Моя Лина понимает, что желанный постер уходит у нее из-под самого носа и делает отчаянный рывок: она подлетает к хозяйке и говорит ей, что постер стоит дороже, чем ей предложили, и она готова заплатить за него на $50 больше. Хозяйка смотрит на нас и говорит: « Я не могу этого сделать. Этот человек покупает у меня постоянно, и $50 не такая значительная сумма, чтобы я ставила себя в дурацкое положение.»
Неожиданно к ним подходит Оскар и застенчиво спрашивает: « А какая бы цифра вас устроила?»
Я понимаю, что произошло деление клетки: Симха и Оскар отторгли Костю.
Хозяйка называет цифру.
Костя убирает приготовленные деньги в карман.
Лина пожимает плечами и подходит ко мне.
Оскар победно смотрит на свою Симху, а она на него восторженно-завистливо.
Мы проходим в следующую комнату. На стенах висят какие-то студенческие акварели и пастэли. Все они написаны явно не рукой нашего художника, но были бы вполне хороши для коридоров и комнат гостиниц среднего разряда. Под каждой работой прикреплен номер вместо цены. Когда посетителя интересует цена, он находит номер работы на отдельно висящем листе цен. Этой заморочкой заразились русские художники от местных салонов. Особенно странно такая продвинутость выглядит в пустой жилой квартире.
Я хвалю Лину за проявленную прыть в честной попытке достижения цели. На самом деле все могло быть рассчитанным скэмом: если бы продавалась действительно хорошая работа, то несмышленого хозяина бы развели примерно таким же вот образом, но с Лининой помощью. В штатах до сих пор не исчез дух замысловатого надувательства времен героев из историй О'Генри. Я думаю, что способы нарушения законов соответствуют духу нации, и компенсация недостатка ума грубой физической силой всегда была показателем слабо развитых народов.
Мы болтаемся по комнатам в ожидании Лининой приятельницы. Я вижу пару знакомых лиц и просто киваю им приветственно, но они делают вид, что не узнают меня. Это довольно типичная русская черта характера – считать себя униженным и оскорбленным до конца времен.
Линина приятельница скорее приятельница поневоле: она –младший партнер в Линином офисе. Они работают вместе чуть больше двух лет.
Некоторые доктора при обильной практике предпочитают брать младшего партнера вместо найма врача на зарплату. Врачи на зарплате в русско-говорящих офисах по большей части пофигисты по жизни. А это значит, что и лечение, которое они дают пациентам будет в значительной мере пофигистское. Есть такая категория русских врачей – академически и легально готовых практиковать медицину, не не любивших или разлюбивших когда-то выбранное ремесло. Некоторые из них, более жизнеспособные и мотивированные, владеют медицинскими бизнесами, а сами в них едва практикуют. Начинающие продвинутые врачи не могут открывать собственный бизнес сразу после окончанию медицинской школы. Они не готовы к этому финансово, и у них нет практики работы.
Линина партнерша была молодой женщиной этнически происхождения одной из бывших республик средней Азии. Привезенная сюда 2-х летним ребенком она, разумеется, получила образование в штатах. Богатые родители хотя и не были потомственными врачами, но все равно оплатили ей и учебу и взнос в бизнес. Кроме того у нее было жилье на Манхаттане и американский бойфренд.
Я думаю, что Лина выбрала ее вовсе не потому что у той было достаточно средств,чтобы сделать вступительный взнос - та была законченной американкой, и именно это сыграло главную роль.
Другом приятельницы был мужчина среднего возраста, который уделял ей слишком много внимания. Это бросалось в глаза и настораживало. По рассказам Лины он приходил в их медицинский офис довольно часто и ждал конца ее рабочего дня - сидел себе тихо и читал какую-нибудь размочаленную принесенную с собой книгу.
Оказалось, что в погоне за антисемитским сериграфом мы не заметили их прихода в квартиру.
Не найдя ничего для нас интересного, мы уходим из квартиры.
Лестничная клетка встречает нас букетом из запаха салата оливье и выпитого алкоголя.
Линину партнершу зовут Мирой, ее приятеля Стэном.
Я понимаю,что сейчас мяч на ничейном поле и спешу сделать предложение, что делать дальше. Первое предложение в таких случаях всегда единодушно отклоняется, поэтому совсем неважно что предлагать - важно выиграть время и изгнать по возможности негативный дух из компании.
Все сработало как нельзя лучше: никто не хочет ехать на ланч в прибонбоненный ресторан Онегин. Зато все хотят в Самовар.
Но до Самовара дело не доходит - прямо на первом углу мы налетаем носом к носу на Художницу. Она узнает меня первой, но не делает попытки напомнить о себе, а просто пристально смотрит. Так обычно смотрят на выходящих из магазина людей привязанные на улице собаки: они ко всем внимательны, но хвостик дернется только на хозяина.
Мне поздно переходить улицу да и не для чего: жить нужно проще и не маскироваться от того, чего и не было.
Я здороваюсь первым и представляю Художнице всю компанию.
- Чего это на нашей улице делаешь в такое время дня?
- Вот решили с товарищами русского искусства прикупить по случаю.
- У веселой вдовы, что ли? Там Матросовских работ давным давно нет, если по правде сказать.
Я отвечаю ей в тон, что знаю, потому как сам видел.
