Философия как конструкция оснований жизни человека
Философия в данной работе рассматривается не со стороны сведений и знаний о человеке и мире, но как конструктивное средство, имеющее отношение к такому феномену в мире как человек.
Ведь человек является существом, которое самосозидается (т.е. имеет внеприродные, внеопытные основания), а философия, возникнув, берет на себя функцию участия в этой самопорождающей деятельности человека.
Можно говорить о том, что есть опытные (в широком смысле слова) основания: природные, основания той или иной культуры, системы ценностей, идеологии и общества.
Но есть другие основания - экзистенциальные, или личностные, которые не имеют «привязки» к какому-то месту и времени.
Необходимым элементом существования личностных оснований и выступает наличие специального языка, на котором об этом измерении человека можно говорить.
Язык философии
Такой язык и есть язык философии (язык философии как таковой, отличный от языка позитивного знания, как и от обыденного, мифологического, религиозного, художественного языков).
Следовательно, философские тексты - суть орудия самосозидания человеком человеческого в себе.
Тексты древних философов, как и вообще любые философские произведения, нам близки прежде всего по этому усилию самосозидания и взращивания в себе человеческого, осуществляемого с помощью некоего сознания (предельной формой которого выступает философия).
Возникающие в конце XIX - начале X X вв. философские концепции, где бытие сознания выступает проблемой, свидетельствуют о затрудненности этого усилия самовзращивания в человеке человеческого.
Бытие сознания
Иначе говоря, проблемой бытия сознания фиксируется и решается не академическая задача, но смысложизненная озабоченность какими-то «помехами» и осложнениями в работе самосозидания, которая стала проступать в культуре и человеческой жизни еще во второй половине XIX века в творчестве К. Маркса, в философии А. Шопенгауэра, С. Киркегора, Ф. Ницше, в психоанализе 3. Фрейда, в философии жизни (культуры), и далее уже в X X веке в феноменологии, экзистенциализме и творчестве Л. Витгенштейна, а также в усилиях художников, поэтов, писателей, музыкантов, ученых: Р.-М. Рильке, Э. Паунд, Д. Джойса, У. Фолкнера, Т.С. Элиота, М. Пруста, Ф. Кафки, Р. Музыля, А. Шёнберга, А. Эйнштейна, Н. Бора, В. Гейзенберга и др.
Современная философия критична по отношению к философской классике (но именно критичность, странным образом, выявляет внутреннюю связь, взаимодополнение и взаимопрояснение этих традиций философствования).
Под классической философией имеется в виду некий совокупный духовный ареал философских систем и концепций (от Бэкона, Декарта, Спинозы, Мальбранша и других философов до Гегеля и Конта), возникших на волне Возрождения и являющихся мыслительными кристаллизациями послевозрожденческой культуры и объединенных типическими чертами и едиными структурами мысли, формой философствования, сквозными идеями и единым подходом, общим умонастроением и родственным пафосом (причем нужно хорошо понимать, что типическими характеристиками не описывается полно каждый представитель философской классики.
В то же время, рядом с классическими философами могут сосуществовать представители уже другой духовной формации - неклассические философы. Допустим, Шопенгауэр и Киркегор были современниками Гегеля, но по своим главным интенциям они были ближе неклассическим философам. И наоборот, в X X веке, когда проблематика неклассической философии становится ведущей формой духовных исканий европейской культуры, рядом сосуществуют традиционные, академические формы философствования: неотомизм, позитивизм, философия науки и др.).
Общей, объединяющей внутренней формой или «телесностью» классической философии является сознание как некий космологический принцип и одновременно как компонент социальной жизни и миропознания, неотделимое от деятельных индивидов как свободных существ.
Фактически современные философы проделываеют ту же работу, только в новой проблемной ситуации неслучания бытийного укоренения человека. Решается классическая задача поиска человеком своего места в мире (или человек стремится реализовать страсть, пафос состояться, быть, исполниться, то, что в современной философии называется онтологической потребностью), но неклассическими средствами в условиях появления новых феноменов: массового общества и идеологических государств, когда разрушается пространство смысла и понимания, понятое как пространство бытийствующего сознания. Иначе, такого сознания, которое «живет» в момент своего исполнения и реализации.
А «схватить», описать онтологическое и бытийствующее сознание, как и любые явления подобного рода, можно только непредметным языком.
Философские утверждения и понятия строятся по принципу не определения по содержанию. Абстракции и понятия философии лишь точно задают то, элементом чего они сами являются. Поэтому философские понятия - суть понятия-символы, не имеющие предмета, на котором они могут быть разрешены.
