Памяти Владислава Крапивина

В том, что Костик мой друг, я убедился окончательно, когда прочитал (в момент почти полного истощения фонарика) такие слова: «Я часто воображал себе моря, туманные и золотые от вечернего штиля, далекие плаванья, когда весь мир сменяется, как быстрый калейдоскоп, за стеклами иллюминатора. Боже мой, если бы кто-нибудь догадался подарить мне хотя бы кусок окаменелой ржавчины, отбитой от старого якоря! Я бы хранил его, как драгоценность». Я бы тоже хранил, как драгоценность!

Нам бы хотелось, чтобы текст, который Елена озвучила на открытии нашей выставки «Севастополь, небо, море...» в тульской «научке» остался не только в нашей памяти, но и на страничках этих дневников...

«Севастополь, небо, море...»

Выставка посвящена нашему любимому Севастополю. Мы любим этот город много лет. И когда приезжаем сюда — всякий раз словно возвращаемся домой. Здесь наши любимые улочки, аллеи, набережные. Здесь — наши любимые друзья. Здесь абсолютно неповторимая атмосфера. Мы часто размышляли о том, как удивительным образом удаётся иной раз отдельному человеку навсегда оставить частичку себя в городе, в месте, в ландшафте. Так Коктебель для нас навсегда — Волошинский. А Севастополь — Крапивинский.

Я люблю этот город. Разные у меня были в нем дни: были суровые, связанные с памятью о войне, с бедами и потерями; были пасмурные – с серыми дождями и неудачами. Но солнечных – больше... Когда спрашивают, почему я, человек вполне сухопутный, так привязан к Севастополю, к морякам и кораблям, я говорю: – Потому что в детстве мне очень не хватало моря…

Севастополь — город военный, суровый, с историей трагический и страшной. Его земля пропитана кровью, и до сих пор начинена снарядами, минами, гильзами. Но для Владислава Крапивина он стал в первую очередь городом мальчишеской романтики. Конечно, замешанной во многом на военной, флотской тематике. Но всё же в первую очередь для него это был Город-мечта. Город-фантазия, Город-приключение. Город для мальчишки, грезившем о море — каким был и сам Крапивин, родившийся и росший в Тюмени… И эту ауру, которую чувствуешь, бродя по севастопольским улицам и набережным, не передать, наверное, ни фотографиями, ни картинами. Но для нас эта выставка — это прежде всего возможность ещё раз поговорить о любимом городе.

Даже не знаю, как называется такой материал. Бетон? Или что-то другое? Смесь цемента с морской галькой, крупным песком и ракушками. Словно искусственный камень-ракушечник. Из него сложены ступени многих севастопольских лестниц. Старожилы называют эти лестницы по-морскому: трапы.

Мы впервые ехали в Севастополь, вдохновлённые книгами Крапивина. И целенаправленно селились в крапивинских местах. Но до последнего времени всё же не осознавали до конца, насколько глубоко очутились в Его Севастополе. И лишь недавно поняли, что всё это время мы жили буквально в трёх домах от дома Альки — друга Владислава Петровича. Севастопольского мальчишки, показывавшего Крапивину Севастополь, с которым они провели тут вместе много памятных дней… Мы ходили мимо его дома каждый день, а иногда и по нескольку раз!

Дом Альки на Херсонской

А маленькая площадь, на которую выводит наша улочка — та самая Площадь Карронад, из одноимённой книги Крапивина.

Трое с площади Карронад. Иллюстрация Е.Медведева, 1982

И оказывается, что по той же самой лестнице Крепостного переулка, по которой бегали в школу крапивинские мальчишки, когда-то в детстве так же бегал в школу наш севастопольский друг Валера Мальцев. Точно так же открывал для себя на этой лестнице мир, так же замирал на каждой ступеньке, над каждой ракушкой, камешком, ящеркой. И так же опаздывал в школу…

А я сквозь солнечное тепло и безлюдье белых переулков не спеша выхожу на Катерную, потом опять на Шестую Бастионную. И теперь уже не сворачивая, иду в её конец — туда, где сходятся улицы Адмирала Владимирского, Бакинская, Крепостной переулок... На поросшем сурепкой бугре стоит жёлтый двухэтажный дом. Его угол похож на корабельный нос. В этом доме живёт Алька Вихрев, с которым я познакомился пару лет назад. Живёт с мамой — учительницей музыки, папой — военным музыкантом и семилетним братом Роськой.

Владислав Крапивин умер в 2020 году, в ночь с 31 августа на 1 сентября. Не ушёл в осень. Остался в лете, совсем как мечталось его герою, мальчишке из повести «Лето кончится не скоро»… А на площади Карронад, на пыльном парапете под колючей проволокой, появился сделанный чьими-то руками памятный листок. Его выжигает южное солнце — и кто-то заботливо обновляет его, и ставит на парапет цветы… Наш друг Валера считает, что так не должно быть — самодельный листочек на пыльной площади у гаупвахты. А может, не так уж это и плохо? Возможно, лучше уж так, если по другому никак? Если человек хранит память как может, и помогает помнить другим… И мы подумали: а вдруг это Алька? Может, он до сих пор живёт в доме у площади Карронад? И таким образом старается увековечить память о своём замечательном друге?..

И странное дело: если бы существовали в реальности те соприкосновения пространственных граней Великого Кристалла, о которых писал Владислав Крапивин, те порталы, через которые можно попадать из мира в мир, из места в место, то для нас таких порталов на земном шаре было бы два. И оба — в Севастополе. Но если один из них мы потеряли, то через другой ходим всякий раз, приезжая в Севастополь. Это место — на улице Бакинской, и каждый раз, входя туда, хочется ущипнуть себя за руку. Так непобедимо ощущение, что ты уже не совсем там, где был минуту назад. До мурашек по коже…

И отчётливо ощущается в такие минуты, о чём писал Крапивин. Та спрятанная глубоко в нас вера, что заставляет нас писать, фотографировать, рисовать. Ожидание, обещание, предвкушение? Какое-то внутреннее знание, что если пойти прямо сейчас по этой вот улице, с нужным настроем и стремлением в душе — то в конце этой улицы обязательно будет Море. Или то огромное, намечтавшееся — что оно олицетворяет.

Фантазия – священное право автора, о чем бы он ни писал. Без неё просто нельзя. Я и сам, в меру своих способностей и воображения, расцвечивал и перестраивал события в своих, казалось бы, совершенно документальных повестях и рассказах. И то, что Константин Георгиевич (Паустовский), излагая события своей жизни, создавал особый, подчинённый собственным взглядам, собственной памяти мир – естественно и справедливо. Этот мир не менее реален, чем то, что «было по правде».

#владиславкрапивин #Севастополь #небо #море