Отличить агрессию от реакции на злодейство, нападение – от защиты, невероятно сложно. Ну, во-первых, потому, что первопричина агрессии, как правило, агрессором тщательно скрывается или нивелируется. Если вы спросите агрессора, кто первый начал, он неминуемо укажет на другого. И доказывать, что это не так – очень трудно, долго и хлопотно.
Во-вторых, людям привычно и естественно реагировать на внешние признаки агрессии – крики, оскорбления, рукоприкладство. Так себя, понятно, лучше не вести и надо учиться себя сдерживать. Но иногда коварство агрессоров так велико, что они именно такого поведения от своей жертвы и добиваются – если она потеряет лицо, ее будет проще обвинить в нападении первой.
Многие агрессоры настолько в этом деле совершенствуются, что способны довести до неистовства самых спокойных и доброжелательных людей в мире. Хладнокровные маньяки, они будут с улыбкой отбиваться от нападений этих добрейших людей, лицемерно огорчаясь на публику – ну что на нее нашло вдруг?
Именно поэтому с развитием цивилизации при анализе межличностных отношений и всевозможных конфликтов в обиход стало входить понятие «психологическое насилие». Исследователи стали понимать, что именно это насилие, которое, как правило, не видно и не слышно, является первопричиной многих конфликтов и межличностных разладов. И начали популяризировать этот термин – как раз для того, чтобы избежать обвинения жертвы и ситуации, когда злодею все сходит с рук.
Можно ли все-таки отличить агрессию от ответа на психологическое или физическое насилие, и есть ли для этого простой способ, кроме пристального и длительного расследования ситуации? На мой взгляд, есть, но и он требует определенной доли внимания и неравнодушия к участникам конфликта.
Очень давно, в детском саду у моей дочери был мальчик, который слыл отчаянным хулиганом и забиякой. При каждом удобном случае он пускал в ход кулаки, бил детей какими-нибудь игрушками, закидывал специально плотно скатанными снежками. Родители мальчика периодически его обследовали, но никаких патологий в развитии выявлено не было, то есть причина агрессии лежала не в медицинской или психиатрической сфере.
Все остальные родители били тревогу и требовали от воспитательницы принять меры, чтобы хотя бы перевести мальчика в другую группу. Воспитательница же это дело затягивала как могла, явно что-то понимая про этого мальчика, но оставаясь бессильной объяснить это довольно однозначно настроенным родителям. Меня же этот вопрос тоже невероятно занимал, так как конкретно мою дочь этот мальчик никогда не бил, а даже иногда защищал и делился игрушками.
По мере развития ситуации я стала прислушиваться к некоторым обмолвкам воспитательницы, когда она рассказывала мне, как прошел день, пока дочь одевалась. И выяснилось, что этот мальчик, как правило, нападал на одних и тех же детей, а чаще всего – на другого мальчика. Этот самый другой мальчик неимоверно изводил первого мальчика, постоянно его задирал и дразнил. И подначивал на это других детей, которые за ним охотно повторяли – в основном, понятно, своих друзей.
Этому второму мальчику очень нравилось изводить первого мальчика, и он прекрасно знал, что делает. Изводил он его, пока не был застигнут воспитательницей, тайно, втихаря, а когда тот даже чуть-чуть замахивался в ответ кулаком, тут же начинал громко кричать и плакать, говоря, что его бьют.
Те, кто реагирует на агрессию, в отличие от самих агрессоров, не бросаются с кулаками на всех подряд, не ругаются со всеми подряд, не ссорятся и не вступают в длительные конфликтные отношения со всеми подряд. Как правило, объектом их реакции является один или несколько конкретных человек, а с остальными же у них – прекрасные отношения. Вот этот один или эти несколько конкретных людей – и есть подлинные агрессоры, и есть первопричина конфликта. Найдете их, присмотритесь к их поведению – поймете, кто прав, а кто виноват.