Экс-премьер Большого театра о дружбе с Барышниковым и Нуреевым, о "роли" КГБ и о том, почему не остался на Западе
«Золотой мальчик русского балета», «последний романтик Большого театра» – так о нем писали за рубежом. Публика в буквальном смысле слова носила Вячеслава Гордеева на руках. Был случай в Аргентине: когда сломался встречавший артиста лимузин, фанаты подняли автомобиль на плечи и несли до самой гостиницы.
Их дуэт с Надеждой Павловой до сих пор считается символом советского балета. Ходили слухи, что их «поженил» то ли КГБ, то ли ЦК КПСС (по аналогии со знаменитой парой космонавтов – Николаевым и Терешковой). Брак просуществовал десять лет. Годы спустя Павлова рассказала свою, женскую версию расставания, признавшись, что «их искусственно спарили», а ее гениальный партнер и муж Гордеев устроил ей дома «казарму», превратив ее в «танцевальную машину». Она до сих пор считает, что уйдя от него, - буквально «вырвалась из рабства». У Вячеслава Михайловича – своя версия разрыва. Гордеев считает, что их отношения были обречены с самого начала – тяжело быть вместе и на сцене, и дома.
Впрочем, премьера главного театра СССР всегда окружали красавицы. Гордеев вел совершенно несоветский образ жизни и был настоящим мачо – из-за романов с иностранками его карьера не раз висела на волоске. Кстати, на Западе ему предлагали миллионные контракты, эмиграцию, но он остался в СССР. Более 30 лет жизни Вячеслав Михайлович отдал своему детищу – Государственному театру «Русский балет», с которым триумфально, как когда-то с Большим театром, объездил все континенты. Он и сегодня каждое утро становится к станку – и выглядит прекрасно, несмотря на возраст - в августе 2022 года народному артисту СССР исполнилось 74.
…С Вячеславом Гордеевым мы встретились в Сергиевом Посаде, где «Русский балет» давал «Лебединое озеро». Причем – реально «лебединое» вдвойне. На берегу огромного красавца-озера установили внушительных размеров сцену, с акустикой и кулисами. Под открытым небом смонтировали зрительный зал. А на воде плавали белые лебеди...
БЕЗ ПЯТИ МИНУТ «СУВОРОВЕЦ»
- Вячеслав Михайлович, а правда, что в балет вы пошли под впечатлением случайно увиденного по телевизору фильма-балета «Ромео и Джульетта» с Галиной Улановой?
- Абсолютная правда. До одиннадцати лет я рос как обычный ребенок. Правда, был подвижным мальчиком. С друзьями по двору гонял мяч, потом более серьезно увлекся баскетболом, волейболом, неплохо играл в хоккей, боксировал, и даже был период, когда увлекался карате. Так что у меня практически все виды спорта были охвачены, вплоть до восточных единоборств. Но спектакль по телевизору перевернул мое мировоззрение. Едва досмотрев, я сказал маме: «Буду заниматься вот этим». В тот момент я даже толком не знал, как называется покорившее меня искусство. Буквально на следующий день, обрадовавшись, что «сын наконец-то захотел заниматься чем-то приличным», мама отвела меня в детскую хореографическую студию при клубе «Красный октябрь» в Тушине. Я ездил на занятия один, тратя по два часа на дорогу, и вскоре уже бредил балетом. И это несмотря на то, что мое будущее было определено. Меня уже брали в Суворовское училище.
- Как? Вы планировали военную карьеру?
- Мама очень хотела увести меня с улицы, поэтому подыскивала мне какую-нибудь перспективную профессию. Решила, что я должен стать военным дирижером. После войны военные специальности были престижны - народ очень любил военных. Суворовское училище открывало реальные горизонты. И хотя поступить туда было трудно, суровый отбор я прошел. Меня даже побрили наголо, через двое суток я уже должен был переселиться в казарму. И тут вмешался Его Величество Случай... На календаре - 10 сентября. Мы с мамой шли по Пушечной улице, где тогда располагалось Московское хореографическое училище. На стене прочитали объявление: «Проводится конкурс для особо одаренных детей от 12 лет. Отобранные будут учиться на артиста балета по ускоренной шестилетней программе». Авантюрная жилка была и у меня, и у мамы. Мы сдали документы в приемную комиссию. В итоге из 600 абитуриентов приняли троих, включая меня.
