Мне нравится приезжать в район, где я родилась. Путешествие начинается со станции метро «Теплый Стан» – меня встречают стены, отделанные рыженькой плиткой, увидев которую хочется улыбаться. Станция открылась в 1987 году, через год я пойду в школу. И потом вместе с классом будем ездить на экскурсии – мне особенно нравились поезда, где сиденья были пухлыми – можно было уютно устроится, свесив ноги. Помню, все ждала, когда вырасту, и тогда ноги не будут болтаться в воздухе, а достанут до пола, как у взрослых. И когда это случилось – не заметила, такие мелочи перестали быть чем-то важным.
Еще любила стоять возле дверей с надписью «не прислонятся» – слова не обманывали, прижаться лбом к стеклу не получалось, при поворотах можно было стукнуться лбом, иногда больно. Да и сопровождающие нас взрослые начинали волноваться: «Дети, сейчас же отойдите от двери!» Поэтому мы просто стояли рядом и смотрели на огоньки, мелькающие в тоннеле, иногда соревнуясь, кто насчитает больше.
Сегодня до моей улицы – Академика Варги едем на автобусе. Я смотрю в окно, замечая то, чего не было раньше: целые кварталы новостроек – здесь было поле с травой, высыхающей в жару, а с краю – болотце с уточками. Памятник ополченцам, фонтан в котором плещутся дети, новая станция метро – когда достроят будет совсем близко от дома.
Я бываю здесь нечасто и мне хотелось бы вспомнить что-то новое, о чем, как мне кажется, уже безвозвратно забыла. Но каждый раз память открывает ставший уже привычным набор воспоминаний, словно шкатулку с драгоценностями, которую я с радостью показываю каждому, кого приглашаю на прогулку по моим родным местам. Я рассказываю про теплый рубероид на крыше девятиэтажки, пахнущий пылью – оттуда, с высоты нашего дома вся жизнь казалась легкой и понятной, а главное – бесконечной, почти как наш дом – трехарочная панелька, идущая вдоль улицы в форме разогнутой подковки.
Вот что написано о доме по адресу улица Академика Варги в Москве в официальных источниках:
Типовая серия: II-49 (модификация II-49/Ю вариант Д)
Год постройки: 1974
Жилая площадь: 20038 м2
Нежилая площадь: 37 м2
Перекрытия: Железобетонные
Каркас: Панельный
Стены: Крупнопанельные
Фундамент: Ленточный
А вот длину дома я не нашла и померила на яндекс-картах – получилось 360 метров. Стоит вспомнить и про академика Варги.
Евгений Самуилович Варга (1879-1964) был советским экономистом и известным ученым. Действительный член Академии наук СССР, академик Академии наук Украинской ССР, лауреат Ленинской премии. Был членом Президиума АН СССР, и главным редактором журналов «Мировое хозяйство и мировая политика», «Конъюнктура мирового хозяйства» и «Проблемы политики Китая». В 1931–1937 годах Евгений Варга директор Института красной профессуры мирового хозяйства и мировой политики, возникшего после реорганизации Института красной профессуры. Российской академией наук учреждена премия имени Е. С. Варги — за лучшие научные работы в области мировой экономики.
Я замечаю, что в эту поездку все как будто стало меньше – двор, дорога за домом, газоны под окнами, расстояние между первой и последней аркой… Вот только деревья такие же большие – на самом деле они выросли, но мне кажется, будто они такие же, как в детстве: яблони, сливы, вишни – плодовые деревья, видимо оставшиеся в наследство от бывших сел, или посаженные жильцами, привыкших к деревенскому пейзажу. Город окончательно поглотил местные деревни в начале 1970-х.
Теплый Стан находится на месте нескольких поселений: Верхние и Нижние Теплые Станы, Богородское, поселок Новодмитровский, село Брёхово и часть села Троицкое. Вообще первое упоминание о Теплых Станах встречается в духовной грамоте Ивана Калиты.
