В делах канцелярии Смоленского губернатора в 19 веке довольно часто встречается понятие "буйство крестьян". Некоторые из этих дел читаются прям как дюдюктив и боевик под одной обложкой. Ну попробуем разобраться - чего ж оне буйствовали-то? С корчемством, то бишь с тайным производством и торговлею спиртными напитками и другими предметами, составлявшими монополию государства или обложенными акцизом, активно боролись ещё с 17 века. Но… Дела смоленской палаты уголовного суда за вторую половину 19 века говорят нам, что как с этой заразой не боролись, а она имела место процветать. Корчемники проходили по смоленской губернии целыми партиями. Разъездные служители корчёмной стражи сбивались с ног, производя обыски в деревнях. К охоте на корчемников привлекались воинские команды. Но самогона в губернии меньше не становилось.
В сентябре месяце 1848 года исполняющий должность корчёмного заседателя Зенкович с корчемными стражниками в количестве семи человек при унтер-офицере Смоленской инвалидной команды Спиридоне Воробьёве нагрянули с обыском в деревню Бердебяки Смоленского уезда. Мужичкам, видимо, было что скрывать, потому как означенные крестьяне, отобрав у воинской команды лошадей, вынесли служивых из деревни на кулаках. Зенкович и Воробьёв докладывали начальству, что их подчинённые сражались «аки львы», но были вынуждены отступить по многолюдству противника. При медицинском освидетельствовании оказалось, что только у рядового Гаврилы Тихонова есть телесные повреждения – ссадина с опухолью на локтевом суставе левой руки. Сие повреждение приносит пострадавшему значительные страдания и требует медицинской помощи. А она в те времена была недешева. Этого хватило Смоленской палате уголовного с уда для передачи дела в Военный суд, согласно тому 15 статьи 1607 пункта 3 Свода Законов уголовных. В данном пункте говориться что «из лиц Гражданского ведомства предаются Военному суду корчемники, в случае сопротивления военной команде при выемке корчёмного вина». Об этом Палата уголовного суда извещала Смоленское Губернское Правление рапортом. Да уж, побуянили мужики на свою голову.
В июле 1849 года корчёмная стража захватила у деревни Голенищево обоз из девяти телег с "корчёмным вином", то биш с самогонкой. Крестьяне, управлявшие телегами, разбежались и укрылись в лесу. По закону телеги и лошади были переданы в Краснинскую контору акцизно-откупного комиссионерства, а вино - в Краснинский винный магазин (то есть было очень неплохого качества, не выливать же). И вот у корчёмной стражи появился повод почаще проверять крестьян в Голенищево. Деревня принадлежала двум помещикам - отставному подполковнику и кавалеру Василию Ивановичу Рачинскому (по одну строну оврага, разделявшего дома) и отставному генерал-майору и кавалеру Осипу Абрамовичу Ленарскому (по другую сторону оврага). И вот по указанию поверенного Краснинской конторы акцизно-откупного комиссионерства Боташева, кандидат на полицейскую должность поручик Бабынин с корчёмною стражею и понятыми (Жёрновского волостного правления старшиной Харитоном Степановым и двумя крестьянами деревни Прилеповки) 14 октября 1849 года отправился на обыски корчёмного вина в Голенищево. Первые два дома крестьян помещика Рачинского проверили без каких-либо эксцессов, корчёмного вина не нашли. Во дворе третьего дома стражу встретил крестьянин лет тридцати, который попытался запретить входить в дом. За ним во двор вышел пожилой крестьянин, выдавший такую фразу: "чего их тут слушать, хватай кол - гони их со двора". Затем старик выскочил на улицу и криком начал созывать остальных жителей деревни бить корчёмную стражу. Государевы люди и опомниться не успели, как толпа крестьян с дрекольем набросилась на них. Корчёмная стража, понятые и Бабынин кинулись прочь из деревни. По показаниям кандидата на полицейскую должность, он пару раз пытался остановиться и успокоить крестьян, но видя их ожесточение на него, снова бежал. Бабынин собрал всех своих на одной телеге и на галопе отвёз в Жорновку, а потом и в Красный, где и доложил об инциденте и потерях. А потери оказались не малые - три телеги с лошадьми и упряжью, шкатулка с деньгами (сто с лишним рублей серебром, собранных корчёмной стражей с питейных домов Краснинского уезда, да ещё шестьдесят рублей