Философские, или метафизические предметы «существуют» внутри размышления об этих предметах. Бытие есть то, что есть, когда имеется мысль о бытии, свобода есть тогда, когда думают о свободе на «языке» самой свободы и т.д. Язык философии является способом думать о вещах, о которых необходимо думать, и тогда они есть.
Перевернем утверждение. Думание о метафизических вещах, о «нечеловеческом» в человеке: неделимой бесконечности, абсолютном событии, душе, сознании бытия, простой интуиции ума, интеллектуальном созерцании, Боге и т.д. есть проявление этого не антропологического в нас.
Создание такого языка - задача неклассической философии. И нужно помнить, что философский язык всегда непредметный, косвенный. Такой язык философии может быть разрушен. И тогда экзистенциальные, метафизические, онтологические смыслы недоступны человеку, понимание невозможно, мысль разворачивается не по законам самой же мысли, чувства «уходят в песок» и т.д. Нет языка, на котором можно обсуждать такого рода вещи. Поэтому создание непредметного языка неклассической философией нужно понимать как воссоздание философского языка как такового в условиях его невозможности.
Проблема VS тайна
Итак, казалось бы, уже решенную проблему онтологического укоренения человека в мире приходится решать заново. В этом смысле философия вечно решает одни и те же проблемы (современная наука и культура вновь породили проблему субъекта и объекта, познаваемого и непознаваемого, онтологического и онтического, подлинного и неподлинного и т.д.). И не потому, что философы не могут их решить.
Дело здесь в другом. В самом деле, проблемой мы обычно называем затруднение, могущее быть разрешенным, или в принципе имеющее решение.
Философские же проблемы вообще не имеют решения. Их смысл и парадоксальность в том, что ими люди озадачиваются, и подобная «призадуманность» меняет, трансформирует человека. Человек и есть существо, которое задает вопрос о своем существовании. Факт конституирования, бытийствования человека проявляется подобного рода вопросами, или символами.
Поэтому философы-экзистенциалисты предпочитают в этом случае говорить не о проблемах, а о таинстве. И это не просто изменение слова. Так пытаются указать на то, что не случается по нашему желанию и невыводимо из наличного общества, культуры, науки и идеологии. Есть нечто, что захватывает нас, вынуждает ставить вопросы, которые уже пытались разрешить до нас, но, странным образом, мы должны начать сначала, должны возобновить попытку ответить на «безответные вопросы».
"Обратное плавание" (Платон) или "второе рождение"
Философия всегда есть возвращение к истокам, обратный путь или то, что Платон называл «обратным плаванием». Оказывается, что такое «бесполезное» занятие живительно для человека (не случайно Ж.-П. Сартр связывал существо человека с бесполезной страстью).
Попадание в притяжение силовых линий нерешаемых вопросов-символов что-то с нами делает, создавая какое-то, не имеющее практического смысла, напряжение, организуя нашу жизнь и сознание в некую органическую целостность, невозможную при обычном, естественном развертывании человеческой жизни. Сама по себе такая целостность не случается.
Философия связана вот с этими актами полноты и целостности, в которых свершается нечто, что обозначено символом «второго рождения» человека. И там участвует некое «нечеловеческое», «божественное» сознание как способ существования бытия.
Бытие - это то, что кристаллизуется в акте «второго рождения» и требует сознания, которым бытие держится. Бытие есть там, где вспыхивает сознание, «думающее о» бытии. Классические и неклассические философы (их тексты) в настоящем исследовании рассматриваются с экзистенциальной стороны, как реализованные (воплощенные) усилия устремленности к бытию.
Философский акт
Или на уровне совершения ими философского акта.
Философский акт - это свойство нашей сознательной жизни и одновременно ее условие (если обернуть сказанное, то можно сказать и так: если состоялась сознательная жизнь, то в нее инкорпорированы акты философствования. И тогда эта жизнь есть способ бытия).
Жизнь, понятая не биологически, но как полнота бытия и присутствие в том, что ты делаешь, о чем думаешь, что понимаешь, есть способ бытия, а философский акт является необходимым моментом бытия (бытием называется то, что понимается и воспринимается мыслью. Здесь мы имеем своеобразный континуум «бытие-сознание»).
Можно сказать и так: философский акт является неким событием реальной философии по воссозданию и длению личностных структур и личностного бытия, а под личностной структурой понимается самоосновное событие, независимое от социальных, культурных, идеологических, психологических моментов человеческой жизни.
Личностное бытие
Личностное бытие кристаллизуется в событии притяжения человека силовыми линиями символов и трансцендировании наличных, естественных обстоятельств человеческой жизни.
