Безумие заразительно. Не важно, в каком виде оно проявляется. Тем более если различные психические девиации широко подаются, по сути, навязываются обществу то в качестве моды, то как маркер якобы незаурядной креативности. И даже, что совсем не смешно, как политический протест, признак свободы самовыражения в искусстве, которое лишь в таком случае, согласно внедренным установкам, может называться «современным». Совриском, на жаргоне продвинутых.
«Авторитетов» и последователей у так называемого «совриска», в его либеральном, постмодеристском формате, множество, их пристрастия широко тиражируются. А все несогласные клеймятся жупелом «архаика». И смахиваются из мейнстрима в пыльный хлам якобы устаревшие нарративы и образы, не вписывающиеся в новую реальность. Как ее понимают и какими критериями оценивают все эти «проводники» современной культуры в медиа — другой, очень важный вопрос.
В угоду этому мировому (моровому) поветрию на сценах театров, в кино, в литературе, в живописи произвольно «ломается» классика, которая становится лишь материалом для экспериментов, инструментом самопрезентации того, кто называет себя творцом демонстрируемого на публику «продукта». Хотя на самом деле он — индуктор, источник патологического психологического воздействия на аудиторию, привлеченную восхититься «шедевром», распиаренным охочими до хайпа любого рода писаками. В основном, «прикормленными». Цинизм — неотъемлемая часть подобных опытов с общественным сознанием. Однако есть и «идейные труженики» вроде критикессы Г. Юзефович, с апломбом раздающей личные рекомендации «качественных» книг для чтения, чье «качество» как раз весьма сомнительно.
Слишком часто на премьере модной постановки или при чтении усиленно продвигаемой междусобойчиком критиков литературной новинки, охватывает ощущение, что тебя втягивают в паутину больного сознания их создателей. Любые бредовые идеи и расстройства психики, перверсии, мании, неизжитые комплексы и «травмы» можно наблюдать сегодня на сцене или экране, спровоцированные стремящимися заявить о своей оригинальной и независимой позиции художников, глумящихся над нравственными табу, при этом демонстрируя полное отсутствие эстетического вкуса. Причем вкус в их системе оценок давно устаревшее понятие.
Как гром среди ясного неба, например, «новое прочтение» оперы «Саломея» на сцене национального театра одной из прибалтийских республик. Под гениальную, тревожную и страстную музыку Рихарда Штрауса, музыку, вдохновившую на творческий взлет многих великих дирижеров, исполнителей и постановщиков, среди фигур-манекенов на пустой сцене появляется абсолютно голое согбенное существо, и, потрясывая мужским половым признаком, приближается к стоящей на авансцене дебелой пятидесятилетней тетке в черном мужском костюме. Пара сливается в дуэте, но их пение становится вообще неважно, потому что после первого шока вдруг осеняет: этот голый мужичонка назначен изображать праведного пророка Иоканаана, голову которого вскоре потребует Саломея (чей образ вдохновлял Боттичелли, Дюрера, Тициана, Рембранта), то есть, та самая тетка в мужском костюме, а по известному библейскому сюжету — юная обольстительная красавица…
Признаться, когда видишь ТАКОЕ на оперной сцене, невольно вспоминаются слова известного кинорежиссера М. Ханеке, снявшего в духе подобного либерально-постмодернистского мейнстрима фильм «Пианистка». Фильм, ничего не говорящий о музыке, зато многое — о женской психопатии.
«Если они не могут смотреть, — говорил Ханеке о зрителях, — значит, сцена удалась!». Так он успокаивал актрису Изабель Юппер на съёмках «Пианистки». Когда Юппер разнервничалась, что сцена, которую они только что отыграли, получилась чересчур напряжённой и даже форсированной: «На это будет невыносимо смотреть!» — режиссёр ответил: «Самые сильные моменты в кино — это те, от которых хочется отвернуться!».
«Хочу изнасиловать зрителя до состояния самосознания», горделиво заявляет М. Ханеке. Похоже, именно к такому эффекту стремятся многие из нынешних передовых «мастеров культуры» вне зависимости от мест проживания. Как пишет философ и художник Антон Беликов, «в рамках постмодернистского хаоса создавать отдельно взятые «окна вменяемости» обречено на провал. Безграничен интернет, соцсети, государственные границы упразднены для него. Даже ограничения человеческих полов истончаются…» Мерилом «востребованности и актуальности художника в России стал его допуск в мировой храм постмодерна».
В этом дьявольском «храме», о котором пишет Беликов, возможно любое насилие над публикой, как на той же «Саломее» или на отталкивающе натуралистичной постановке К. Богомоловым «Кармен» в оперном театре Перми. Зато какими восторженными рецензиями разразился десант московских подпевал – критиков, организованно слетевшихся на премьеру! «Своя своих познаша».
Прием «изнасилования» мозгов зрителя вполне удался и К. Серебренникову в фильме «Жена Чайковского», где нет Чайковского, сложной, глубокой личности и выдающегося русского композитора. Но история болезни его жены настолько детально прописана, что может служить полезным пособием для студентов, будущих психиатров.