серебром собственных денег Бабынина), четыре меры овса, два пуда печёного хлеба, нагольный тулуп и панбархатный кисет с табаком и тремя рублями на серебро, принадлежащие служащему корчёмной стражи дворянину Лаппе. Через пару дней управляющий Краснинскими питейными сборами Рафаилов со становым приставом Ловейкой и корчёмной стражей нагрянул в Голенищево. И в первом же дворе обнаружили телегу, на которой стояли бочонок и баклага с корчёмным вином. Крестьянин, бывший у этой телеги, перемахнув через плетень, скрылся в лесу. Пока проводили обыск в доме, во двор заявился ещё один крестьянин с ведром самогонки. Он и попал в оборот. Удравший же в лес, вернулся сам, так как в доме находился его сын. Он оказался беглым, проживающим уже более трёх лет в Голенищево. Назвался Сергеем. Пристав Ловейка с уловом отправился в Красный, по дороге зашугав чуть не до икоты волостного старшину в Жёрновке. Это дало результат. Через пару дней волостное управление представило в Краснинский земский суд одну телегу с двумя лошадьми, шкатулку и кисет, правда пустые, и нагольный тулуп. Также были представлены зачинщики буйства в Голенищево в количестве шести человек. На заседании земского суда, из того человечка с ведром водки попытались сделать главного корчемника в Голенищево. Был он крестьянином помещика Ленарского, звали его Ефрем Степанович Стёпкин. Разливался он соловьём, рассказывая интереснейшую историю о том, что решил женить брата. Сосватал за него в Смоленском уезде девушку и решил семью невесты угостить. Уже собирался ехать в казённый питейный дом, как встретил на дороге неизвестных ему крестьян на телеге с бочонками. Что за люди он не знает, но именно они продали ему два ведра вина, по два рубля серебром ведро. Так как в доме Стёпкина никаких корчёмных приспособ полиция не нашла, суд оштрафовал его на девять рублей серебром и отпустил на поруки, под расписку волостного старшины. Причём деньги Стёпкин отдал сразу (и откуда у него такие деньги???). Что интересно, пока рассматривали дело Стёпкина, беглый Сергей, по недосмотру десятских сбежал из присутствия))))) Из шести крестьян из Голенищево - четверых отправили в Краснинский тюремный замок (их опознали и Бабынин и корчёмные стражники, как тех, кто их гонял в первых рядах))). Вину никто из них не признавал, только один из них рассказал, что его дочка позвала с поля на двор, и когда он пришёл, корчёмные стражники убежали от него с криками, что твой барин, мол, за всё ответит. Двоих, хотя их и опознали как участников избиения, отпустили. Одному из них было 75, а другому 86!!! лет. Боевые старички. Дальше дело передали в Смоленский губернский уголовный суд. О судьбе крестьян более ничего не известно. Вряд ли что хорошее получилось.
Осенью 1855 года корчёмная стража проводила обыск корчёмного вина в деревне Средние Мордашки Поречского уезда. Взяв в понятые десятского Демида Никитина и крестьянина Фёдора Яковлева, служивые отправились по домам. Оказалось, что весь народ в доме Михаила Григорьева гуляет на свадьбе. В амбаре Григорьева было найдено ведро хлебного вина. Объяснить его происхождение хозяин дома не мог. Ну как же на свадьбе-то народ не угостить как следует, вопрошал Михаил Григорьев корчёмных стражников. Всего ведро, да на всю деревню. Но, вышедшие на шум брат Михаила Илья Григорьев да кум Никита Данилов, были в таком изумлении от выпитого, что стражникам сразу стало ясно – водки было много. В чём они и обвинили Михаила Григорьева. Илья да Аникита встали на защиту чести родственника. И с таким пылом взялись её защищать, что корчёмная стража умылась кровавыми соплями. Как-никак морды у жителей Средних Мордашек были шире плеч. Да и какая свадьба без драки. Подвело буянов количество выпитого, на ногах они держались еле-еле. Связанных драчунов, Михаила Григорьева да изъятое ведро водки стражники доставили в Поречье в Земский суд.
По закону человек, у которого изъято корчёмное вино, подвергается штрафу в трёхкратном размере стоимости того вина в акцизном откупе. Попал Михаил Григорьев на 5 рублей 25 копеек серебром. Правда в законе была и оговорка, ежели корчёмное вино окажется высокого качества, то стоимость его при продаже в акцизный склад и стоимость проданной тары (того самого ведра) из штрафа удерживают.
