— От неё? — Яков говорил спокойно, как-то умиротворённо.
Павел промолчал.
— Что же ты за друг такой? — возмутился Яков. — Не виделись месяц, ей-богу, а ты даже руку не подаёшь?
"Лютый февраль" 25 / 24 / 1
— Тошно мне, Яша… — Павел держал руку на сердце и водил ею кругами. — Вот тут жжёт, как будто плавится там что-то.
— Ну ты, брат, даёшь… О бабе так печься…
— А ты не пёкся бы о Любе? Так всё оставил бы?
— У меня другое, Паша! У меня семья, сын. Вот ещё один будет. А ты всё бегаешь не пойми к кому…
— Зачем пришёл? — Павел посмотрел на Якова зло. — Мораль мне читать не нужно. Иди туда, где месяц пропадал.
— Ну и пойду! — буркнул Яков и направился к выходу. — Я-то пришёл о зазнобе твоей новости рассказать, а ты гонишь. Ну, бывай!
Павел встрепенулся. Подошёл к Якову, уставился на него и радостно произнёс:
— А чего же ты молчал? Говорю тебе, печёт внутри. А ты издеваешься! Где же Мария?
— Ты может в дом пригласишь? Может нальёшь?
Павел воскликнул:
— Так ты и так дома! К чему эти церемонии? Не томи, Яша! Умру я без неё…
— Наливай… Помянем… — произнёс Яков и направился в комнату Павла.
В доме было тихо. Оля, по-видимому, была в саду. Маша уже полгода отводила и забирала её сама.
А последние три месяца квартировала в доме Павла. Освободилась одна маленькая комнатка горничной. Маша как-то через завод выбила эту комнатку.
Павел замечал, что Маша ему чуть ли не в рот глядит. То обувь помоет, то в комнате полы, то Ольку учит правильно пыль вытирать, то приготовит что-нибудь.
Павел помощь принимал, но молчал. Никогда не благодарил, не хвалил. Маша всегда улыбалась, приветствовала, много времени проводила с Олей. Но у Павла была любовь. И кроме неё в этом мире всё перестало быть важным.
Когда заводская комиссия пришла проверять, как живут квартирантки и сообщила, что будет платить Павлу какие-то копейки за предоставленное жильё и Павлу нужно вот тут и там расписаться, он сделал это не думая.
А когда в потрёпанном конверте в конце месяца принесли деньги, он искренне удивился и даже не вспомнил случай, когда расписывался в арендном листе.
После «помянем» Павел совсем потух. Он еле держался на ногах. С трудом дошёл до комнаты и почти теряя сознание повалился на кровать.
— Всё случилось сегодня днём. Владельца клуба арестовали за то, что в его помещении был разврат. Я присутствовал. Это не я направил туда людей. Не вини меня. В газетах будет светиться моё имя. Не верь. Я поэтому и пришёл. Пришёл рассказать, как всё было.
Танцовщицы ещё не все пришли на работу. Четверых арестовали. Остальных кто-то предупредил, они не явились.
Мария была в комнате, где обычно принимала клиентов. Её тоже… Задержали…
Павел лежал на спине, руки раскинул в сторону, смотрел пустым взглядом в потолок.
Яков замолчал. Долго не мог собраться с мыслями.
— Не вини меня, Паша, я не мог предупредить. Я не знал, что мы поедем туда. А там было уже поздно что-то предпринимать.
Ну на счёт «помянем» я, конечно, пошутил. Хочется вернуть тебя к жизни. Встречу с ней устроить не могу. Не положено. Куда отправят — не знаю. Но точно не отпустят.
Будет теперь твоя зазноба свои руки натруживать где-нибудь в Сибири. Может мозги на место встанут. Так что, Пашка, такие вот у нас дела!
— Гад ты, Яшка…
— Да пошёл ты! — Яков погрозил Павлу кулаком и ушёл.
Павел смотрел в потолок. Слёзы попадали в уши, щекотали.
— Любовь моя, — шептал Павел. — Я тебя всё равно увижу. Всё равно увижу…
Павел резко вскочил на ноги, вышел во двор.
На глаза попался черенок от лопаты.
Схватил его и побежал по улице. Он размахивал черенком, люди от него шарахались.
Подбежав к витрине магазина, разбил стекло.
Свист, крики, возмущения — всё смешалось.
Павел даже не чувствовал боли, когда его схватили, повалили на землю и били ногами.
В себя пришёл позже.
Лежал на чём-то холодном, но встать не мог. Тело ныло. Голова была тяжёлой, словно в неё поместили куски металла, утяжелили.
Было темно и тихо.
— Э-э-э-э-й, — протянул Павел и закашлялся.
Кашель был такой сильный, что казалось вместе с ним и внутренности покинут тело.
Где-то за спиной до мурашек, до боли в зубах что-то лязгнуло.
Павел хотел обернуться, но не смог.