Философия как профессиональное занятие (философия произведений) не может не быть вопрошанием философов прошлого, своеобразных «хранителей» личностного бытия.
Философ - всегда свидетельствующий о личностной размерности своей жизни, которая является абсолютным измерением человека, не зависящим от самого свидетельствующего. Свидетельствование, или воспоминание, души о былых встречах с ... «богом» («бог» в философии является символом самоосновного в человеке) неизвестно самому свидетелю до написания философского текста. Без текста, без его амплифицирующего и спрямляющего действия философ не узнал бы, что он думал, чувствовал, переживал. Тем самым текст выступает орудием реализации жизни, или средством ее осознания. Иначе говоря, есть особая размерность жизни, в которой вспыхивает (существует) наша сознательная жизнь.
Наша сознательная жизнь устроена так (это закон жизни сознания), что если мы что-то честно и хорошо (глубоко) продумываем, когда что-то поставлено на карту и испытывается (на пределе), то подуманное будет включать то, что уже думали другие.
Или иначе: если мы помыслили сказанное, допустим Парменидом, то в помысленном содержится и то, что мыслили другие философы, ибо акт философской мысли неделим, в нем содержится все, что вообще бывает в ней.
Мы можем «или мыслить, или не мыслить, но если мыслим, то мыслим то, что уже помыслено». - Мамардашвши М.К. Картезианские размышления. М., 1993. С. 80.
Жизнь сознания - пространство тренсцендирования, невыводимое их существующих традиций, порядков и установлений - не может быть нами представлена иначе, если нам уже не дана.
Таким образом, под сознанием, бытийствующим в момент своего исполнения, реализации (или живое сознание как ядро нашей духовной жизни), понимается топос соотнесенности и связности с иной размерностью мира, которую нельзя получить естественным образом.
Мысль о ней у нас есть тогда, кода она уже есть (мы всегда необратимо после этой связности, если она случилась). Философия и есть свидетельствование вслух (публично) об этой инореальности мира, когда своим вопрошающим усилием философ как бы раздвигает связность с иномярным.
Философы, рассматриваемые на уровне философского акта
Итак, философия одновременно есть и средство сдвига, образования зазора между естественным положением дел и пространством полноты и гармонии, а также свидетельствование (фиксация, запись) этого сдвига.
Следовательно, обращение к философским персоналиям не является историко-философской работой. Философы, рассматриваемые на уровне философского акта, когда философствование понимается как способ состояться, осуществиться, реализоваться, пребыть с помощью мысли, выступают нашими современниками, а это означает, что на этом уровне рассмотрения нет никакой истории философии.
Можно сказать, что философские концепты в настоящей работе берутся со стороны «метафизического освобождения» (или со стороны усилия спасения, как говорили древние мыслители).
Мыслители, как и художники, рождаются внутри своего писания. Свое видение, свое прозрение мыслителю (художнику) приходится каждый раз завоевывать заново (как и нам, следующим за ними, что не отменяет нашего самостоятельного усилия мысли). На волне такого усилия и создается некое особое пространство и время, некое длящееся настоящее как зона напряженного сознания, внутри которой рождается мыслящий, видящий, понимающий, нашедший форму выразимости чувств и переживаний.
Вот эти живые акты, ушедшие (свернувшиеся, упаковавшиеся) в фактуру текста, мы ищем. Это предмет нашего беспокойства и наших устремлений. Иначе говоря, нас притягивают смысложизненные истоки философских абстракций как неких средств, с помощью которых человек постоянно заисвсрождается.
Таким образом, у философов мы ищем не идеи и мысли, но пытаемся ими мыслить (можно говорить и о со-размышлении).
Как оказалось, со-мыслие, со-размышление с философами (то, что автор данной работы называет «диалог с традицией») древними и современными составляет едва ли не главную особенность неклассического философствования. - Михайлов A.B. Предисловие к публикации М. Хайдеггера «Слова Ницше «Бог мертв» // Вопросы философии. 1990. С. 133.
Философские тексты тем самым выступают для нас не компендиумами идей и концепций, не элементом «книжной учености», но рассматриваются в качестве неких «человекопроизводящих машин» или конструкций («конструктов», понятых в качестве средств дискурсивных практик), которыми восстанавливаются те «живые образования» как мыслительные состояния, всегда располагающиеся за пределами текста (но возникают внутри или с помощью этого текста).