Нынешний лозунг «Сиди дома» очень бы пригодился в январе 1850 года крестьянину деревни Резаново Смоленского уезда Илье Фёдорову. Тот оказался в районе сельца Вонлярово, имея при себе три рубля денег серебром на покупку корма для скота. Во всяком случае, он так сказал своим домашним. На его беду пристав 1 стана Краснинского уезда отставной капитан Андрей Ловейко разогнал в тех местах большую партию корчемников. Именно что разогнал. Захватил сани, лошадей, бочки с водкой, а вот всех корчемников упустил. И тут на свою беду на дороге показался Илья Фёдоров, с интересом разглядывающий царящую вокруг саней суету. Он было уж и прошёл мимо, когда раздался зычный голос пристава:
- Погоди-ка, мил человек. А ты чьих будешь?
-Господина подполковника и кавалера Василия Иванова сына Рачинского, деревни Резаново крестьянин Илья Фёдоров, - отрапортовался мужичок.
- О как, - оскалился Ловейко, - а какого ж чёрта ты здесь делаешь?
- Дык я того, за сеном.
-А я тебе расскажу, ты вот с этой водкой корчёмствуешь, ты мой сладкий сахар. Вяжи его, ребята.
Захваченную партию с Федоровым в придачу корчёмная стража привезла в Катынь, где пристав и устроил первый допрос Илье Фёдорову. Тот клялся и божился, что не виновен. Однако отставной капитан уже закусил удила. И способы внушения у него были те ещё. Получив в живот пару раз валенком, насыпанным песком, Илюха впал в уныние и согласился сотрудничать со следствием. А Ловейко уже диктовал его показания волостному писарю. Оказалось, что не за сеном ушёл из родного дома Илья Федоров, а вовсе даже в местечко Падоры в Оршанском уезде Могилёвской губернии в корчму. Купив там у еврея Залмана ведро водки, Федоров присоединился к партии корчемников, которые собрались проехать, торгуя водкой по Краснянскому и Смоленскому уездам. И были в той партии Иван да Захар из деревни Тростянки Смоленского уезда, Никанор Васильев из Ухиньи, здоровенный чернявый человек по имени Василий, бравший сразу 20 вёдер водки у корчмаря. Также к партии присоединились, назвавшиеся дворянами Захар Жабыко и Андрей Путято, да государственный крестьянин Степан Иванов. Тот рыжий и с бельмом на правом глазу. Короче, имел капитан Ловейко о корчемниках все нужные сведения, а вот поймать с поличным не мог. Все были вооружены дубинами, а у Жабыко имелись сабля да небольшой пистоль. А ночевала партия в деревне Корытне, у вдовы Агриппины Архиповой по прозвищу Василиха.
- Ты всё уяснил, или снова тебя валенком попотчевать?
-Уяснил, барин, уяснил.
- Ну так подписывай показания.
-Дык я ж ведь грамоте не обучен. Я на суде всё как велено скажу.
-Унтер-офицер, пошлите за священником. Заверит показания этого корчемника.
Явился священник Павел Колосов. Картина его взору предстала более чем странная. На коленях к нему пытается бежать, что-то голося о покаянии, бородатый мужичок в потрёпанном тулупчике и без шапки, двое солдат его удерживают за руки. В углу за столом волостной писарь, а по комнате с трубкой в зубах разгуливает какой-то чиновник.
- Я пристав 1 стана Краснянского уезда Ловейко. Вам нужно заверить показания, данные пойманным моей командой корчемником.
-Батюшка, отпусти душу на покаяние, смилуйся! Покаяться хочу, облегчить душу, - вдруг заорал удерживаемый мужик. И тут же получил по шее от одного из солдат, неча тут рот разевать.
Священник попросил оставить его с мужиком наедине. Пристав скривился, но всё же выгнал всех из комнаты. Заикаясь и плача, Илья поведал батюшке свою историю. Тот задумался. Кое-какие мысли у него родились, и Фёдоров был заинструктирован, как себя вести в суде. Показания Ильи Фёдорова отец Павел Колосов заверил собственноручной подписью.
На следующий день корчёмная стража с захваченным вином и преступником выступила в сторону Красного. В тот же вечер Илья оказался в одиночной камере Краснинского тюремного замка. Пристав, потирая руки, написал рапорт для уездного суда, и отправил водку на акцизный склад.
