- Мне кажется, вы относитесь ко мне как к маленькому, - вдруг сказал мне Витя после того, как мы часа два провели с ним в бесплодных разговорах, не продвинувших нас в поисках истины ни на шаг. – Вы не говорите со мной серьезно. Я вас прошу, я требую – рассказывайте мне все как было! Я уверен – когда известно все, во всех подробностях, то гораздо легче предположить, определить, почему произошло… то, что произошло… Мне ведь не пять лет!
Я опешила – что это он? О чем? Ну, зачем ему, например, знать, что его отец был четырежды женат? Это – включая его маму…
- Я должен знать все! Вот почему, например, моя мама долго не выходила замуж? Она ведь была такой милой, интересной… такой нежной… А отец… Я посчитал – он женился на маме почти в сорок лет… А кто у него был до нее? Может, смерть моих родителей – месть какой-нибудь отвергнутой дамы…
Эх, была не была! Действительно, чего это я скрываю? Кого и от чего оберегаю? Как жизнь сложилась, так и сложилась, и нечего тут пытаться что-то сгладить, подправить. Он прав – мы приблизимся к истине, только если все разложим по полочкам. Расставим все по своим местам. И я начала это трудное и деликатное дело.
Людмилина газета стала считаться лучшей из всех многотиражек области. Заводчане свою редакторшу очень любили, причем все – и начальство, и простые работяги. Особенно один из них – Павел. Но все знали о его слабости – любил выпить. Я не думаю, что Людмила была в него влюблена. Просто у нее не было никого другого. Она не привлекала к себе молодых людей – думаю, потому, что не хотела этого делать, считала это унизительным. От нее не исходили некие манящие флюиды – знаете, когда мужчина готов ринуться за женщиной очертя голову. От лиц мужского пола она всегда была на расстоянии. И когда Павел это расстояние сократил, она, видимо, решила, что так тому и быть, и поставила ему условие – бросить пить раз и навсегда. Мы с любопытством следили за этой эпопеей – в больнице Павлу вшили какую-то ампулу, и ровно год он не должен был принимать ни грамма спиртного. Иначе – смерть. Этот год стал для него испытательным сроком. Людмила, правда, хотела накинуть еще несколько месяцев, чтобы посмотреть, как будет вести себя ее ухажер без страха смерти. Но ей не пришлось этого делать. Ампулу Павлу вшивали тридцатого декабря в двенадцать часов – дня, разумеется. Соответственно, год истекал именно в это время. Надо сказать, что наша редакция была для Павла родным прибежищем, он часто нам писал, причем не только заметки о заводских делах, но и рассказы, а мы их публиковали. И потому в час окончания рокового срока он пришел именно к нам. Точнее, к нашим мужчинам. Потому что его дипломат был набит бутылками с водкой. Журналистская братия ходила по коридору, потирая руки. Все были в предвкушении. Все ждали двенадцати часов. Минут за пять до полудня все чинно сидели за накрытым в сельхозотделе столом – этот кабинет располагался в самом конце коридора, в углу, и все происходящее там не бросалось в глаза. Павел сидеть не мог – он стоял, глядя на часы, на медленно ползущие стрелки, и очень волновался. Он хотел напиться, но не хотел умирать. Наконец, стрелки достигли желаемой отметки. Чтобы не рисковать, Павел сверил свои часы с другими. Сдержанно прокричав: «Ура!», наши умельцы во главе с гостем мигом опустошили все содержимое его дипломата. Вскоре Павла можно было выносить из кабинета как пустые бутылки. Он не выдержал испытания…
- А где он сейчас, этот Павел? – спросил Витя, с интересом слушавший мой рассказ.
- Умер. Его нашли в канаве с оторванной головой. Следствие так и не смогло определить, что же случилось. Остановились на версии, что его переехала машина… Но к тому времени он уже не имел никакого отношения к твоей маме. Даже на заводе не работал – выгнали его оттуда.