Я пытаюсь представить, как выглядела эта земля, например, в начале двадцатого, в девятнадцатом веке…
Село Богородское впервые упоминается в 1627 году, основанное Иваном Морозовым, после перешедшее в качестве приданного к Ивану Голицыну. В 1677 году в нем была построена каменная церковь Казанской иконы Божьей матери с приделом Бориса и Глеба – Иван Голицын распорядился о постройке в 1670 году в память об умершей жене Ксении. Церковь не сохранилась.
Есть предание, что в октябре 1812 году в доме тогдашнего владельца Михаила Нарышкина останавливался отступающий Наполеон.
После революции на территории села размещалась коммуна толстовцев «Жизнь и труд», основанная Борисом Мазуриным – товарищем Владимира Черткова – лидера толстовства и близкого друга Льва Толстого. Толстовцы – последователи религиозно-философского учения Льва Николаевича Толстого, проповедовали непротивление злу насилием, нравственное самосовершенствование личности, стремление к опрощению и прочие подобные ценности.
В 1930 году эти земли купила Московская психиатрическая больница № 1 имени Кащенко – после того как было принято решение о роспуске коммуны, но потом толстовцам выделили земли в Западной Сибири под Новокузнецком. Здесь же открылся загородный филиал больницы – сельскохозяйственная колония «Тропарево», просуществовавшая до 1969 года.
От усадьбы Богородское сохранилась часть парка рядом с Российским национальным исследовательским медицинским университетом имени Н. И. Пирогова. Где был главный дом теперь РНИМУ им. Н.И. Пирогова, а на месте храма электроподстанция РГМУ.
Во время Великой Отечественной войны по территории усадьбы прошла линия обороны Москвы, остатки которой сохранились до сегодняшних дней.
Село Брёхово – сейчас на ее территории находится Геронтологический центр Тропарево. Здание, выложенное мелкой мозаикой в сиреневых тонах, было построено в 1984 году как пансионат для ветеранов труда № 6.
Селом владели Морозовы, позднее оно находилось в составе подмосковных земель Новодевичьего монастыря.
Верхние Теплые Станы образовал думный дьяк Автоном Иванович Иванов в конце XVII века на землях Федора Шакловитого, сторонника царевны Софьи, казненного за попытку стрелецкого бунта против Петра I. Позднее владелицей Троицкого и Верхних Теплых Станов стала Дарья Салтыкова – внучка Автонома Иванова – та самая Салтычиха, устраивавшая бесчеловечные издевательства над крепостными крестьянами. В судебном разбирательстве лично принимала участие Екатерина Вторая, итогом стало лишение дворянского звания и смертная казнь, замененная на пожизненное заключение без света и человеческого общения, которое Салтычиха отбывала в стенах Московского Ивановского монастыря.
Опекунами ее малолетних детей – к тому времени Дарья была вдовой, стали Борис Салтыков и Иван Никифорович Тютчев – муж сестры Дарьи Аграфены.
С фамилией Тютчева связана еще одна история – у Дарьи Салтыковой был роман с Николаем Тютчевым – дедом русского поэта Федора Тютчева. Когда он решил женится на Пелагее Панютиной, покинутая возлюбленная сначала пыталась поджечь дом, вместе с Тютчевым и его женой, потом готовила нападение на супругов во время их совместной поездки – к счастью, неудачно.
В 1777 году Троицкое продали из-за долгов Салтыковых – по разрешению Сената, и его приобрел Николай Тютчев. Сюда в ранние годы часто приезжал Федор Тютчев.
Бессонница
Часов однообразный бой,
Томительная ночи повесть!
Язык для всех равно чужой
И внятный каждому, как совесть!
Кто без тоски внимал из нас,
Среди всемирного молчанья,
Глухие времени стенанья,
Пророчески-прощальный глас!
Нам мнится: мир осиротелый
Неотразимый Рок настиг —
И мы, в борьбе, природой целой
Покинуты на нас самих;
И наша жизнь стоит пред нами,
Как призрак на краю земли,
И с нашим веком и друзьями
Бледнеет в сумрачной дали;
И новое, младое племя
Меж тем на солнце расцвело,
А нас, друзья, и наше время
Давно забвеньем занесло!