— Живой кажись… Скажи Яшке, пусть идёт сюда да забирает уже своего преступника. Больно мне надо возиться тут с ним. Помрёт, а я виноват буду.
Павел не понимал, где он находится, и что происходит.
Чьи-то руки ощупывали его. Потом голос Якова неожиданно прямо над ухом:
— Носилки не нужно! Я сам донесу.
Павел не знал, радоваться или бояться.
Яков взвалил его на себя. Голова Павла болталась где-то в районе поясницы Якова.
— Выпороть бы тебя, — зло бормотал Яков. — Прям этим же черенком тебя бы выпороть! Лопатой по хребту, чтобы думать начал! Куда ты собрался, дурень! Думаешь, что попал в тюрьму и тебя к Марии подсадили? Пашка, какой же ты… Дурак!
***
Павел ни с кем не разговаривал, даже с Олей. Да он ей был уже и не очень интересен. Оля почти жила в детском саду. Весёлая, сообразительная, быстро хватающая всё на лету, она стала любимицей у воспитателей. И ей даже позволяли оставаться на ночь, когда оставались другие дети, чьи родители трудились в ночную смену.
Маша каждое утро делала Павлу перевязку на ноге. Прикладывала к ссадинам на спине примочки.
Яков приходил в обед.
— Ну что, брат, живой?
Павел молчал.
Он злился на Якова и в то же время был благодарен. Но мысли о Марии занимали всё остальное время. Никак Павел не мог поверить в то, что Мария в тюрьме, что он больше никогда её не увидит.
Через неделю Павел начал вставать, сам пошёл за Олей в детский сад. А она не захотела идти с ним. Умоляла оставить её. Но «ночных» детей не было, поэтому капризничая Оля пошла домой.
Павел обнял девочку и прошептал:
— Хотя бы ты не оставляй меня, доченька!
Оля прижималась к Павлу, а он шептал:
— Одна ты у меня осталась, одна ты…
После того, как Павел встал на ноги, Яков стал приходить через день.
— Ну сегодня-то ты рот свой откроешь? — произнёс Яков с порога. — Новости у меня. Не знаю, хорошие они для тебя, или плохие.
Павел посмотрел на Якова с удивлением, но промолчал.
— При перевозке на пункт распределения Марии не оказалось в машине. В списке есть, на месте нет. Стало быть, сбежала. Вот теперь жди, брат! Если любит — прибудет к тебе, если нет — забудь.
У Павла заколотилось сердце, еле справляясь со своими эмоциями он пожал руку Якову.
Друзья обнялись. Павел стал разговаривать, поддерживал беседу с Яковом и иногда даже с Машей.
Из кабинета переехал в проходную теперь гостиную. Почти перестал спать.
Но Мария не появлялась. С каждым днём настроение ухудшалось, и Павел впал в уныние.
Перестал есть, мало пил.
Маша его ругала, мол, так и помереть можно. Но он лишь махал рукой. И опять ни с кем не разговаривал.
Даже на слова Якова: «Завтра свадьба», — не было никакой реакции.
Наступило завтра. Маша красовалась перед зеркалом в нежно-голубом платье. То и дело посматривала на Павла.
Потом взяла его за руку и повела куда-то.
Павел явно был не в себе. Не сопротивлялся, ничего не понимал.
— Поздравляю вас! — скандировал Яков.
— Поздравляю! — весело кричала Люба, смешно переваливаясь с ноги на ногу и положив руки на огромный живот.
Только дома Павел понял, что его женили на Маше.
— Ну женили, так женили… — равнодушно сказал он.
Олю на ночь забрал к себе Яков.
Маша зажгла несколько ламп. В комнате было светло как днём.
Новоиспечённая жена стояла у зеркала. Развязывала ленточки на платье. Павел смотрел словно сквозь неё.
Когда она обнажённая подошла к кровати, он произнёс:
— Оденься…
Отвернулся и захрапел.
Маша присела на краешек кровати и заплакала.
— А что ты хотела? — корила её утром Люба. — Чего ты ждала от него? Яков, понятно, хотел как лучше. Но вышло так, как вышло. Не нужно ему чужое тело. Ему нужна та…
Господи, вот же ж ведьма, так ведьма… Парню жизнь всю вывернула наизнанку.
Но ты, Маша, терпи. Люби его, ухаживай. Авось, и заметит тебя, полюбит. Ты ж уже сколько с ним рядом живёшь! Время всё излечит. Тебе какая теперь разница? Сама согласилась…
Маша никого не винила. Но любовь, которую она давно носила в своём сердце, впервые сделала ей больно словами: «Оденься».
Павел вёл себя, как и прежде: молчал, был раздражителен, иногда груб. Разговаривал только с Олей. Спорил с ней о том, что Маша учит неправильному произношению некоторых французских слов. Диктовал Оле слова правильно, а та упрямо повторяла так, как сказала мама Маша.