Он ждал меня. Всего на секунду в его промозглом взгляде мелькнули облегчение и радость. Или мне показалось? Нет, всё-таки показалось.
- Ну, здравствуй, дочь. – Дубровский неторопливо направился ко мне. Сжалась, ведомая неконтролируемым инстинктом самосохранения. Наткнулась на твёрдую грудь. Качок возвышался неприступной, несокрушимой скалой. – Где ты провела ночь? Я жду подробного отчёта.
- А с чего это я должна вообще что-то тебе объяснять? Тебя никогда не интересовала я и моя жизнь! – Сжала кулаки и воинственно вскинула подбородок. – Или ты боишься, что непутёвая дочь испортит твою идеальную репутацию?
- Дочь… — прозвучало угрожающе, но меня уже ничего не могло остановить. Горячая тяжёлая ладонь легла на плечо, но я скинула её, даже не глядя.
– Тебе лишь бы командовать! Ты никогда не спросил меня, чего я хочу! А я хочу свободы от тебя! Слышишь? Отстань от меня!
- Да как ты смеешь! – Отец зарычал и сделал шаг, но будто наткнулся на невидимую стену и отступил.
- Я смею? Да, смею! Мама не смогла уйти от тебя, а я смогу, понял? Клянусь, я сделаю всё, чтобы не видеть тебя. – Злые слёзы текли по щекам. А я даже не пыталась их вытереть. – Да, она в плену у тебя, но не я. Можешь посадить меня в клетку, запереть в комнате, но я сбегу. Слышишь!
Волна эмоций пронеслась по непоколебимому, идеальному лицу, стоящему передо мной мужчины. Горечь, разочарование, тоска, грусть, безнадёжность. Пронеслась и пропала.
- Твоя мать – глупая, вздорная истеричка!
- Не смей так говорить о моей матери! Ты! Это из-за тебя она страдает…
Рыдания сотрясают. Оседаю на пол. Мама…
Мне было пять лет, но помню тот день, как сейчас, будто не было десяти долгих, бесконечных лет. Отец водил в дом красивых тёть. Они улыбались, сюсюкали и просили ничего не рассказывать маме: пусть это будет большой-большой секрет, а за это я получу конфетку. Мне восемь. Я маленькая, но неглупая. Быстро поняла, что за женщин водил в дом отец. И чем занимался на супружеском ложе.
Мама знала тоже. Не могла не знать. Красивая, высокая, с роскошной гривой рыжих волос, она была в сто раз краше любой размалёванной фифы, которую отец тащил себе в койку. Но папа был недоволен, постоянно придираясь к супруге: не так ходит, не так говорит, не так одевается, не так выглядит. Кажется, в маме не было ничего, что бы могло понравиться мужчине, взявшему её замуж. Скандалы, истерики, крики, битьё посуды. Обычно я пряталась в комнате, но в этот раз не успела, засев в гардеробе возле входа. Маленькая щёлочка позволяла видеть происходящее как на ладони. Закрыла уши, чтобы не слышать. Но закрыть глаза так и не смогла.
Мама замахивается на отца, кажется, впервые в жизни опускаясь до насилия. Но папа перехватывает руку и с силой толкает мама. Она летит, ударяясь спиной и головой. Тишина. Гробовая. Она звенит в воздухе, разрывая пространство на куски.
- Ты ещё пожалеешь об этом. – Мама вытирает капельку крови, скатывающуюся из прокушенной губы, и тяжело поднимается. Ковыляет до шкафа, где весит верхняя одежда. Она не ожидает увидеть меня и застывает на секунду, изучая внимательными пронзительными глазами. В них плескается решимость и вечность. Мама вытаскивает пальто и меня. Не даёт одеться и обуться. Просто тащит за руку. Не знаю почему, но я молчу. Отец стоит спиной и не видит, что меня уводят. Да и видел, остановил бы?
Машина. Я на переднем сиденье. Ноги промокли в весенних лужах. Но мама не обращает на это внимание, бросая равнодушное «Переживёшь», когда я решаюсь пожаловаться на замёрзшие конечности. Машина летит, в открытых окнах свистит ветер, в динамике на полную мощность гремит незатейливая песенка, которую я так и не смогла вспомнить. Сжимаюсь, борясь с ремнём безопасности. Но непослушные пальцы не могут справиться с замком. Наконец раздаётся щелчок, который я больше чувствую, чем слышу. Поднимаю глаза и… удар. Жгучая боль по груди. Осколки в лицо. Только и успеваю закрыться ладонями. Толчок и я теряю сознание, чтобы очнуться в новой реальности, в реальности, где мамы нет.
