, — шептал Павел, снимая с мальчика рубашку. — Прости…
Вернулся к реке. Переодел девочку.
— Ну что, Оля… Наверное, так тебя звать. Такое имя я слышал за стеной. Вот и будешь Ольгой. Нам бы до города с тобой добраться. А там не пропадём.
Павел проверил пропуск, вытащил мешочек с драгоценностями. Погладил пальцами золото.
Потом всё убрал. Взвалил на плечо мешок с тулупом и ножом. Дал девочке сухарь, взял её на руки и быстрым шагом пошёл вдоль реки.
Берега стали обрывистыми и вскоре тропинка вдоль реки вела уже в воду.
Пришлось возвращаться назад, чтобы было удобно вскарабкаться наверх.
Двигался вдоль дороги, всё оглядывался, боялся, что встретится та конница и тогда ему точно не выжить.
Деревенька с десятком домов выросла перед глазами неожиданно.
Увидев, как на него несутся три большие собаки, Павел неожиданно для себя засвистел. Собаки остановились в стороне. Гавкали.
Павел не шевелился.
Вскоре рядом с собаками появился тощий мужик в капюшоне, закрывающем лицо. Он хрипло что-то сказал собакам. Те, пождав хвосты, поспешили скрыться.
Мужик подошёл.
Демонстративно поднял подбородок и таким же хриплым голосом произнёс:
— Какой чёрт вас принёс? Обходите стороной. Тут чужих не любят. Вон, видишь? — мужик показал рукой на сгоревший крайний дом. — Это такие как ты… С огнём не сдружили, всю семью на улице оставили. Прикрываетесь детьми, а сами грабите…
— Мимо шёл, — стал оправдываться Павел. — Мне бы узнать, в какой стороне город.
Мужик ухмыльнулся. Скинул капюшон.
Павел от неожиданности шарахнулся назад.
Перед ним стояла молодая коротко подстриженная женщина.
Большие голубые глаза изучали Павла и девочку.
— Чего уставился? — пробормотала она хрипловато. — Нет у меня другой одежды. Батькину ношу… Тебе какой город нужен? Тот, что сгорел или тот, что сгорит?
Она вдруг засмеялась заливисто, а потом покашляла и сказала басом:
— Деньги есть?
Павел помотал головой.
— Ладно… — теперь голос был высоким, словно оперная певица перед ним. — Пойдём со мной. Покажу, где дорога в город.
Павел последовал за женщиной.
Она шла, опираясь на длинную палку. Слегка прихрамывала и часто останавливалась. Прошлись по деревенской улице, нырнули в лес.
Женщина в пути тяжело вздыхала. Потом остановилась и спросила:
— А ты меня не убьёшь, если на ночь оставлю? Хоть одну ночь, а? Я же тут совсем одна. Нет никого. Все сбежали. Пока белые и красные тут воюют, людей сколько полегло. Я прячусь в погребе. А тут собаки эти. Пошла за ними и себя выдала. Не всю жизнь мне тут торчать. Пошли ко мне. Я тебя кашей накормлю, да и дочку твою тоже.
Павел задумался. Есть хотелось сильно. А тут кашу предлагают.
Решил рискнуть. Уж больно добрыми были глаза незнакомки.
— Я Софья, — женщина протянула руку и поклонилась Павлу.
— Павел, ой… Матвей…
Софья рассмеялась.
— Так Павел или Матвей?
— Матвей…
Дом Софьи был просторным, светлым. В нём пахло свежим хлебом.
Пшённая каша была горячей и вкусной. Павел вручил девочке ложку. Она схватила ложку и смотрела то на Павла, то на Софью, но к каше не притронулась.
— Не голодная видать, — сказала Софья, — или кормить надобно?
Павел пожал плечами.
Софья взяла на руки девочку. Посадила к себе на колени, стала кормить девочку.
Та послушно открывала рот, глотала кашу. Когда наелась, стала вертеть головой.
Павел тоже накинулся на еду. Тарелка быстро опустела, а есть всё ещё хотелось.
У него под ногами ползала Оля. Далеко не отползала, чуть что хваталась за его штанину словно боялась, что он уйдёт.
Софья молчала. Ближе к вечеру показала Павлу место, куда можно положить уснувшую девочку.
А сама переоделась в платье. Надела серьги и браслет.
— Жена далеко? — поинтересовалась она.
— Нет жены, — ответил Павел.
— Убили?
— Нет…
— Ну и ладно, её нет, мужа моего нет. Вокруг война. Давай грешить, пока время есть.
Софья подошла к Павлу, положила руки на его плечи.
Павел вздрогнул.
— Ты чего? — Софья слегка приподняла юбку, выставила ногу вперёд. — Я танцевать умею… Матушка танцы преподавала в гимназии. Меня научила. Хочешь, я покажу тебе, как она меня учила?
— Нет, — голос Павла дрожал.
Софья засмеялась.
— Какой-то ты чудной, ей-богу.
Она вдруг быстро сняла юбку и бросила её на пол.
Павел зажмурился.
Софья успела сесть к нему на колени и обвить руками его шею.
Её пальцы были холодными. Она чуть подалась вперёд и губами коснулась щеки Павла.
Он вдруг резко оттолкнул Софью от себя. Вскочил на ноги.
Она опять засмеялась. Сделала несколько танцевальных движений, надела юбку и вышла из дома.
Павел стал собираться. Надел мешок, взял на руки спящую Олю. Направился к двери.
На улице опять моросил дождь. Павел осторожно открыл калитку, вышел.
Оглянулся и направился в сторону леса.
Нести Олю было тяжело. Она спала плохо, то и дело всхлипывала, кричала. Павел целовал её в лоб, пел. Когда девочка засыпала, лил слёзы.
Лес закончился. Дождь усилился. Павел благодарил Бога за то, что на дворе был тёплый август, а не морозная зима как тогда на пути к дому, где жила Глаша.
Теперь мысли о ней были редкими в его голове. Но желание с ней повидаться никуда не исчезало. Оно только притупилось до момента, пока Павел не встанет на ноги, пока не поймёт, что его жизни ничто не угрожает.
А теперь и не только его жизни, но и ребёнка, что спал у него на руках.
К показавшемуся ранним утром на горизонте городу тянулись обозы, обтянутые тёмно-зелёной тканью.
Обозы с двух сторон охранялись конницей.
За обозами медленно тащились несколько повозок. На них сидели дети и женщины.
Павел к колонне не приближался. Шёл в стороне то и дело поглядывая на конницу. Всё боялся, что и его затопчут сейчас как тех, кто спасся вместе с ним.
У входа в город обозы разделились на две колонны.
Павлу пришлось присоединиться к одной из колонн.
Документы проверяли тщательно. Ставили печать и велели двигаться быстрее, освобождая место другим.
Продолжение тут