оглавление канала
Саныч уговаривать себя не заставил. Скрутил с хрустом пробку, и разлил по первой. Выпил одним большим глотком, осторожно чокнувшись стопкой со мной, закусил малосольным огурчиком, посмотрел на меня грустно, и вдруг, проговорил:
- Спой мне, Кать…
Я с обалдением на него уставилась, чуть не подавившись водкой. Кое-как проглотив свою порцию «огненной воды», я осторожно спросила:
- Саныч, чего случилось то? – Он посмотрел на меня тоскливым взглядом, и я поспешно добавила. – Нет, ты же знаешь, спеть – это мы всегда, так сказать, готовые. Но, знать, все-таки, мне бы хотелось. Случилось чего, или так, душа воли запросила?
Саныч, не ответив мне, взял бутылку и налил по второй. Та-а-а-к… Значит, петь придется. Я встала, сняла гитару со стены, и осторожно тронула струны, больше не задавая никаких вопросов. Гитара отозвалась тонко и жалобно. Пальцы сами полетели по струнам, и я тихонько запела. Песня была грустная, цепляющая за душу, про журавля, что отстал от своей стаи, потому что было сломано крыло. Песня рвалась тоскливым журавлиным криком вслед за улетающей стаей. Струны зазвучали пронзительно последней нотой и замолкли. Саныч налил по полной стопке, и не дожидаясь меня намахнул почти одним большим глотком, и шумно втянул носом воздух. Я отставила гитару в сторону, и тихо проговорила:
- Рассказывай…
Саныч с тоской посмотрел на водку в бутылке, которой оставалось еще больше половины, и проговорил с каким-то отчаяньем:
- Кать, да нечего мне рассказывать. Ленка моя уехала к Сашке в город. Потребители за пиломатериалом приезжали, вот я ее и отправил с оказией. – Помолчав немного, добавил. – От греха, как говорится, подальше. Беспокойно стало в нашем Черемухове. – Потом посмотрел на меня глазами больной собаки, и проговорил. – Тревожно на сердце чего-то у меня, Юрьевна. Сам не пойму, отчего… Ленку свою провожал, а чувство было такое, будто я ее в последний раз видел. – Я с беспокойством посмотрела на него, а он махнул рукой, словно прочитав в моем взгляде невысказанный вопрос. – Да, нет… С ней все хорошо. Позвонила, что добралась благополучно. Все там у них нормально. Поживет немного с Сашкой, хоть покормит его нормальной едой. А то, сама знаешь, пацан студент, чего он там себе наготовит. Всухомятку питается, поди. Я-то помню, когда сам в студентах бегал, тоже чего попало жевал, чуть себе язву желудка не заработал.
Он говорил торопливо, рассказывая об учебе сына. А у меня было такое ощущение, что он пытается прогнать этими разговорами тревогу, близость какого-то предчувствия. И я почти воочию увидела темное облако беды, окутывающее его с ног до головы.
Был уже конец марта, а весна все не приходила в тайгу, зацепившись где-то по пути за северные ветра, несущие морозные метели с вершин гор. Но днями снег все же просаживался под лучами солнца, несмотря на лютующее дыхание старухи-зимы. Олег понимал, что близится время, когда он покинет прииск, который приютил его на зиму. Вот еще немного осядут снежные сугробы, и пора будет отправляться в дорогу. Но, какое-то ощущение тревоги наползало на него, усиливаясь с каждым днем. И сердце ему подсказывало, что надо уходить, прямо сейчас, не дожидаясь наступления тепла. Но, тут, как на грех, заболел Архип. Сильно заболел. Кашлял надсадно, до рвоты, из-за чего не мог уснуть ночами. И Олегу пришлось заняться его лечением. Он уговаривал сам себя, стараясь заглушить все нарастающее чувство неотвратимой беды, что вот, немного поставит Архипа на ноги, и сразу же отправится в путь.
Олег не спал ночами вместе с Архипом, поил его своими отварами, делал из горячих камней ему припарки на грудь и грел раскаленной солью холодные ноги, которые никак не могли согреться даже под теплым мехом волчьей шкуры. Через несколько дней кризис миновал. И Олег немного выдохнул с облегчением. Еще неделя, и он отправится в дорогу. О том, что он собирался уйти, Архип знал. Поначалу старшой пытался отговорить парня.
- Оставайся… Ну куда ты пойдешь. Кто тебя где ждет?
Но, Олег упрямо качал головой, и только коротко отвечал:
- Я должен…
Поняв, что парня не удастся отговорить, Архип перестал убеждать Олега остаться. Только с сожалением глядя на него, тяжело вздыхал. Однажды, когда не мог уснуть из-за давящего кашля, он вдруг спустил ноги с кровати, и попытался встать. Олег тут же кинулся к нему.
- Лежи, тебе еще нельзя вставать, слаб слишком.
Держась за спинку кровати, тяжело дыша, Архип проговорил хриплым шепотом:
- Подними половицу, там в углу, ты знаешь которую…
Олег послушно вытащил половицу, и вопросительно посмотрел на старателя.
- А теперь достань оттуда все…
Олег послушно извлек из образовавшейся в полу дыры четыре увесистых мешочка с золотым песком, все, что они намыли за осень и зиму. Архип протянул руку.
- Подай сюда…
Олег послушно поставил все мешочки на кровать рядом с больным. Архип ласково погладил их, словно они были живыми. А Олег подумал, что нет, не поборол старшой полностью власть золота над собой. Старался, но не смог. Архип меж тем, взвесил на руке каждый мешочек, выбрал самый тяжелый и подал Олегу.
- Это тебе, парень. Не знаю, что у тебя за цель такая в жизни, и куда ты так рвешься, словно кобель с цепи, но я желаю тебе, чтобы ты ее достиг. А золото, оно помехой в деле твоем не будет.
Олег оторопело смотрел на мешочек, который весил никак не меньше трех килограммов, а потом растеряно спросил:
- На что мне золото? Его в тайге есть не будешь, и от зверя дикого оно тоже не спасет, и от недоброго глаза людского не прикроет, да и не согреет. Что мне с ним делать то?
Архип сурово нахмурился.
- Бери, кому говорю! Ты заработал!! У тебя самые большие намывки были, да и помог ты нам много. И Михася спас, и лечил, коли кого хвороба одолевала. И со мной вот теперь возишься. Бери!!!
Олег подержал в руках тяжелый мешочек и протянул его обратно Архипу.
- Прости, не возьму. Мне в дороге ваше золото без надобности. А вы мне кров и тепло дали, и дружеское участие, которое не оценить никаким золотом. Не возьму. Оно будет с пути меня сбивать.