«КРОВАВЫЕ ТАНЦЫ»
- История вашего появления в Большом театре окутана тайной. Как было на самом деле?
- У меня после окончания училища было три варианта: только что созданный Игорем Моисеевым «Молодой балет», Театр Станиславского и Немировича-Данченко, где мне сразу давали ведущие партии, оклад 225 рублей (большие по тем временам деньги!) и Большой. Но я мечтал работать только в Большом. И, когда меня зачислили в штат артистом кордебалета с зарплатой 98 рублей, был на седьмом небе от счастья!
- Говорят, сама министр культуры Екатерина Алексеевна Фурцева вас отоваривала от этого «опрометчивого» шага...
- Она вызывала меня в министерство, убеждала пойти в моисеевский балет, но сбить с намеченного пути не смогла. Фурцева была потрясающей женщиной, очень хорошим человеком. И несмотря на мой отказ, продолжала мне помогать. Например, когда Большой уезжал на гастроли в Испанию, а мне не дали визу, я пошел к ней. И она меня отстояла.
- Разве вы были в «черном списке»?
- Я пять раз был невыездной...
- Самый счастливый день начинающего танцовщика Вячеслава Гордеева с чем у вас ассоциируется?
- Когда в 1968 году я пришел в Большой, я выходил в татарской пляске в «Бахчисарайском фонтане». Опытные артисты любили поставить в татарскую пляску только что пришедших из училища, зеленых. А для неопытных танцовщиков, не знавших всех хитростей и приемов, это были, не побоюсь этого слова, - «кровавые танцы». Но и такую «школу» нужно было пройти.
Несмотря ни на что, это было золотое время, которое теперь вспоминается с тоской.
График моей жизни был жесткий: подъем в восемь. В 9.15 - я уже стоял у балетного станка. К десяти - менял мокрую рубашку и приступал к «общему классу». Потом - репетиция, вторая, третья... Ставил перед собой цель: например, прыгнуть тысячу раз. Именно на бетонном полу и именно босиком, чтобы «воспитать» свои ноги. А потом еще 200 раз - со стула на пол и опять на стул. Такие экзекуции устраивал своим мышцам и позвоночнику. И вот так ежедневно с утра до вечера. Буквально жил в Большом – так был одержим балетом. Иерархическую лестницу, которая отделяла танцовщика кордебалета от премьера, я одолел достаточно быстро.
- Это как-то отразилось на вашем материальном благополучии? Шикарная квартира, дача, яхта…
- Если честно, вещизм мне вообще несвойственен. О материальных благах я стал думать, только когда вышел на пенсию. Конечно, хотелось иметь хорошую квартиру, но не настолько, чтобы это превратилось в навязчивую идею. Совсем другая жизнь была - мы работали не за деньги, а побуждаемые творческими стимулами. Правда, зарплата у меня была одна из самых высоких - 450 рублей. Такую получали Майя Плисецкая, Васильев с Максимовой и я.
ТРИ ГОДА ПАВЛОВА ХОДИЛА «БЕРЕМЕННАЯ»
- Вы сказали, что пять раз были невыездным. За какие грехи?
- Дважды - за «связь с иностранками». Еще в школе у меня был роман с итальянкой по имени Анна-Мария Гросси, приехавшей в СССР из «Ла Скала» по культурному обмену. Благодаря этому роману я заговорил по-итальянски, и даже стихи писал на итальянском языке. А когда в конце 60-х выехал с театром в Италию, естественно, я там практически ни разу в гостинице не ночевал. Об этом сразу стало известно, и меня некоторое время не выпускали.
