Солнце пробилось сквозь занавеску и заиграло на подбородке СемёнСемёныча. Спящий мужчина пошевелил подбородком, пытаясь отогнать навязчивый лучик, но, не преуспев в этом деле сел на кровати, раскинул в стороны руки, потянулся и… замер. Рядом, уткнувшись носом в подушку и раскидав по постели свои шелковистые волосы, лежала женщина. На этот раз сомнений быть не могло: это была его женщина, любимая, мать его детей. И, хотя он по-прежнему кроме вчерашнего дня ничего не помнил, прошедшая ночь развеяла все сомнения.
«Всё-таки я – счастливый человек!» - с этой мыслью Семён осторожно, стараясь не потревожить жену, сел на кровати, нашёл ногами тапочки и пошёл на кухню. Ему страстно захотелось к подъёму семейства приготовить что-нибудь вкусненькое.
Он уже пожарил сосиски и помешивал омлет, когда услышал, что открылась дверь ванной комнаты.
- Доброе утро, любимый! – высушивая полотенцем волосы, на кухню в халате зашла жена. – Извини, что проспала, умаялась с дороги, да и ты, заездил ночью, прямо как в студенческие времена.
С этим словами она подошла к мужу и сладко поцеловала в губы.
- И тебе утро доброе, Заря-заряница моя! – откуда только слова эти выплыли?
- Ой, какую вкуснятину ты придумал! – Валентина была совершенно искренна. – Давай, я всё доделаю, а ты пока умоешься. А то дети проснутся – не протолкнёшься.
- Я не против.
Дни потекли своей чередой. Причём, каждый приносил новые открытия, правда, всё более подтверждающие, что он – это он, семья – это его семья, а работа – это его работа.
Лишь поездка к «теще на блины», как сказали дети, оставил ряд вопросов. Первое – блинами там и не пахло. Тёща была тонкой и прямой как натянутая струна особой. Видимо, стройность она передала дочери по наследству, отметил про себя Семен Семёнович. Впрочем, это, пожалуй, единственное, кроме музыкальных способностей, роднило строгую сухую арфистку на пенсии и его милую, домашнюю Валюшу-скрипачку. Способность вкусно готовить тоже не относилось к тем качествам, которые Вале передались по наследству. Антонина Венедиктовна угощала купленными роллами, сухими плюшками, приобретёнными в соседней кулинарии, и маленькими, словно мензурка, чашечками кофе.
Ни о какой сердечности между матерью и дочкой здесь и речи не шло, что касалось и остальных членов дочкиной семьи. Дети неуютно чувствовали себя, когда бабушка пристально смотрела на них, словно на её носу были не очки, а микроскопы, поэтому при первой же возможности, сказав: «Спасибо», слиняли во двор. А Семёну пришлось стойко выдержать взгляд очков-микроскопов и выслушать скучнейший разговор матери с дочерью о новинках в мире музыки и интригах в местном симфоническом оркестре, в котором прежде играла на арфе мать, а ныне имела честь служить дочь. Потом тёща плавно перешла к воспоминаниям о своей музыкальной жизни вместе тестем, которого, как выяснилось, Семён уже не застал – ранний инфаркт оборвал жизнь и музыкальную карьеру главного дирижера этого самого симфонического оркестра, который зять стал ненавидеть после часа общения с Антониной Венедиктовной. Ещё немного, и Сеня почувствовал, что его сейчас хватит нервный тик после упоминания имени какой-то мировой знаменитости по имени Теодор, которого тёща боготворила.
Самое главное, что это вскоре надоело и самой Валентине, которая первая вскочила, и со словами:
- Ну всё, пока, мама! – удалилась, не забыв чмокнуть свою маман в щёчку.
Всё это время молчавший Семён в машине позволил себе выпустить пар, даже рискуя, что его амнезия будет раскрыта:
- Что это было? Твоя мама смотрела на меня как Ленин на мировую буржуазию.
Но угроза провала Штирлица миновала, ибо его Валюша вполне адекватно восприняла мужнино возмущение.
- Эх, ревнивец ты мой. – сказала она и взъерошила мужнины волосы на затылке.
На Семёна, словно на собаку, умиротворяюще подействовало ласковое поглаживание жены.
- Маман всё никак не успокоится, что я вышла замуж за тебя, а не Федьку-музыканта из соседнего подъезда. – продолжила она. – Эх, жаль папа рано умер, вот с ним бы вы подружились. Он был адекватным человеком. А мама после его смерти в настоящую фурию превратилась. Одержима идеей стала чистотой крови, хотела меня с музыкантом скрестить, чтобы гены гениальности по наследству передались.
- А ты?
- А что я? Я от неё тогда в общагу и сбежала, где мы с тобой познакомились. Мы хоть с Федькой с детства дружили, как мужчина он меня совершенно не интересовал.
- А Фёдор что? – вклинилась в разговор дочь, внимательно слушавшая разговор родителей. Она была в том возрасте, в котором всё, что касается взаимоотношений мальчиков и девочек было жутко интересно.
- А Фёдор сейчас Теодор, по Европам разъезжает, мировая знаменитость.
— Вот бы и ты сейчас как сыр в масле каталось, если бы маман свою послушала. – ворчливо, скорее для проформы, пробурчал Сеня, хотя заранее знал ответ.
- Дурачок ты мой! – своим неподражаемо воркующим голосом начала Валюща. – Я тебя люблю. И потом, этой знаменитости по девять месяцев в году сопли подтирать надо. У него: то кризис творческий, то сплин, то меланхолия. Он ещё в детстве таким был. А мне не баба нужна, я сама баба. Мне нужен был мужчина, мужик – умный, рукастый, ответственный, способный принимать решения. Такой как ты.
СемёнСемёныч не мог не признать, что ему было приятно.
Дело о пагубном пристрастии, навигатор: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9