Поначалу ты чистое переплетение шёлковых лент и цепочек из хлопка, сгусток кровавой росы и лоскутов нежной кожи, сцепка сверкающих костяных иголок и жёстких металлических пластин.
С годами же...
Добрые слова покрывают железо блеском, придают коже румянец и изредка латают шрамы.
Плохие новости обжигают шёлк, но он вновь расцветает из пепла, только с каждым разом ткань всё больше будто посыпана песком.
Резкие движения и удары заставляют кровь переливаться сине-желтой болью на царапинах костей. И где-то иногда остаётся грубый след.
Испуг и образы опасности – от страха падения с качели до ужаса быть публично раздавленным или преданным любимым человеком – впиваются в мякоть пиявками из туманной тени, смятения змеями-призраками опутывают скелет и волю.
Но если направить внутренний взор на гидру самых странных и глупых страхов, поймать одну хвостоголовую тварь и не зажмуриваясь, прокричать её Суть-Имя и велеть ей исчезнуть, то можно вырвать иллюзорно острые зубы гадкой пиявки из своих мыслей и груди.
Только по одной, и только внимательно глядя, всматриваясь и понимая сердце, глаза, причины – каждую чешуйку змеи найденного, признанного страха... только видя иное истинно желанное спокойствие и новую более приятную реальность... только так возможно распутать и вытянуть её – удушающую верёвку сомнения. Сомнения в себе (иногда в друге или завтрашнем дне). Только так можно стать немного свободнее…
…Вероятно, и более пустым на недолгое, но долго тянущееся время, – ведь как долго порой щупальца страхов сливались и наполняли кожу и кости, мысли и веру. Свободу тоже придётся вынести, будто справиться с жжением от рваной раны – излечение от страха и боли часто становится новым страхом и болью.
Лишь справившись с новым – прекрасным и пугающим чувством непривычности – можно вжиться в лучшую (давно желанную себе) реальность.