Людмила тяжело все это пережила и одно время была похожа на замороженную курицу – расползлась от бессилия что-либо изменить, стала медлительной, в ней словно погасли все желания, потухли жизненные искры… Она и писать стала как-то стандартно, неинтересно. Потом мы взяли ее в оборот, обратили ее внимание на только что открывшееся в городе телевидение, справедливо полагая, что новое окружение, интересная работа спасут ее от серости и уныния. И это действительно произошло, хотя завод свой она так и не оставила – не захотела. Но телевидение стало ее второй работой, она быстро поняла, что и как там нужно делать для появления зрительского интереса, и стала готовить и вести передачи на производственные темы. Они были у нее настолько проблемны и интересны, что в городе их ждали, смотрели, обсуждали, а ей писали письма, ее узнавали на улицах, с ней спорили, соглашались, либо оставались при своем мнении. Что и говорить - фигурой в городе она стала заметной. И было естественно, что мужчины обращали на нее внимание не только как на хорошую журналистку и интересную личность, но и как на женщину, способную украсить их общество – на время или же на всю оставшуюся жизнь. Были среди них и люди, хорошо известные в городе, и совсем незаметные, неброские, но это вовсе не значит, что недостойные внимания. Людмила окончательно ожила, расцвела, но, мне кажется, так никого для себя и не выделила. Впрочем, со стороны судить было трудно. Да мы и не судили. Она стала похожа на ласточку, летающую в чистом небе. Но не свившую пока своего гнезда. Словно небольшие волны, накатывались на нее увлечения и разочарования, однако то чувство, которое ждет каждая женщина, не приходило. И она вновь незаметно стала гаснуть. Пока у меня в кабинете не увидела блистательного Юрия Разина. Он ее и сразил…
- Я так понял… Я так понял, что у мамы до папы много лет никого не было? – осторожно, но прямо спросил Витя.
- Н-да… Несколько лет, так я думаю…
- Но… Тот Павел… и папа – так далеко друг от друга… А несколько лет – это два-три года… Я верно рассуждаю?
- Да. Конечно, верно. Только мы ведь иногда не виделись месяцами. Так что…
Это я говорила для очистки совести. Чтоб не быть врушей. А, может, и не врушей. Я ведь не знаю точно, как Людмила распорядилась судьбой того художника… Об их отношениях мало кто знал. И слава богу.
Между прочим, я давно поняла, что женщина влюбляется в один и тот же тип мужчины. И это логично и естественно. Я даже знаю случай, когда мужчины были столь похожи, что когда женщину бросил один их них, она тут же, не дрогнув, отдала себя во власть другому. Но это я так, просто вспомнила… Без всяких там аналогий с Людмилой…
Многие удивлялись, что до этого Людмила и Юрий никогда не видели друг друга, хотя оба были известными личностями. Только что тут удивляться – в жизни еще не такое бывает! Много лет назад моя знакомая развелась с мужем, он женился и поселился в трех кварталах от нее, но за долгие годы она не встретила его ни разу! С младенческих лет раз в год она посылала своего сына к бабушке – матери мужа, и мальчик поздравлял ее с днем рождения, этот ритуал никогда не менялся, но ни мальчик, ни подросток, ни юноша ни разу не столкнулся там со своим отцом! Так-то вот!
- Мама… была с ним счастлива? – вдруг неожиданно спросил Витя.
