В последние годы все больше россиян начинают осознавать, что в течение семидесяти с лишним лет их вынужденной изоляции от остального цивилизованного мира существовала другая Россия — Россия, искусственно оторванная от родины.
Это была Россия, разбросанная по многим странам и континентам, сформировавшаяся и обогащенная средой, в которой она жила, но остававшаяся тем не менее Россией.
"Сейчас идет и, наверное, будет еще долго идти страстный, горячий спор о России. Надо сказать, что спор о России есть одно из постоянных измерений русской истории. Россия принадлежит к числу тех стран и наций, которые спорят о самих себе.
Особенность моего эмигрантского поколения заключается в том, что мы начали свою жизнь с некоторого парадокса. Если понятие “эмигрант” предполагает, что человек откуда-то эмигрировал, то я, например, ниоткуда никогда не эмигрировал, я просто уже родился эмигрантом. И всегда, с тех пор как я себя помню, хотя никогда не жил в России, осознавал себя безусловно русским.
Я помню с первых лет своей жизни, может быть, буквально с пеленок, одну из ключевых формул: “Церковь — это все, что осталось у нас от России”. Я просто вырос с этим постулатом.
Когда начинался Великий пост и пели в церкви удивительный псалом “На реках Вавилонских, тамо седохом и плакахом…”, изгнание из рая многими воспринималось как изгнание из своей страны, из России, которая чем больше проходило времени, тем больше казалась потерянным раем.
Итак, сначала мы получили Церковь от России, вместе с Россией. Затем Церковь, Православие стали для нас центром жизни. И уже не Церковь определялась по отношению к России, как во фразе “Церковь — это все, что у нас осталось от России”, а Россия стала соотноситься с Церковью: “Какой ты хочешь быть, Россия, — Россией Ксеркса иль Христа?”
Почему, по каким причинам именно в России, где на рубеже XIX — XX веков произошло возрождение Православия, случился такой страшный социальный обвал, восторжествовали те бесы, о которых писал Достоевский. Как мы презирали Запад — я говорю “мы”, имея в виду всю Россию, — сколько издевались над бельгийскими и французскими буржуа, над немцами (кто только их, бедных, не крыл!). Но случилось так, что они как-никак, но живут-то свободно, а мы… Вот и возник вопрос: отчего это произошло, как возможно? Взлет преподобного Серафима, Достоевского и Хомякова, с одной стороны, а с другой — кровавая каша, в которую погрузилась Россия.
Когда мы говорим “Россия”, все мы чувствуем, что говорим не о судьбе населения, живущего на Восточно-Европейской равнине, восходящего к норвежскому племени рос. Не об этом мы говорим. Мы говорим о некоем духовном образе, к которому мы можем быть причастны, а можем быть и не причастны.
Наш выбор должен исходить из того главного духовного источника, каким является для нас христианство, а также из понимания того, что наша вера, наше исповедание есть только фрагмент единого и всеобъемлющего замысла Бога о мире. И стало быть, мы должны постараться увидеть и понять, к какому выбору этот замысел Россию обязывает.
Как же далеки эта духовная неуспокоенность, это подвижничество, зачарованность высшей Правдой, эта традиция иерусалимско-евангельского христианства от всякой суетной гордыни и агрессии, от лозунгов вроде “гром победы раздавайся”, “горжусь, что я русский!”, “мы русские — с нами Бог!” и т. п.
Россия получила откровение такой красоты, такой духовности, что после него просто даже нелепо было всем этим державным славам предаваться. И тем не менее она предалась.
Необходимо трезвое покаяние. И если говорить о нашей истории, я его понимаю прежде всего как отказ от всех “золотых веков”, вместе взятых. Не надо любоваться тем, чем не надлежит любоваться.
Я никогда не был в Церкви, которая являлась бы Святой, Соборной, Апостольской и Единой. Нет, я всегда был либо в Русской, либо в Албанской, либо в Греческой, либо в Румынской и т. д. А разве не свидетельствует это о раздроблении Тела Христова? Что же мы делаем? Скажу просто (хотя боюсь, я все же в этом храме вырос): мне абсолютно не нужно прибавления к слову “Церковь” определения “Русская”. Мне нужно прибавить “христианская” и “православная” — и все. Апостол Павел ведь никогда не обращался к Греческой Церкви. Он писал Церкви, пребывающей в Греции, Церкви, пребывающей в Коринфе, и т. д., ибо Церковь странствует. И Церковь Русская — это значит Церковь, пребывающая в России для спасения русских людей и России.
Сейчас более всего нам нужен подвиг, подвиг сосредоточенности, подвиг медленного собирания души, вглядывания.
Верность России состоит не в том, чтобы просто о ней все время говорить, а в том, чтобы собирать свое знание вокруг ее благодатных и грешных, прямых и извилистых путей и постепенно создавать тот образ, к которому нужно не возвращаться, а который будет началом нового, наверное, такого же трудного, такого же трагического, но свободного развития русского пути.
Антоний Великий или Пахомий уходили в какие-то страшные пустыни со скорпионами и т. д., а русский святой, хотя и называл место своего уединения пустыней, шел в какую-нибудь благословенную рощицу с березками. Что это такое?..
Есть, есть в русской святости нечто с трудом определимое, но явственное.
Другая наша путеводная звезда, может быть, не в духовном, но в душевном, сердечном плане, — это русская культура. И как высшее, наиболее яркое ее проявление — русская литература.
Русская литература в лучшем, что ею создано, в основной своей тональности очень соответствует всему тому лучшему в русской истории, о чем я говорил. В ней нет гордыни. Зато всегда присутствует острое чувство греха и покаяния. Есть в ней настоящая, осуществленная духовная свобода человека, но нет кликушества. Странно даже. В стране, в которой было столько преувеличений и перехлестов, в которой мысль металась, как наш великий насмешник Набоков писал, от Канта к Конту, от Гегеля к Шлегелю, — и вдруг русская литература с потрясающей трезвостью, скромностью и любовью. Вот, например, в Пушкине вы не найдете ни безмерности, ни кликушества, ни апокалиптики. Есть, правда, национальная гордость, но и та не без меры, а с какой-то даже прохладной отстраненностью.
Русской культурой, русской литературой во многом будет мериться наше прошлое.
[Следует] способствовать тому, чтобы духовная судьба у России была. И чтобы эта духовная судьба хотя бы в какой-то мере соответствовала тому удивительно чистому и светлому определению, которое кто-то когда-то произнес и которое осталось как мечта и чудо, как замысел, как желание: Святая Русь."
Полный текст "Духовные судьбы России" Александра Шмемана.
#русские
Если вам понравилась статья, подписывайтесь на канал!