Сначала она была в коме. Врачи боролись за жизнь, но давали неблагоприятные прогнозы. И они сбылись. Женщина, которая открыла глаза спустя несколько месяцев, не была моей мамой. Она даже не была женщиной. «Овощ» — презрительно фыркнул отец, подписывая документы на содержание жены в престижном пансионате для тяжелобольных.
И вот десять лет несколько раз в год мы ездим навестить маму. От роскошной женщины не осталось ничего. Волосы подстрижены коротко: никому не нужна красота, доставляющая лишние хлопоты. Блуждающая улыбка и пустые глаза, в которых не было узнавания. Ей не нужна я, у неё свой мир. Надеюсь, она в нём счастлива. Не то что я.
Мне же на память достался шрамик над бровью, глубокий, долго незаживающий порез на предплечье и перелом ноги. Последний, кстати, болел на перемену погоды. И ненависть, жгучая ненависть к мужчине, который называл себя моим отцом.
- Это из-за тебя она сейчас в клинике, а не со мной… — всхлипы вырываются из груди.
Дубровский садится на корточки, чем шокирует до икоты. Я могу рассмотреть каждую волосинку в пробивающейся щетине, каждое пятнышко на коже и трещинку на губах. Идеальный костюм сминается некрасивыми складками – с дорогой вещью так нельзя обращаться.
- Я переживал. Сейчас в городе происходят нехорошие вещи. Ты можешь пострадать. – Он уводит разговор от мамы. Как всегда, когда я завожу о ней речь. – И в следующий раз я могу не успеть.
- Не надо меня спасать, — вытираю раздражающие дорожки, поднимаюсь и смотрю, как следом за мной движение повторяет отец. – Сдохну – тебе хлопот меньше.
- Не смей так говорить! – Отец хватает за куртку. И куда девалось его хладнокровие?
- А то что? Снова приставишь няньку? Как там поживает кукла? Уже успела обслужить тебя за закрытыми дверями, м?
Как-то легко довела. Равнодушно смотрю, как в замедленной съёмке, поднимается рука для пощечины. Приготовилась к резкой вспышке боли. Но оказываюсь на чей-то широкой спиной.
Качок. Отец отступает перед ним. Разворачивается и собирается уходить. Даже успеваю разуться и снять куртку.
- Я искал тебя, — отец не поворачивается, я не вижу его лица, — чтобы лично сообщить новость. У твоей матери был ночью приступ. Кровоизлияние в мозг. Она умерла почти мгновенно. Мне жаль.
В висках застучало.
Я впервые в жизни лишилась сознания.
*** ***
Темно. Горит ночник. Мягкая постель и родная подушка под щекой. С мгновенье я осознаю реальность, и она бьёт обухом по голове. Мама… Больше её нет. И пусть она не узнавала меня, но я могла изредка целовать сухую щёку и сжимать тонкие ладони в сеточку морщин. А теперь…
В памяти мелькают картины из детства, так бережно хранимые в закромах воспоминаний. Я снова плачу, выплёскивая горечь и одиночество. Маленький клубочек живой боли. Кто-то большой и тёплый опускается рядом, обнимает, гладит по волосам и шепчет бесконечно нежное. Я забываюсь в объятиях и сне.
*** ***
На похоронах нас трое: отец, я и Воронов, который не отстаёт ни на шаг, будто боясь, что я снова исчезну. Мы с отцом не смотрим друг на друга. Только на маму. Я пытаюсь запомнить каждую чёрточку любимого лица. Священник что-то говорит над могилой. Опускаю в гроб букет белых роз. Бросаю горсть земли на крышку и остаюсь стоять до последнего, пока не появляется рыхлый холмик.
Больше не осталось на свете человека, который меня бы любил. Кутаюсь под прохладными, резкими порывами мартовского ветра.
Прощай, мама.
Продолжение:
PS. Не успела дописать в воскресенье. Расстроилась сильно, так как аттестацию провалила. Теперь в ЗП потеряю около 10 тысяч. Это сильно скажется на моем качестве жизни. Теперь придётся компенсировать доходом с Дзена. Хотя каналы давно не приносят дохода... В общем, я в расстройстве. Простите.