- Мама была с ним очень счастлива. Она вся просто светилась от счастья. Такое редко бывает с людьми… И она его не ревновала. У нее не было для этого причин. Хотя твой папа всегда был окружен женским вниманием. Надо тебе сказать, что это был блистательный мужчина…
- Да? Теперь давайте про него. Только всю правду-матку! Всю! А то я подозреваю, что вы несколько сглаживаете углы…
Конечно, я расскажу ему все, потому что могу написать историю всех его амурных дел. Так уж получилось, что все его любовницы и жены были из моего близкого и не очень близкого окружения. Сначала он увез в свой город нашу бухгалтершу Лиду – маленькую пышечку, пышущую здоровьем и оттого всегда краснощекую, похожую на пузатый самоварчик. Она оказалась очень ревнивой и быстро вернулась обратно, заняв в бухгалтерии свое прежнее место. Это был его первый брак. Второй его женой тоже была Лида, только уже из комитета народного контроля. Вопросительный взгляд Вити заставил меня пояснить, что это был за контроль, совавший свой нос куда ни попадя – впрочем, может, это было и правильно. Народная контролерша была хороша собой, тоже пышна и румяна, но характер имела чересчур властный, он узнал об этом, к сожалению, уже после свадьбы и это ему не понравилось. Впрочем, расстались они по обоюдному желанию. Третья была врач-невропатолог, мы сами познакомили его с ней на какой-то вечеринке, потому что она оказалась соседкой хозяина квартиры, где эта вечеринка проходила. Она была Клавой и вцепилась в него как клещ. Иногда мне казалось – еще немного, и с ней он перестанет дышать! И это – человек, для которого свобода была непременным условием существования! Разумеется, это не могло длиться вечно…
- А четвертая, значит, была мама…
- Четвертая жена. Но было еще много… подруг. Только мне кажется, что перечислять их нет смысла… Они не могли обижаться на твоего отца – он никогда никому ничего не обещал…
- А что стало потом с этими… Лидами и с Клавой? Они устроили свою жизнь?
- Как сказать… Первая Лида вскоре вышла замуж за главного редактора нашего телевидения, пожилого человека, и он вскоре умер. Ей осталась огромная квартира и все прочее. Думаю, она была довольна, так как любила не только считать деньги, к чему обязывала ее профессия, но и тратить их. Вторая Лида тоже вышла замуж – за немца, и сейчас живет где-то под Мюнхеном. Фотографии присылала – все у нее хорошо. А Клава долго была одна, недавно только сошлась с врачом из своей же поликлиники…
- А дети-то у них есть? Скажите, я готов к тому, что существуют братишка мой или сестренка. Или несколько братьев и сестер… Я бы не отказался с ними встретиться…
- У них не было детей.
- Почему не было?
- Ну, это уж я не знаю. Может, не хотели, чувствовали, что брак их недолговечен…
- А… сколько папа с ними прожил? Ну, хоть примерно…
- С бухгалтершей – больше года, наверное… Да, кажется, так… Со второй Лидой – года три… А, может, и четыре… Столько же и с врачихой, я думаю…
- Но ведь это не так уж мало… Может, он и расстался с ними потому, что у них не было детей? Что они не хотели обременять себя этими обязанностями…
- Может быть. Хотя та Лида, что в Германии, вроде бы родила ребенка.
- И что нам с вами все это дало? Пока ничего. А жаль…
- Как же – ничего? Ты по-другому будешь оценивать разные обстоятельства… Людей… Кстати, когда отца твоего хоронили, все жены, кроме немецкой, поехали с ним прощаться…
- Куда – поехали?
- Да в соседний город! Твои родители ведь не в нашем городе жили, он Людмилу-то к себе забрал. Правда, она газету на заводе продолжала выпускать, приезжала на день-два и сразу делала несколько номеров… И виделись мы часто… А как отца твоего она схоронила, так к нам вернулась…
- Так… Значит, она приезжала, приходила к вам и рассказывала о своем житье-бытье. А… она вам не жаловалась? – неожиданно спросил он.
Я вздрогнула – наверное, именно от этой неожиданности. Не знаю уж, какие там мысли его посетили.
