От Вадима не было вестей. Каждая новая газета начиналась со чтения именных списков погибших и раненых. Со страхом высматривали имя Вадима и других знакомых, но пока Бог был милостив. Это давало надежду, что он был жив и здоров.
В октябре ушёл на фронт и Владимир. Жизнь стала вдвойне тяжелей, но труднее всего было ожидание. Отец сильно сдал, стал выглядеть стариком, ходил только с палочкой, на улицу почти не выходил. Маруся заботилась о нём, как могла. Пришлось расстаться с кухаркой, которая захотела быть ближе к своим детям. Работы по дому девушке прибавилось.
Владимир изредка писал письма, которых ждали, как дети ждут праздника. Теперь по вечерам на кухне сидели Сергей Владимирович и Маруся, которая взяла на себя роль чтеца. А вместо книг читались и перечитывались письма Владимира.
Сергей Владимирович в эти минуты выглядел спокойнее, даже моложе, спина у него распрямлялась, а голова, обычно печально опущенная, гордо поднималась. Письма сына давали ему силы для жизни.
А Вадим словно в воду канул, от него так и не было никаких известий. Не было его ни в списках погибших, ни среди раненых, ни среди награждённых. Тревога за него не давала покоя обоим, да и Владимир в каждом письме спрашивал про друга.
Перед новым 1915 годом пришла весточка от Вадима. В нескольких строках, написанных торопливым почерком, он сообщал, что жив, был ранен, сейчас снова в действующей армии. Спрашивал, как дела у Владимира, обещал снова написать, как только будет возможность. Обратного адреса не было, он постарается сообщить позже, куда ему можно будет писать.
Короткое, но такое долгожданное письмо привело и Сергея Владимировича, и Марусю в радостное состояние. Целую неделю у них было оживление, они обсуждали каждую строчку, каждое слово, стояли у карты в кабинете, пытаясь угадать, где сейчас находятся их дорогие люди...
А через неделю пришла страшная весть о гибели Владимира.
Услышав это, Сергей Владимирович рухнул там, где стоял. У него случился удар, после которого он прожил только четыре дня, почти не приходя в себя. В момент прояснения сознания незадолго до смерти он прошептал Марусе:
- Письма... В ящике конторки... Ключ возьмешь в кармане халата...
А последними его словами были:
- Прости, дочка...
***
Соседи помогли проводить Сергея Владимировича в последний путь. Маруся до его сороковин провела в квартире за чтением. Весть о гибели Владимира опередила два его последних письма, которые пришли уже после похорон Сергея Владимировича. Когда Маруся вскрывала их, сердце у нее билось от безумной надежды, что ошиблись его командиры, что перепутали с кем-то другим... Но дата на письмах стояла более ранняя, ожидание не оправдалось.
Прочитала она и письма, оставленные Сергеем Владимировичем для нее и для Владимира. Написаны они были давно, лежали в общем конверте с надписью "Вскрыть после моей смерти".
В письмах он признавался, что Маруся - его дочь, что после смерти жены именно Прасковья стала для него самым близким человеком. Она помогла ему справиться с горем, не уйти в себя, забыв о детях, которые были еще маленькие. Между ними сложилась любовь, которую они скрывали ото всех.
Прасковья никогда не забывала, что она не ровня любимому, при людях вела себя, как положено прислуге. А когда родилась дочь, ее тоже приучила так. Когда Сергей Владимирович просил ее руки, она отказала, сказав, что не хочет портить ему жизнь неравным браком. Единственное, о чем она просила, не оставлять дочку, если с ней что-нибудь случится...
Отец просил у Маруси прощения за свое малодушие, что не признавался в своем отцовстве. Но оставил документы, которые оформил прошлой весной, еще до поездки в деревню. Его прошение о признании Марии Сергеевны законной дочерью было рассмотрено и решено в его пользу "ввиду заслуг просителя перед Отечеством".
"Надеюсь, что это сделает твою жизнь хоть немного легче", - писал Сергей Владимирович, прилагая копию завещания, по которому все его имущество должно было быть разделено между Владимиром и Марусей. А две старшие дочери уже получили свою долю в качестве приданого.
Прочитала она и письмо, написанное для Владимира. В нем отец извинялся перед сыном, что не говорил ему о существовании еще одной сестры. Сообщил о признании ее законной дочерью и просил ради него беречь Марусю и заботиться о ней, как и положено делать старшему брату. "Она мой свет в окошке, скрасившая мою тоскливую жизнь после смерти твоей матери и кончины Прасковьи. Ты сам знаешь, какая она чистая и светлая душа, прошу, береги ее..."
Не стала Маруся читать только письмо, адресованное Вадиму. Пусть он вернется с войны живой и сам прочитает. А она сохранит конверт, адресованный единственному дорогому человеку, который у нее остался.