В Охотск скоро придет весна. А вместе с ней возвращалась к Нюре надежда на жизнь. Вернее, надежду эту неожиданно принес прибывший из мест не столь отдаленных, Виктор. Много повидавший на своем веку, угрюмый, поселился он в соседнем бараке. Худой, сутулый, с непроходящим отпечатком усталости на скуластом, всегда гладко выбритом лице со впалыми щеками и острым прямым носом. За нелюдимость к нему быстро приросло прозвище "Бирюк". За что сидел, говорить не любил. Отвечал – как все сидели, так и я сидел. Соседки сплетничали, мол, политический, потому как не матерился, не пил, компаний ни с кем не водил, и вообще жил особняком, замкнуто, одним словом - Бирюк. Сам в гости не ходил, к себе не приглашал.
Володя не сторонился Виктора, здоровался, чувствуя в нем хорошего человека.
Знал, как бывает в жизни. От тюрьмы, да от сумы…
В Отечественную войну воевал в звании младшего лейтенанта Отдельного полка связи Прибалтийского военного округа. Случилось так: вышел Владимир из штаба на воздух покурить, а в штаб попала бомба. Погибли все, находящиеся внутри. От близкого взрыва Володю контузило, засыпало сверху толстым слоем земли, несколько месяцев он не слышал и не говорил. Однако это не спасло его от обвинений во всех смертных грехах. Особист НКВД настойчиво вел свою линию: ты немецкий шпион, получил от врага сообщение по рации, потому и вышел, потому и выжил. Не раз приходила в голову Володи мысль: лучше б и я со всеми, там, в штабе... Методы убеждений особистов хорошо были известны. О них Володя никогда не рассказывал, но Нюра и так все понимала, без слов. Не сумев доказать связь с немцами, особист отступил. Разжалованного до звания старшего сержанта Володю перевели, наконец, в военный госпиталь.
Виктор, узнав о болезни Нюриной, дал рецепт настоя, которым спасались от цинги заключенные.
1941 год. Число умерших от цинги в Норильлаге катастрофически росло, спасение от болезни нашел заключенный, осужденный по 58-й статье. Обвиненный в шпионаже, работе на французскую разведку и антисоветскую пропаганду, инженер-химик Григорий Соломонович Калюский, предложил использовать хвою. Калюкский стал техническим руководителем «витаминного» производства противоцинготного хвойного кваса. В качестве награды получил пропуск бесконвойного. Реабилитирован только в феврале 1956 года.
Нюра пила темно-зеленого цвета жидкость, превозмогая отвращение. Жить хотелось. Сделав один глоток елового кваса, привкус его оставался во рту на весь день, ни чем заесть его было невозможно. Нюра потихоньку стала выходить из дома, дышать морским воздухом. Володя, Степан Иванович и Маша старались лучший кусок оставить для Нюры и Шурика. Пятиминутка (красная икра быстрого приготовления) и невыносимо горький и вонючий хвойный квас помогли. Силы возвращались в молодое тело. Дожила до весны! Дождалась солнышка. До середины мая еще было довольно холодно, но лето вступало в свои права, а с его приходом начались в Охотске белые ночи. Перламутровые сумерки окутывали поселок, Нюра закрывала наглухо занавески на окнах, но в комнате получалось создать лишь небольшой полумрак.
Вот кому раздолье, так это молодежи! Гуляй, не хочу! Под окнами барака рассыпается переборами гармонь. На круг вышла бойкая Сима Рыжова. Голосом звонким, притопывая, запела:
- Что вербованным не жить, вот какая пища!
Утром чай, в обед чаёк, вечером – чаище!
Навстречу Симе шагнула вперед Настя, подбоченилась:
- Серый камень, серый камень,
Серый камень – пять пудов!
Серый камень так не тянет, как проклятая любовь!
Сима ответила:
- Задушевная подруга, у нас дролечка один,
Я люблю, а ты ревнуешь, давай лучше продадим!
Девушки веселясь, пели наперебой частушки, а потом вдруг затянули печальную, протяжную песню. Их голоса еще долго слышала Нюра сквозь стену барака, вспоминала себя.
Продолжение начало
#дом