Годы шли. Прошла и осела в воспоминаниях молодость, все больше серебристых нитей замечала Антонина в шевелюре мужа, а потом и в своей собственной. И вновь в привычную жизнь ворвалась война, все смешала, наполнила дни тревогой и страхами. Уходя на фронт, Федор Игнатьевич позаботился, чтобы жена осталась работать в больнице, вновь ставшей военным госпиталем. За ее жизнь он беспокоился больше, чем за свою. Вернулся он в сорок третьем, после тяжелого ранения. Война сильно изменила его, погасила огонек в глазах, состарила душу. И отныне опорой семьи стала Антонина, взявшая на себя заботы о муже-инвалиде.
Теперь они занимали только одну комнату в квартире, во вторую еще в начале войны подселили эвакуированную из Петрограда Ираиду.
Предыдущая глава здесь:https://zen.yandex.ru/media/elenachum/antonina-prodoljenie-62f9183aeba760667de58806
Однажды, осенью сорок первого, возвращаясь после очередного трудного дня домой, Тоня увидела около своей двери молодую женщину с чемоданом.
— Здравствуйте, вы из этой квартиры? У меня ордер на вселение.
Она протянула Антонине бумажку с фиолетовой печатью. Тоня распахнула перед новой соседкой дверь.
— Ну что ж, проходите, раз такое дело. Давайте знакомиться.
Женщина сняла в прихожей модный габардиновый плащ, круглую шляпку с полями и оказалась обладательницей пушистых рыжих волос и светлых веснушек. Веселые конопушки покрывали не только точеный носик и бледные щечки, но и шею, руки. Тонкую талию перехватывал широкий красный ремень. Она казалась совсем молоденькой, только сеточка морщинок вокруг глаз выдавала возраст за тридцать.
— Ираида, — женщина протянула узкую ладошку и дружелюбно улыбнулась.
Через час соседки пили на кухне чай с пирогом и болтали без умолку обо всем на свете.
Новая жилица оказалась родом из Питера, училась в гимназии, когда грянула революция. Родные сумели эмигрировать, а она с бабушкой и старшим братом должны были плыть следующим пароходом. Но старушка расхворалась, выехать они не смогли. Бабушка вскоре умерла, брат сгинул в огненном смерче Гражданской войны, и осталась она одна-одинешенька. Погибла бы, если бы не присмотрел поцелованную солнышком девочку красный командир. С тех пор возит ее за собой по стране, куда его направят, туда и она едет. И не жена, поскольку он женат, и не дочь… Он называет ее боевой подругой. Ну, подруга, так подруга, для нее главное, что он есть на белом свете, что он всегда рядом.
Женщины быстро подружились, у них оказались схожие интересы, взгляды, в чем-то схожие судьбы. Две одинокие души, брошенные в водоворот событий, ухватились друг за друга, чтобы не пропасть.
Ираида заняла бывшую спальню. Вещей у нее было немного: чемодан с нарядами, пара фотографий в рамочках да стопка книг. С ее появлением в доме черная тоска и страх отпустили Антонину, жизнь вновь обретала краски.
Ида работала секретарем-машинисткой в горисполкоме. По утрам под окнами сигналил легковой автомобиль. Ида, свежая и нарядная, выпархивала из квартиры, и прохожие, глядя на беззаботную дамочку, садящуюся в авто, и подумать не могли, какая непростая жизнь была у этой «бабочки».
В коридоре хлопнула входная дверь. Антонина быстро собрала фотографии в коробку и сунула ее в комод. Выглянула в коридор. Раечка молча, словно не видя мать, прошла мимо в комнату Ираиды. Соседка примирительно махнула Антонине рукой и последовала за Раей. Тоня сидела в своей комнате, притихнув, как мышь в норке, прислушивалась к голосам за стеной, к звяканью посуды на кухне, к шуму воды, льющейся из крана. Дочка живая, здоровая дома, пусть и за стенкой, главное — рядом. Тревога отпустила ее душу, и как змея уползла в темный угол под диваном. Но на смену ей подкралась обида, взяла за горло, сжала сердце горячей рукой.
В квартире все стихло. Антонина тоже попыталась заснуть, но сон не шел, вместо него вновь пришли воспоминания. Вспомнился сырой сентябрьский день сорок четвертого, два черных испуганных глаза на худеньком детском личике и грязная ручка, тянущая бублик из ее сумки. Маленькая девочка лет трех-четырех с добычей в руках бросилась наутек, путаясь в длинных полах рваной кофты.
— От бисово отродье! Не успеют народиться, как уже по сумкам шныряют! Цыганское племя… — посочувствовала торговка семечками.
— Господи, такая маленькая и одна! Цыганка? Мать-то где?
— Та кто ж его знает? Може, померла… Табор утут за рынком стоял, неделю как снялись и ушли, а девчонку чи забыли, чи потеряли.
— И где же она живет?
— Я почем знаю? Видать к беспризорникам прибилась. Много их сейчас развелось.
— Так холода надвигаются, погибнет ведь ребенок!
— Знамо, погибнет, коли милиция не отловит, — равнодушно пожала круглым плечом торговка.
Ночью сон не шел к Антонине. Нудный осенний дождь слезами стекал по стеклу. Ветер гнул ветви ясеня за окном. Где-то под этим дождем бездомной собачонкой мерзла маленькая девочка.
Продолжение следует...