Лина слушает мою речь и не узнает ее, хотя голос по прежнему мой.
Художница родом из Москвы, и речь ее значительно отличается от Лининой манерой ведения разговора, не говоря уже о темах.
- Чего же мы здесь стоим, пойдемте ко мне чай пить раз уж искусства не купили. У меня, правда, не прибрано, но пироги свежие.
Все вопросительно смотрят на меня, как на виновника нечаянной встречи. Художница редко блефовала в прошлой жизни, ее приглашение звучит искренним, и мы направляемся пить чай с пирогами. Идя по лестнице, она рассказывает про тяжелую зиму: термостат в ее квартире не работает, и от неестественной жары и сухости ей приходилось работать в нечеловеческих условиях.
Я не поддерживаю разговора, чтобы не обосабливать себя с ней от остальной компании.
В квартире стоит знакомый запах красок, разведенных на лучших сортах оливкового масла холодной выжимки.
Лина шепчет мне в спину пожелание не засиживаться здесь долго, потому что мы хотели попасть на выставку в Гугенхайм.
Мира и Стен с интересом озираются по сторонам, и это понятно почему: квартира Художницы скорее похожа на гигантскую инсталляцию, чем на жилое помещение: вдоль стен стоят поломанные образцы мебели. Некоторые из них вмурованы в стену за неимением утерянных ножек. На стенах повсюду висят картины в подрамниках. Мира со Стеном останавливаются перед каждой из них и быстро шепчутся о чем - то. Лина расхаживает рядом с ними, а я иду на кухню с Художницей.
Пока знакомый мне чайник водружается на плиту, а моя компания разгуливает по квартире, Художница, как в бреду, рассказывает не взаимосвязанные эпизоды из ее жизни: ....Лилька уже совсем большая, но нигде пока не работает официально... стала дамским мастером и работала в Плазе в салоне, но большие деньги ее испортили, и она опять заболела старым.....теперь стрижет знакомых и собак....ее поставили на исследовательскую программу по изучению снов при Принстонской медшколе, платят там сдельно за каждый сон, а за графику еще и надбавка, так что она у меня, как собака Павлова.....я тканями больше не занимаюсь, потому что там мелкого много, и зрение село, пишу теперь копии для страховых компаний.... платят так себе, но работа пока есть....Кларка в Москве живет постоянно, вроде замужем, но не уверена постоянно или нет.
Рассказывая все это, Художница мечет из холодильника все больше и больше еды на стол, но пока нет пирогов.
Моя команда тем временем подтянулась в кухню в полном составе. На их лицах я читаю значительное ошеломление от увиденного. Они толпятся у входа, озадаченные, куда бы им сесть. Художница освобождает разномастные стулья и спрашивает, кто будет есть вчерашний грибной суп. Чтобы скрыть общее смущение и для разрядки обстановки, я почти выкрикиваю:"Мне".
Лина смотрит на меня поощрительно, а Мира переводит своему Стену про суп.
Художница извинительно предупреждает нас, что из выпивки у нее есть только водка и вьетнамское пиво.
Мы все молчим в ответ, как если бы нам предложили воды из-под крана.
Я помогаю с расстановкой посуды. Знакомый с давнего времени сервиз стоит на прежнем месте. Похоже, что тарелок в нем стало меньше, чем было.
Художница разливает пиво по стаканам и, не чекаясь, пьет за знакомство. Мы повторяем, как дети, эхом -"за знакомство".
Разносолы на столе выглядят аппетитно, и команда закусывает.
Грибной суп уводит меня в детскую дачную пору, когда грибной суп подавался у нас пару раз в неделю.
После второго стакана пива осмелевшая Мира решилась спросить, откуда взялись такие прекрасные тарелки, она бы с удовольствием ела бы с такой посуды и дома.
Художница смеется в ответ:"Мирочка, вы не первая, кто мне говорит такое, но, как говорится, собачка не продается. Этот сервис - авторская работа, и я ее бедный автор"
- Почему бедный?
- Потому, что когда-то пыталась поступить на работу расписчицей посуды, а портфолио у меня не было, мне пришлось пойти на 20 улицу, купить белья и расписать его.
- Какого белья?
Художница смотрит на меня с укором, мол, с кем ты связался, а потом поясняет, что бельем у художников называется белая посуда.
Лина спрашивает художницу про образцы поломанной мебели: зачем они ей. Я было расстроился от нелепости и нетактичности вопроса и почти что пнул Лину под столом, но не успел, так как художница расцвела в улыбке:" Для того чтобы ставить натюрморты. Есть такая форма искусства и терапии. Иногда хочется чего-то нового, а времени на это нет, тогда я ставлю натюрморт и живу с ним какое-то время.»
Мы все проникаемся простотой и ясностью услышанного и на секунду перестаем жевать. На Стена никто не обращает внимания тем более, что он увлечен поглощением экзотической пищи.
Художница продолжает:" Иногда у меня бывают студенты. Я готовлю их к вступительным экзаменам в худ. школы. Им обязательно нужно показывать в портфолио натюрморты"
Лина интересуется, чем занималась художница, когда жила в Москве. Главным образом я бедствовала, но не хуже других. Работала преподавателем в школе, брала халтурки и писала обнаженку
Автор - писатель Илья Либман / другие книги писателя Ильи Либмана доступны по ссылке: https://zen.yandex.ru/libman
#штатные записки