Лишь изредка, обряд печальный
Свершая в полуночный час,
Металла голос погребальный
Порой оплакивает нас!
Не знаю, где поэт написал это стихотворение, но, возможно, и в Троицком.
Во время отступления французской армии Троицкое и Теплые Станы были сожжены. После восстановлены.
Нижние Теплые Станы возникают в то же время, что и Верхние – Тихон Стрешнев, владелец села Узкое переселяет своих крестьян в целях благоустройства земель, и на месте пустоши Возцы и появляется деревня Нижний Теплый Стан. Село переходит к Борису Васильевичу Голицыну в конце 1760-х после его женитьбы на Софье Ивановне Стрешневой.
Возцы и Беляево – пустоши между узковскими и троицкими землями – в 1627 году здесь находилось поместье Филиппа Григорьевича Башмакова, состоящее из одного двора, собственно, дома помещика.
Сейчас на месте Троицкого находится поселок завода Мосрентген – в 1937 году здесь построили завод рентгеновской техники, получивший в 1944 году название «Мострентген», давшее имя всему поселку. Сейчас на месте Нижних Теплых Станов деревня Мамыри, Верхние Теплые Станы просто застроены жилыми домами, это место находилось недалеко от улицы Генерала Тюленева.
Но вернемся во двор моего дома. Березы, липы, пихты и клены – они тоже вытянулись, почти до последнего, девятого этажа и сквозь листву трудно рассмотреть окна квартиры, где я жила – на восьмом этаже. Оттуда, сверху, были видны черные крыши и желтые бока двух детских садов – ближнего, совсем рядом под окнами, и дальнего – плохо просматривающегося из-за изгиба дома – туда мы наведывались на грядки за клубникой, редиской и морковкой, объедая бедных садовских детей. Корнеплоды мыли тут же – из стены детского сада торчала труба, из которой щуплой струйкой сочилась вода – можно было попить и помыть добычу. Не то чтобы нам хотелось есть, скорее, манил азарт, романтика детских книг про разбойников. Но главное развлечение – это, конечно, крыша детсада – туда мы влезали по пожарной лестнице и часами играли, делали тайники, или просто болтали, поглядывая с высока на прохожих. И никто нас оттуда ни разу не прогнал. А вот когда мы зашли внутрь – просто из любопытства – мне хотелось узнать, в этом саду пахнет также, как и в том, куда ходила я, когда была совсем маленькой, и где теперь логопедом работает моя мама. Запах начинался еще на лестнице – кисло сладкий, капустный, смешиваясь с запахами супа и выпечки, давал неповторимый аромат детсадовских стен. Обнаружившая подрощенных детей тетя, наверное, воспитательница, долго пыталась узнать, зачем мы сюда пришли. Но разве расскажешь глупой женщине про капустный запах и ностальгию по раннему детству! К тому же она оказалась слишком любопытной, стала спрашивать, из какой мы школы – но кто же в таких случаях говорит правду! Не моргнув глазом наврали, что из 126-й, а я еще и отделились от коллектива, определив себя в класс поменьше – во второй, хотя мы учились в третьем, но из-за небольшого роста меня могли принять даже за первоклассницу, что меня жутко обижало. На самом деле мы учились в 1101-й. 126-ю построили в 1976 году, а 1101-ю в 1985. Мама рассказывала, что пока я подрастала до школьного возраста, здание росло вместе со мной. Обе школы находятся рядом, объединенные общим двором, за зданиями огромный футбольный стадион и спортивные площадки. Помню, как-то с подружками решили сдать бег на отлично – бежали так, что темнело в глазах, а потом, получив свои законные пятерки лежали на траве, словно пойманные рыбы, а учитель физкультуры Михаил Андреевич, как-то посерьезнев, поднимал нас и заставлял идти и дышать. Надо сказать, физрук был у нас мировой – зимой ходили на лыжах – вокруг пруда, или по самому льду – можно было потыкать в лунки, оставленные рыбаками, лыжной палкой, разгоняя холодную воду. «Что застряли? Вернутся в строй!» – окрикивал нас Михаил Андреевич. Строй окончательно ломался, если кто-то замечал на дереве белку и все бросались к ней, шаря по карманам в поисках семечки или завалявшегося печенья. «Вы что, белок не видели!» – кипятился физрук, и приходилось следовать за ним. Летом занимались во дворе, если плохая погода – в спортзале. Меня он хвалил за подтягивания – я подтягивалась десять раз, также легко забиралась по канату на самый верх, там можно было потрогать металлическое крепление, за которое веревочная часть крепилась к потолку.