«Заголимся и обнажимся» звучал призыв в провидческом, страшном рассказе «Бобок» Ф.М. Достоевского. За столетие это желание разлагающейся в пороках материи превратилось у некоторых сообразительных особей в тренд. Эпоха бесстыдства, тесно связанного с психическими отклонениями, окончательно вступила в свои права.
Вот художница из Комсомольска-на-Амуре Юлия Цветкова. Она не трудится за мольбертом. Не оттачивает технику. Не пленяется перспективой, не пытается понять тайну света и теней, не видит во сне, как точнее передать рисунком движение. В 2018 году она придумала проект (сейчас в любом деле, если хочешь достичь успеха, нужен проект) «Монологи вагины» и выставляет изображения половых органов в своем паблике. Цель «Монологов», по ее признанию, была простой: «снять стигму с изображения вульвы, клитора, матки и вообще женской физиологии».
Перед нами лишённое смысла создание, копошащееся в анатомических подробностях женского органа с целью «как бы прославиться», чтобы назвали «скандальной художницей», пропечатали в СМИ, глядишь, и отвалится какой-нибудь грантик, позовут на тусовки, где халява и можно вращаться… Не оценили. Привлекли за распространение порнографии. Хотя какая там порнография! Опять же, годятся ее картинки лишь для студентов-медиков, теперь будущих гинекологов.
Даже в масскульте, ориентированном на широкого потребителя, можно найти множество фактов подобного «самовыражения». Но вот чтобы в сфере торговли пищевыми продуктами «бобок» корешки пустил, о таком слышно не было. Здесь поляки оказались едва ли не первопроходцами. В Варшаве открылась пекарня Dickery, где продают выпечку в форме гениталий с различными вкусами. По информации, «это второе место с такой концепцией в Польше. Первое — во Вроцлаве. Владельцы заведения Руслана и Кристиан, 19 и 22 лет, говорят, что таким образом хотят снять табу с темы гениталий и сексуальности, про которые все вокруг стесняются говорить». Пекарня пользуется популярностью у поколения Z и у детей.
Сейчас актуально, если четырехлетний ребенок в Сан-Франциско, мальчик, на гей-параде к восторгу радужной толпы делает каминг-аут, что пока не определился в своей сексуальной ориентации.
Все это не эпатаж. Не игра. Это позиция.
Не ослабевает прорыв к разрушению ядра гуманистической смысловой культуры. Наоборот, еще более темные стихии с применением современных технологий и знаний устремляются на завоевание умов. Стирая различия прекрасного и безобразного, добра и зла, человеческого и не-человеческого. Поэтому в конечном итоге постмодерн – уже не этап в культурном развитии, он вырождается в превращенную форму, в антикультуру.
Недавно в СМИ у нас обсуждали появившуюся в Европе и Америке рекламу продажи бургеров со вкусом «человеческого мяса». Жаль, если кто-то решил, будто это всего лишь рискованный рекламный ход. Признаться, тема каннибализма пугающе часто стала звучать на Западе, особенно в тамошней киноиндустрии.
Запущенная наиболее агрессивно и с немалым успехом в массовую аудиторию фильмом «Молчание ягнят» (реж. Джонатан Демми) с продолжениями, тема эта развивается и даже приобретает – кто бы подумал!_ — возвышенные романтические черты. Говорю о предстоящей в ноябре этого года премьере картины итальянского режиссера Луки Гуаданьино (открытого гея, на чем он особо настаивает) «Целиком и полностью» («Bones and All»). Фильм снят по мотивам одноимённого романа Камиллы ДеАнджелис, третьестепенной писательницы. Что в таком случае привлекло к роману внимание известного режиссера? Это история о путешествии по американской глубинке молодой девушки (Тейлор Рассел), пытающейся изжить детскую семейную травму, и встреченного на пути молодого парня (Тимати Шаламе), такого же изгоя, ставшего ее любовником. Однако любовь этих юных обездоленных странников становится по-настоящему опасной, потому что девушка привыкла убивать и съедать тех, кто проникается к ней чувствами… Фильм, как заявлено, будет участвовать в конкурсе Венецианского кинофестиваля в текущем году.
Значимый штрих в контексте этих коротких размышлений о современном искусстве — слова режиссера Луки Гуаданьино о собственной работе: «Bones and All»— очень романтическая история о невозможности любви, которая все же необходима даже в самых экстремальных обстоятельствах», добавляя, что исполнители главных ролей обладают «сверкающей аурой», чтобы передать романтичное чувство».
Как коррелируется творчество, романтизирующее больные психические состояния одержимых друг другом героев, выражающиеся в неудержимой тяге к каннибализму, с понятиями роли и назначения художника в обществе? – этот вопрос, во всяком случае, среди адептов современного искусства по обе стороны океана может вызвать лишь издевательский смех.
Одно несомненно: в безумии нет ничего ни романтического, ни гениального. Но оно способно прикидываться и тем, и другим.
Людмила Лаврова
Читайте больше материалов на нашем сайте