Именно эти «образования» являются живой стороной мысли, из-за которой и создаются тексты, но как бы «уходят», упаковываются в текст. Эти живые вещи есть и их философы эксплицируют и вызывают к жизни своими произведениями. В этом смысле философия не является знанием, но представляет собой своеобразный ракурс смотрения на вещи, определенный способ мысли, не выводимый из имеющихся текстов, а воссоздаваемый всякий раз заново, на свой страх и риск, когда создается собственный текст.
Продуцируя свой текст или создавая «вариацию» уже имеющегося философского текста, мы впервые только и узнаем, что сами мыслили, и что понимал мыслитель с помощью созданного им текста (т.е. введено различение того, что мыслится, и того, как это мыслимое выражено, как мыслитель сам понимал и сознавал смысл своего учения). М. Мерло-Понти в одной из своих работ писал: «Мои слова удивляют меня самого и учат меня моей мысли» (Цит. по кн.: Деррида Ж. Письмо и различие. М., 2000. С. 20).
Предложенная в работе стратегия, как явствует из изложенного, хотя и напоминает в чем-то деконструктивизм Ж. Деррида (прежде всего в части преодоления метода предметного мышления, особенно в той мере, в какой последний разворачивается в рамках субъект-объектной оппозиции и внеположенности вопрошающего и предмета вопрошания), но по смыслу ему противоположна.
Ведь деконструкция не метод интерпретации или критики, но особое отношение к тексту, включающее одновременно и «деструкцию», и реконструкцию текста (его метафизику, когда одна сторона отношения, одни мотивы помещаются в преимущественное положение, а противоположные находятся в репрессированном, маргинальном положении).
Мною используется интерпретация, метод создания вариаций текстов, целью которых является извлечение (высвобождение) структуры жизни сознания как способа бытия.
Любая интерпретация, замечает Х.-Г. Гадамер, всегда является попыткой прояснения изначального опыта мира (опыта бытия). - Gadamer H.G. Martin Heidegger und dia Marburger Theologie // Martin Heidegger Perspektiven zur Deutung seines Werks. Konigstein / Ts., 1984. S. 178.
Что предполагает процедуру выведения («выбивания» М.К. Мамардашвили) слов и терминов из предложенной в тексте того или иного философа сцепки и конфигурации мысли и переведение их в новое сочетание, создание новой вариации на ту же тему. Тем самым мы осуществляем попытку помыслить тексты философов, оживляя эти тексты своим опытом помысливания (высвобождая энергию, подобно высвобождению энергии элементарных частиц, перемещенных с одной «энергетической орбиты» на другую) в рамках основной темы - темы бытия мысли и сознания.
Итак, повторю еще раз: в данной работе не столько излагаются взгляды на проблему бытия сознания различными философами, сколько философские концепты (понятые как предельная форма жизни сознания и ее конструктивный элемент) выступают своеобразным «строительным материалом», используя который мы стремимся к тому, чтобы дать родиться опыту сознания как живого состояния (назовем его чувством напряженного сознания.
Текст читается текстом
Речь идет о некоем внутреннем акте, который не дан в содержании концепций и текстов философов, плохо через них проглядывает, но все же имеется. Мы его можем усмотреть лишь в зависимости от своего «вспыхивающего» внутреннего акта.
М. Хайдеггер этот момент работы думания помечал процедурой постановки самого вопрошающего «под вопрос»), тому, что в нас, но более и ценнее нас, что всегда уже есть (если случилось), но должно родиться заново, чтобы быть понятым. Можно сказать и так: в философских концепциях нас занимает их объективное содержание, независимое от самих создателей философского дискурса.
Существует закон чтения философского текста: написанное в тексте можно понять только тогда, когда мы сумеем высказать мысль, содержащуюся в нем, но как возможность нашего собственного мышления. Мы понимаем философов лишь в той мере, в какой пытаемся помыслить сами то, что мыслилось когда-то. - Мамардашвти М.К. Картезианские размышления. М., 1993. С. 79-80; Его же: Лекции по античной философии. М., 1997. С.7-8.
Нечто «вспыхивающее» (случающееся, рождающееся) не по внешним причинам, а само, соморождающееся, самооосновное. С удивления вот такого рода вещам и начинается философия, т.е. философа занимает то, чего не должно быть, что невыводимо из известного и нельзя получить простым продолжением естественного положения вещей, иметь по желанию.
Невозможные возможности.
Философия и есть призадуманность над вещами, для которых нет причин в мире. Найдите причину для добра. Не получится, а если и получится, то это к добру не будет имееть никакого отношения, ибо добро и нравственность не имеют внешней причины и несут причину в самих себе. Человек добр потому, что добр. И все, дальше идти не надо, если мы хотим что-то понимать в нравственности. Ведь если есть нравственное поведение, то мы уже необратимо в феномене нравственности и не можем на него посмотреть со стороны.