Обе школы и выглядят одинаково – трехэтажные здания, в виде двух брусочков, соединенные прозрачными коридорами – в брусочке побольше классы, учительская, директорская, за коридором – столовая, спортивный и актовый залы. Однажды мой одноклассник, пробегая по этому коридору слишком быстро, налетел на стекло и разбил его – сам не поранился, но тогда я впервые видела, как наша учительница, Надежда Васильевна кричала. Второй раз она кричала тоже из-за Миши – играя, мальчишки свалили горшок с цветком аккуратно на голову сверхподвижного ученика…
Внешне школы тоже не отличались одна от другой – крыльцо с серым козырьком, белые стены и окна, отделанные внизу квадратами, сложенными из темно-коричневых мелких плиточек. Только во дворах, ставших одним общим можно было найти кое-какие отличия – возле 126-й, более старой, деревья были высокие, в то время как возле 1101-й только начинали подрастать недавние саженцы. И еще возле 126-й стоял Бюст Артемченкова Григория Федоровича, Героя Советского Союза, летчика истребителя 105-го гвардейского полка.
Сегодня во двор школы мы не попали – она закрыта на ремонт. Зато зашли в мой подъезд – когда стояли рядом, дверь открылась и на ступеньках появился дедушка с тележкой. «Идем!» – закричала я, обрадованно подпрыгнув на ступеньках. Серые трансформаторные шкафы напротив почтовых ящиков – раньше их двери были другие, крашеные темно-зеленой краской, и в щели между шкафами можно было что-нибудь спрятать, например, складной перочинный нож. Стены подъезда сейчас персиковые, а ступени обложены коричневой плиткой. Раньше стены были зеленые, ступени серыми, тамбуры возле квартирных дверей не закрывались дополнительными дверями. Мне очень нравилось играть в прятки в подъезде – спрятаться почти некуда, зато можно разминутся с водящим на лифте – или же быть пойманным им.
Лифт был, конечно, другим – коричневые стены и двери, пластмассовые кнопки – с другой стороны, а не так, как сейчас. А ведь и этот серый лифт с зеркалом когда-то устареет, и его сменят другие, более современные кабины, и кто-то будет с нежностью вспоминать вот эти серые стены, и кнопки, и зеркало…
С девятого этажа мы выбирались на крышу, поднимаясь по лесенке, ведущей на чердак. Иногда, сидя на ступенях в подъезде, ели свежекупленный хлеб, обкусывая горбушку, – если погода была плохой, а домой идти не хотелось. О чем мы тогда говорили? Ведь это были бесконечные часы детских разговоров, из которых я почти ничего не могу вспомнить. Как бы мне хотелось проникнуть в прошлое, подкрасться к нам, детям, и незаметно включить диктофон, записывая какую-нибудь ерунду, столь важную, когда ты маленький. Может быть, про собак возле стройки, которых нужно покормить – помню, как разводили для них суп-полуфабрикат, в котором плавала вермишель «звездочки». Или о том, как ходили с классом на конюшню и один одноклассник плакал, когда его посадили на лошадь. Или про мальчика из соседней школы, с которым подружка ходила на свидание, и они даже целовалась через платок. О том, что хорошо бы подговорить родителей и всем вместе поехать к морю или какой-нибудь реке…
Я погладила стену подъезда. Как странно движется память, словно белка, перепрыгивая с ветки на ветку. Помню, как ходили в кинотеатр «Аврора» – туда мой класс водила наша учительница Надежда Васильевна на мультфильм «Пес в сапогах».