Потом... В 1970-м в Москву на открытие киноконцертного зала «Россия» приехала внучка известного художника Сержа Леже. Поскольку я сносно говорил по-французски, меня попросили ее сопровождать. Девушка возьми, да и влюбись. Пыталась уговорить уехать с ней во Францию, а кто-то «стукнул». Я-то ей не отвечал взаимностью, к тому же у меня девушка в Италии. В общем, оформляют поездку на Кипр, а администрацию Большого предупреждают: «Гордеев поехать не может». Решили отправить Андрея Кондратова с Ирой Прокофьевой. Но буквально за несколько дней до отлета у Андрея сорвалась поддержка – Ира упала и получила серьезное сотрясение мозга. Чтобы не срывать гастроли, со скрипом, экстренно все-таки оформили меня.
А потом была Америка (1975 год), где разразился страшный скандал.
- Что случилось?
- Я должен был танцевать па-де-де в первом действии балета «Жизель», но к первому действию не явился. Роковая случайность! Все артисты поехали на спектакль на автобусе, а я следом за ними - на машине моего американского приятеля. Под Гудзоном разделение трассы - я свой автобус потерял. Ну и опоздал, естественно. Все кинулись смотреть, забрал ли я из номера чемоданы. Подумали, что сбежал! Разумеется, мне эту историю не простили. Зарубежные театры заваливали наше руководство вопросом: «Что с Гордеевым и Павловой?» А им отвечали: «Павлова беременна. Ждите!» Вот так года три она «беременная» ходила, и вместо нас ездили другие.
А последний раз меня «отодвинули», когда мы с Павловой развелись. В конце концов, я пошел на прием к Филиппу Денисовичу Бобкову, зампредседателя КГБ, который очень любил балет и Плисецкую, преподносил ей цветы и коробки шоколадных конфет. Он снял все запреты.
ОТКАЗАЛСЯ ОТ МИЛЛИОНОГО КОНТРАКТА
- Почему же вы не остались на Западе? Ведь наверняка «горы златые» сулили…
- В США у меня тогда был очень большой успех. После «Спартака», «Дон Кихота», «Спящей красавицы» публика буквально осыпала лепестками роз. И это при том, что в поездке участвовало 15-20 солистов, включая Васильева, Лиепу, Владимирова, Лавровского, равных которым в мире не было. Когда мы с Людмилой Семенякой в Нью-Йорке станцевали «Голубую птицу», я восемь раз выходил на поклоны.
Американские импресарио очень хотели меня заполучить. Мне приносили готовый контракт с невероятными условиями и сумасшедшими цифрами. Например, если Саша Годунов в то время подписал контракт на 400 тысяч долларов за сезон, то мне предлагали миллион. Но пойти на это я не мог.
- Почему? Опасались за будущее своих близких или потому что вы - патриот?
- Кстати, к слову патриот, ставшему в последнее время чуть ли не нарицательным, я отношусь с большим уважением. И с полным основанием причисляю себя к людям, преданным своей стране, своему народу. А почему я не должен испытывать таких чувств? Мои родители воевали - отец был инвалидом Великой Отечественной, мама - дошла до Берлина. Оба потом всю жизнь работали на «почтовом ящике», участвовали в создании космического корабля «Буран». Я не мог предать ни их убеждения, ни их самих обречь на преследования, которые непременно последовали бы, если бы я убежал. Да, поработать на Западе мне хотелось, но остаться навсегда – нет.
Поэтому на все искушения богатством и славой отвечал: «Меня в СССР все устраивает». Да и как я мог променять Большой театр? По сей день считаю его лучшим в мире, эта сцена - моя самая любимая.
- А Нуреев с Барышниковым почему стали «невозвращенцами»?
- У Нуреева с Барышниковым была другая ситуация. Они уезжали в основном из-за творческой неудовлетворённости. У Рудольфа Нуреева вообще тогда сошлось: непростая личная жизнь, татарский темперамент, сложные отношения в театре. У Барышникова всё было спокойнее, но, если бы он не остался в 1974-ом в США, вряд ли бы достиг тех высот, что сумел достичь на Западе. Кстати, с Мишей я в 1975-м встречался в Нью-Йорке во время гастролей Большого. Пришёл к нему на репетицию, мы поговорили полчаса...
- Вы какие-то невероятные вещи рассказываете: романы с иностранками, контакты с «предателями Родины»… С вашей стороны - это смелость или самоуверенность?