Философский ход состоит в принятии такого рода самоосновных явлений. Они бывают, свершаются в мире, и мы всегда после них, если они случились (и их нельзя объективировать, т.е. создать теорию подобного рода явлений). Единственное, что нам остается, так это всмотреться с помощью косвенного, символического текста в то, что уже есть и действует своим фактом свершения, являясь некими генеративными структурами, или производящими упорядоченностями, внутри которых порождаются другие упорядоченности и структуры.
Хаос и отсутствие порядка меньше всего занимают философа. Удивительно другое - лакуны порядка и нравственной самоорганизации, лакуны права и свободы. Чего не должно быть, но есть. И это удивительно.
На уровне философского акта и личностного измерения в данной работе рассматриваются ученые, поэты, художники. Эта сторона духовного усилия всегда выражена в их произведениях (текстах), но не в виде суммы знаний и сюжетных построений, а на уровне реализованной, состоявшейся мысли и способа бытия.
Итак, то, что случается само, действует самим фактом «вспыхивания» этого состоявшегося события (некая актуальная бесконечность, актуально действующая причина, не предшествующая самому акту своего действия. Именно для обозначения этого и существует термин «causa efficiens» как некоей актуально действующей причины, не предшествующей своему действию и не совпадающей с ним.
Бесконечность действующей причины состоит в том, что она является непрерывной длительностью, где нет смены состояний, подобно незаконченной фразе, длящейся в этой незаконченности).
Это пространство или эфир полноты и собранности (следовательно, сфера бытия), внутри которого кристаллизуются некие живые образования, ибо могут производить (только живое может создавать нечто подобное себе) органы структурации человеческой жизни как человеческой, своеобразные органы онтологии, с помощью которых производится человеческое в человеке, а значит - событие «человек»: совесть, нравственность, любовь, мысль понимание, закон и т.д. Не мы рождаем, а в нас рождается, но при нашем участии.
Уже древние философы хорошо понимали, что бытие есть бытие существующего. Бытие - это то, что никогда не реализуется в существовании, ибо последнее всегда незавершенно, неполно, тогда как бытие - пространство собранности, завершенности, абсолютности, включающее в себя символический элемент.
Попадание в притяжение символов как бы вырывает человека из мира, что позволяет обрести в нем место. Свое незаместимое место, которое человеку всегда отведено. Но попадание в него требует индивидуального усилия, когда я отваживаюсь на труд души, совершающийся без опоры на уже готовое знание.
Все из себя, все, как говорил Декарт, что только есть я, мною помыслено и порождено. Помыслено с помощью символов, т.е. не впрямую, косвенно. Символы - это нечто, не являющееся знаком и остающееся не понятным для нас, но позволяющее понимать другое.
Можно сказать и так: символы - это то, что есть всегда там, где человек понимает и является живым.
В самом деле, мы ведь не можем любить по желанию или иметь мысль по желанию. Нет. Это вещи практически происходящие (что нужно понимать как фактичность, предшествующей различению на теорию и практику), но требуют нас, нашего незаместимого присутствия. Нечто в нас, но более чем мы, названное актуально действующей причиной (causa efficiens), или усилием, посредством которого воссоздается и «живет», «работает» закон (и это усилие не совпадает с содержанием закона).
Допустим, гражданское общество возможно именно там, где есть causa efficiens. Для фиксации такого рода практических событий в современной философии употребляют термин «бытийственное». Нечто бытийствует и действует самим фактом этого бытийствования.
Событием же в философии называется явление, случающееся целиком, сразу. Оно не вытекает из предшествующих состояний, не является их продолжением. Как угодно долго для (в смысле дления) существующее знание нельзя получить новую мысль. Она всегда рождается по закону события и сама задает основания для себя.
Иначе говоря, рождающаяся мысль имеет не только содержание мысли, но и мощь, силу, чтобы была мысль (как говорил Ф. Ницше, должна быть «воля к силе».
Его произведение «Willzur Macht» лучше, думается, переводить как «Воля к силе», а не «Воля к власти»). Только в сильном состоянии рождается мысль, любовь, достоинство, истина, честь (еще Декарт говорил, что лишь сильная мысль истинна).
Тем самым я ввел различение содержания сознания (мысли) и факта, события мысли, которое связано с укоренением человека в мире. Со стороны этого события (в котором человек участвует философским актом, причем неважно, знает он об этом или нет) мы и подходим к философам (классическим и неклассическим).
В культуре конца XIX - X X вв. оно связано с ситуацией неслучания сознания бытия.