О наконец настал тот час,
Когда я здесь и вижу вас,
Едва надеясь на взаимность!..
Надрывался пес-гасконец голосом Николая Караченцова, пытаясь произвести впечатление на Констанцию – белоснежную болонку, с любопытством взирающую на своего ухажера с высоты крохотной подушечки. Мультфильм мне понравился, как и весь поход – зал с креслами где мы, когда погас свет, некоторое время продолжали шептаться и хихикать, а потом обсуждали с девочками кому какой «мушкетер» понравился больше.
Сейчас старое здание Авроры не сохранилось – это был обычный советский кинотеатр с серыми стенами, большой стеклянный холл, надпись «кино» и «театр» помельче, окружали слово «Аврора». Мне жаль, что его больше нет. Создается впечатление, будто сейчас от всей советской архитектуры безжалостно избавляются – кинотеатры, стадионы, дома. А ведь через 100-200 лет люди будут смотреть на эти здания, как мы на постройки XVIII-XIX веков. Останутся ли какие-то простые, может быть, невзрачные, но милые сердцу многих поколений дома? Надеюсь, что да.
Такая же простая архитектура и у магазина «Лейпциг», где продавались товары из ГДР. На первом этаже продукты, часть из которых можно было купить как в современном супермаркете – положить в тележку и пробить на кассе. Однажды – не помню, во что мы играли, но нам нужны были пробитые чеки, которые люди не брали, а оставляли на краю кассовой ячейки. Я ходила вдоль касс и собирала эти чеки, пока одна из кассиров, похвалив меня за помощь, не подарила мне немыслимое сокровище – целый чистый рулон для чеков! Думаю, она догадалась, что нам нужна бумага и решила поделиться. А рулон этот я храню до сих пор.
На втором этаже – одежда, галантерея, косметика, кухонная техника – миксер, который я помню, бело-желтый, его купили, когда мне было несколько месяцев, а работал он почти до моего совершеннолетия. Но самое главное – игрушки! О – это был рай для детей и ад для родителей! Именно там мне купили прекрасную собачку небесно-голубого цвета. Маме она не понравилась из-за странной мордочки, я же просто влюбилась в эту улыбку с первого взгляда, чувствуя, что сама улыбаюсь этой игрушке. Моего младшего брата брали в отдел игрушек только под клятвенным обещанием ничего не просить. Однажды он увидел пластмассовый желто-красный арбалет, тот ему так понравился, что он остановился и начал рыдать, глядя на заветную игрушку. Пришлось покупать… И здесь же уже в девяностые мне купили рыже-персиковую собачку, которую люблю и берегу.
Сегодня для нас открытым оказался не только подъезд – дверь в подвал возле средней арки оказалась открытой, внизу горел свет, из-под дома приятно пахло сыростью. Сам подвальный козырек зачем-то закрыли металлическими панелями – мне нравились входы в подвал, если мы играли, залезая на него, потом руки пахли железом и пылью.
Если дойти до последнего подъезда – там рукой подать до МКАД – большой дороги, которую в моем детстве переходили пешком, чтобы собирать грибы или просто посидеть с костром на берегу какого-нибудь ручья.
Над домом пролетел самолет, а мы свернули вниз, обходя школу со стороны спортивной площадки.
Ближе к дороге были два магазина – продуктовый и одежда-галантерея – там я дважды покупала маме сережки на день рождения – с зеленым камушком – одна потерялась, а с фиолетовым сохранились, и я их иногда ношу. Еще помню флаконы с одеколонами и духами, также нравилось мне смотреть на этикетки кускового мыла: «Земляничное» – с ягодками, «Детское» – с разноцветными буквами, «Хвойное» – с ветками елочек. Теперь вместо этого магазина здание МФЦ.