- Да как же она могла жаловаться? На что? Я же говорю – она вся светилась… А уж когда родился ты… Ты сразу был похож на отца… С пеленок…
- А ведь я его помню… Представляете? Помню, как он смеялся! И маму помню. Словно они и сейчас – рядом со мной…
Я говорила ему что-то еще и понимала, что в моей информации нет никакой зацепки, указывающей на причину гибели Людмилы. Ни малейшей. И в том, что я скрыла ненароком – тоже нет. И надо мной вновь нависла эта тайна – черным облаком, грозовой тучей. Теперь, после разговора с маньяком, я ведь точно знала, что ее убили не случайно… Жаль, что я не успела спросить этого дипломированного убийцу, в чем же там было дело…
Витя попросил меня как можно подробнее рассказать, где, как и кто нашел его умирающую маму. Это было несложно – в воскресный день на кладбище было полно народу, люди поминали усопших, ели, пили, разговаривали, и даже пели. А потому, увидев, что Людмила упала возле могилы, ей тут же вызвали из райцентра скорую помощь. Но какой-то парень, поняв, что медиков она может не дождаться, отвез ее на своей машине в поселковый медпункт, где она и скончалась. «Скорая», кстати, прибыла где-то через полчаса после этого. Много людей – человек двадцать – видели уже лежащую на земле, потерявшую сознание Людмилу. Но никто не заметил, что с ней было до этого, с кем она общалась.
- А людей – свидетелей про это спрашивали?
- Думаю, да. Как же может быть иначе? Кто-то ведь с ней поминал Юрия, дал ей выпить спиртное с ядом… Представляю, как это могло быть – подошел человек либо несколько людей, выразили ей свои соболезнования, посочувствовали, сказали, что хорошо знали Юру, ценили его, любили, и предложили выпить – на помин души… Уверена, так все и произошло…
- Но ведь на это нужны не секунды, а хотя бы минуты. Убийц могли запомнить… А они этого не боялись… Почему? Папина могила хорошо просматривается? Там открытое место, или…
- Вообще-то открытое. Но с одной стороны роза росла. Очень пышная. А за скамеечкой – ива… Ветла… Захочешь спрятаться – сможешь.
- И все же – не боялись… Странно, очень странно… А, может, кто-то все же видел, что это были за люди, да побоялся тогда сказать. А сейчас, когда прошло время, «вспомнят»… Вот что. Мне надо туда поехать!
Я так и знала, что этим кончится! Как знала и то, что удерживать его бесполезно, что сама я на его месте тоже бы отправилась на место происшествия. Даже не столько для того, чтобы обнаружить убийцу, сколько – побывать в той обстановке, прочувствовать, что же случилось тогда с самым родным для тебя человеком… Какая рядом росла трава, какие деревья… Хотя сейчас там, верно, все уже другое… Может, и могила Юрия заросла – он ведь еще перед женитьбой на Людмиле похоронил своих родителей. Была у него, правда, где-то двоюродная или троюродная сестра, да он, кажется, и сам не знал, куда ее забросила судьба – она, по профессии актриса, все путешествовала по городам и весям… По аналогии с этим словом я вспомнила, что ее звали Леся, и спросила о ней Витю. Нет, нет, он ничего о ней не знает. Раз не объявилась, когда он был маленький, то теперь, верно, нет смысла и знакомиться. В его голосе на мгновение послышалась обида, но он тут же забыл об этом и вновь вернулся к своей идее – ехать, ехать! Но что он себе думает - ведь это опасно! Маньяк-то не зря намекнул, что дело там нечисто… С каких-то двух сторон… Это что, значит – со стороны убийцы или убийц и с ее, Людмилиной, что ли? Или со стороны Юрия? А если тогда дело было нечисто, то почему сейчас оно окажется чистым? Да ничуть не бывало! Они устранили Людмилу, потому что делали что-то запретное, противозаконное, чего она коснулась каким-то боком – может, и не зная об этом. И где гарантии, что точно так же они не поступят с ее сыном, который попытается узнать правду. Времени, конечно, прошло много, тогдашние черные дела могли уйти в историю, и все же…
Так я и сказала Вите. А он, вместо того, чтобы испугаться, страшно пожалел, что не увиделся с моим маньяком… Хм… Может, мне устроить им свидание?
Но я не успела этого сделать…