- Скорее, бесшабашность. А потом многое, наверное, шло от моей юношеской амбициозности. Знаете, как бывает? Если я считаю, что я лучший, значит, мне можно. Но самое удивительное, что мне многое сходило с рук. В 1975-м в Америке я в автобусе читал Солженицына. Ко мне подошел мой друг: «С ума сошел?» Я говорю: «Мы же в свободной стране находимся!» И никто не «настучал».
С Нуреевым я познакомился в 1973-м в Вене на репетиции «Раймонды». Он посмотрел нашего «Щелкунчика», пришёл поздравить нас с Павловой за кулисы. Потом отметили встречу в ресторане - русские же люди! Смеялись по поводу консервов и колбасы, которыми питались многие артисты по гостиничным номерам, чтобы экономить суточные. На следующий день в прессе написали, что «знаменитая советская пара и невозвращенец веселились за одним столом». И – никаких последствий! А наша дружба с Нуреевым продолжалась до последних дней его жизни.
- Многие советские артисты рассказывают страшилки про кагэбэшные преследования. Вас это коснулось?
- По-моему, все больше раздуто. Конечно, я знал в лицо всех кагэбэшников, которые с нами ездили за рубеж. Пили только много, а так нормальные ребята. Знаете, в чем дело? Глупцов ведь не было в этой организации. Они как рентгеном просвечивали человека, и если видели, что «этот убежит», то противодействовали этому. Работа такая! А если понимали, что человек едет прославлять страну, показать себя как артиста, какой им смысл ставить ему палки в колеса?!
БРАК С ПАВЛОВОЙ БЫЛ ОБРЕЧЕН
- В 1970-80-е ходили разговоры, что идея поженить вас с Надеждой Павловой родилась чуть ли не в недрах ЦК КПСС – по аналогии с «космической» парой Николаев–Терешкова.
- Это неправда! Просто со времен Васильева и Максимовой не было сильных дуэтов. Вот нас в 1973 году и объединили для Второго международного балетного конкурса в Москве. Павлова взяла на конкурсе Гран-при, я – «золото». Поначалу нас связало совместное творчество: мы много танцевали, бесконечно гастролировали. А наши внерабочие отношения завязались на сочинском курорте, когда мы вместе отдыхали в санатории. Море, солнце, романтичная обстановка сделали свое дело... Признаться, в то время мне было совсем не до женитьбы. Да и Павловой едва исполнилось восемнадцать – не до замужества. Но мы были людьми публичными: нами гордились, пару воспринимали как единое целое. Вот и пришлось устраивать свадьбу на 120 человек – в «Метрополе». Но наш брак был обречен с самого начала: безумно тяжело постоянно быть вместе – и на сцене, и дома. Да и наши недоброжелатели постарались сделать все, чтобы дуэт распался.
- В итоге ваша личная жизнь сложилась?
- Считаю, что да. С Павловой мы прожили в браке почти десять лет, четверть века - с пианисткой и музыкантом Майей Саидовой, которая родила мне двух замечательных детей – Любу и Диму. Моя третья жена Оксана - тоже пианистка, моложе меня на двадцать шесть лет. У нас двое сыновей – Никита и Саша. Счастлив, что у меня есть не только крепкая семья, но и работа. Горжусь, что наш театр «Русский балет» за три с лишним десятилетия приобрел авторитет в мире - мы успешно гастролируем в Европе, Китае, Австралии, Латинской Америке. Словом, моя жизнь и сегодня связана с любимым делом. И несмотря на возраст, я, как и раньше, каждое утро встаю к балетному станку. Это уже образ жизни – по-другому не могу.
- И последний вопрос. Ваше мнение: у нас есть сегодня молодежь, способная вернуть былую славу русскому балету? Нуриевы, Барышниковы, Васильевы, Гордеевы…
- Я глубоко убежден, что русский балет по-прежнему номер один на планете. Такого потенциала, который есть у Большого театра, нет ни у одного театра мира. И не может быть.
- Почему?
- Да потому что русские талантливы в балете как итальянцы в опере. У нас школа, традиции, репертуар. Не забывайте, что «Лебединое озеро», «Спящая красавица» и другие идущие по планете спектакли - русские. То же самое и с остальным классическим репертуаром. Здесь мы – «короли»!