В 90-е здесь появилась пивная, она же кафе, и там можно было купить порцию развесного мороженого – оно было ужасно вкусным, из автомата наливалось в бумажные стаканчики и выдавались пластмассовые ложечки или палочки. Помещение было темным, в глубине зала сидели невеселые взрослые, а прилавок всегда пах пивом. Мы покупали свое мороженое и выходили на светлую улицу, все же внутри было неуютно.
Почему-то мне особенно хотелось показать моему спутнику это место. Но увы – никакого кафе там теперь нет, вместо него кирпичная стена, а на ней граффити с кадром из фильма «Назад в будущее», и рядом стоят желтые прокатные электро-самокаты. Почувствовав себя космическим пиратом из фильма «Гостья из будущего», когда вместо входа, ведущего к машине времени, тот обнаружил кирпичную стену, я подошла ближе. Увы, никаких признаков бывшего кафе не было. «Ха-ха-ха», – сказала мне жизнь, - что же, иронию я оценила.
Зато там, где были продукты есть Ароматный мир и Вкусвилл, а рядом на ступенях сидят дети, поедающие какие-то сласти. Жизнь меняется и длится, ничего с этим не поделаешь.
Мы перешли дорогу и пошли вдоль леса – отсюда видна Академия акварели и изящных искусств Сергея Андрияки – на месте стройки – так мы называли долгострой, остававшийся почти неизменным на протяжении всего нашего детства. Сначала мы просто наблюдали бетонные серые плиты – оформленный каркас будущего здания, когда подросли – залезали, поднимались наверх, прыгали вниз, рискуя сломать ногу или напороться на ржавый гвоздь или кусок арматуры. Оказалось, наша стройка – это здание дома ветеранов Союза художников СССР, которое так и не достроилось, зато появилась Академия Андрияки – симпатичный желтый особнячок с колоннами.
Есть места, где чувствуешь себя счастливым. Я беру своего друга за руку, и мы входим в лес. Стоит жара, в траве вовсю заливаются кузнечики. Навстречу нам выходят дрозды и строго смотрят на двух людей, бредущих по тропинке. Я рассказываю, как в детстве решили заблудиться в лесу и выживать – словно Робинзон Крузо. Взяли спички, соль, хлеб и картошку и отважно пошли напролом – в чащу. Шли мы шли, наконец попав в те места, где никогда раньше не бывали, и уже надеялись зайти в совершенно безлюдную и дикую часть леса, когда деревья расступились и показались дома соседнего района – Коньково. Огорчению нашему не было предела – в следующий раз решили идти в лес за большой дорогой – за МКАДом – но к счастью эта затея осталась не исполненной.
Мы же вернулись на дорогу, ведущую к пруду и сели на лавочку. Солнце заслонили облака, приятный ветер раскачивал лесные деревья. На земле рыжие муравьи тащили чьи-то яйца – перекладывали свои или несли в свой муравейник захваченные. Мимо шли родители с детьми, пробегали бегуны, ехали велосипедисты, шумно проходили подростки. Все как раньше.
Почему человеку важно видеть неизменным то, что он знал ранее? Это успокаивает. Словно этакая форма бессмертия – раз есть дом, в котором родился и вырос, школа, лес и пруд – значит и мне не так уж много лет. Сорок лет – много это или мало? Кроме того, приятно вспомнить детскую безграничность жизни – казалось, времени много, и ты еще все успеешь. А на самом деле каждый день здесь последний. Даже этот, сегодняшний, с домом, прудом и лесом.
На берегу, недалеко от места, где раньше была деревянная сцена, стоят огромные серые буквы – Теплый Стан, я тут же взбираюсь на них и фотографируюсь, обнимая букву Т. Тем временем небо совсем посинело и начал накрапывать дождик. Но я хочу купаться! Переодеваюсь и захожу в пруд. Вода теплая, на берегу есть раздевалки, на вышке сидят спасатели. Медпункт по-прежнему возле лодочной станции. Пока я плаваю дождь усиливается и начинается гроза. Мы прячемся под орешником, гром гремит совсем рядом.
Я вспоминаю детскую площадку – о наша площадка из Зоны отдыха! Сейчас это место называется ландшафтный заказник «Теплый Стан», а раньше на дороге, ближе к пруду, горожан встречала большая конструкция в виде спирали, на ней крупные буквы: «Зона отдыха». А на площадке рядом с песочницей стояла деревянная карета с усатым кучером в цилиндре, запряженная тройкой лошадей – пара темных и белый конь в яблоках, идущий первым, с еще одним деревянным седоком – солдатом-наездником. Причем красные яблоки на коне были расписаны как надо – с веточками и листьями, а на одном даже сидела птичка. Дети эту конструкцию обожали! И в карету, и на лошадей можно было залезть, иногда даже выстраивалась очередь. Помню, я хотела выбрать одну из этих лошадей как самую любимую – и так и не смогла. Белый конь мне нравился, но на него сложнее залезть, так как на нем ехал солдат, к тому же он и так был самым ярким и всем нравился. Оставались две темные – с деревянными седлами, в которых так весело было «ехать», болтая ногами. В жару они нагревались и пахли краской и деревом. «Если выберу правую – обидится левая, – думала я, – и наоборот». Обижать лошадок совсем не хотелось…
Чуть дальше стояли каменный столик-грибок и рядом стульчики, тоже в виде грибов. Недалеко от них – улитка-горка. Высотой полтора метра, в сарафане с оборками, в одной лапке она держала большой гриб, в другой корзинку с грибами поменьше. С одной стороны панциря шли ступеньки, и можно было скатиться с другого бока – горка для самых маленьких, но необыкновенная. И снова меня мучает вопрос – кто автор этого невероятного проекта? Для меня пока остается тайной – кто построил эту площадку, и были ли в Москве подобные.
Лошади просуществовали до начала девяностых, улитка исчезла, по-моему, в 2012 году. Помню, как прочитала эту новость – на работе – что моей улитки больше нет. Слезы полились сами собой. Я сидела перед монитором и думала, что скажу начальнику, если он зайдет и увидит меня рыдающей, про улитку-горку? Хотя он меня бы понял.
Сегодня на месте моего детского счастья современная детская площадка.
Плавая под дождем вдоль берега в нагретой воде, я старалась не заплывать в сторону, по направлению к плотине, там, где на берегу растут кусты орешника, образуя тенистый уголок. Именно здесь я чуть не начала тонуть, хлебнув воды, когда зашла слишком глубоко и потеряла дно. Тонут люди и правда тихо и незаметно – я молча барахталась, пытаясь выбраться, пока рядом стоящий мужчина – спасибо тебе, добрый человек, не переставил меня на более мелкое место, пробасив: «Ты что, плавать не умеешь?» «Умею!» – пискнула я, зачем-то соврав – плавать тогда я еще не умела. А научусь лишь на следующий год – сама, точно не понимая как, здесь, в этом пруду.
Сейчас я могу плыть несколько часов и все равно то место под орешником меня немного пугает. Я специально каждый раз захожу туда и иду в глубину, чтобы потерять дно. И каждый раз мне немного страшно.
Тем временем дождь полил в полную мощь. Мы спрятались под деревом, слушая, как совсем рядом идет гроза.
В воде плавали утки, не боясь промокнуть. Рядом на берегу сидела кряква с оттопыренным крылом, я подумала, может, оно у нее сломано, и шагнула к ней – птица недовольно подняла крыло, и из-под него прыснули к воде крошечные утята.
Под дождем мы перешли плотину – на ней, как раньше, стояли рыбаки. От воды и от мокрых дорожек поднимался пар.
Мы вышли в Коньково, и там шли под дождем и пели «Куба любовь моя»… Вода пенилась, сбегая по проезжей части вниз. Увидев кафе, мы сели на веранде и закутались в пледы. Дождь шел, не собираясь прекращаться…