Но вот в суде дело пошло наперекосяк. Илья Фёдоров орал на весь Красный, что показания из него выбили, деньги кровные отобрали, истязали нещадно, что может подтвердить священник Колосов. На следующее заседание вызвали Колосова. Тот объяснил, что не видел, как избивали Фёдорова, но нашёл его в большом расстройстве чувств, исповедовал, и тот поклялся ему на Священном Писании, что ни в чём не виновен. Пристав Ловейко имел бледный вид. Дело было передано в Смоленскую Палату уголовного суда. Там всё повторилось. Фёдоров орал о своей невиновности и причинённых ему побоях. Объяснял, что не знает никаких евреев в Оршанском уезде, Василисих, Жабыко и прочую корчёмную живность. Священник рассказывал о солдатах, крепко державших подозреваемого и отпускавшим ему подзатыльники. Ловейко докладывал суду, что он полностью уверен в виновности Фёдорова.
Смоленские судьи оставили Илью Фёдорова в «большом подозрении» в деле о партии корчемников в Краснинском и Смоленском уездах, и передали его Василию Ивановичу Рачинском под подписку. Ловейко же подал рапорт об увольнении с должности, и уехал в своё имение в Рославльском уезде.
А оне всё буйствуют... с чего бы? 15 января 1862 года в сельце Знаменском Бельского уезда, имении поручика Николая Антоновича Рачинского, временно обязанные крестьяне отказались выходить на барщину. Уговоры волостного старшины не помогли. Крестьяне из Знаменского отправили также представителей на другие два хутора имения Рачинского с предложением отказаться от барщинных работ. Мирового посредника нашли в городе Белом только 20 января, он был на Мировом Съезде. 21 числа мировой посредник прибыл в Знаменское и приказал собрать крестьянский сход. На сходе крестьяне заявили, что барщину больше выполнять не будут, "хоть бейте нас, хот шкуры рвите". Выяснилось, что при составлении уставной грамоты, бывший волостной писарь, венденский гражданин Филипсон, уговаривал крестьян остаться на барщине и отказаться от оброка, обещая от имени помещика Рачинского всякие льготы и послабления. Однако, после утверждения уставной грамоты, Филипсон по доверенности от помещика стал управляющим имением, и стал требовать от крестьян выполнения барщинных работ по полной без каких-либо льгот. Мировой посредник, обещаниями решить вопрос об оброке с Николаем Антоновичем Рачинским, уговорил крестьян прекратить буйство. А крестьяне послали к Рачинскому своих представителей с просьбой перевести их на оброк. 23 января к мировому посреднику присланы от помещика бумаги о дополнении уставной грамоты на имение пунктом об оброке. Список семи зачинщиков из крестьян сельца Знаменское передан мировым посредником земскому исправнику. Тот 28 января отправился в Знаменское, и в волостной конторе при понятых семерым зачинщикам беспорядком было "внушено повиновение, путём чтения надлежащих постановлений и сечением розгами (исправительному полицейскому наказанию)". Исправник отправил рапорт о происшествии Смоленскому гражданскому губернатору. Смоленский губернатор, действительный статский советник и кавалер Юлий Константинович Арсеньев, в письме министру внутренних дел указал на Филипсона, как на виновника беспорядков, однако никаких мер к оному не принято.
В делах канцелярии Смоленского губернатора в 19 веке довольно часто встречается понятие "буйство крестьян". Некоторые из этих дел читаются прям как дюдюктив и боевик под одной обложкой. Ну попробуем разобраться - чего ж оне буйствовали-то? С корчемством, то бишь с тайным производством и торговлею спиртными напитками и другими предметами, составлявшими монополию государства или обложенными акцизом, активно боролись ещё с 17 века. Но… Дела смоленской палаты уголовного суда за вторую половину 19 века говорят нам, что как с этой заразой не боролись, а она имела место процветать. Корчемники проходили по смоленской губернии целыми партиями. Разъездные служители корчёмной стражи сбивались с ног, производя обыски в деревнях. К охоте на корчемников привлекались воинские команды. Но самогона в губернии меньше не становилось.
В сентябре месяце 1848 года исполняющий должность корчёмного заседателя Зенкович с корчемными стражниками в количестве семи человек при унтер-офицере Смоленской инвалидной команды Спиридоне Воробьёве нагрянули с обыском в деревню Бердебяки Смоленского уезда. Мужичкам, видимо, было что скрывать, потому как означенные крестьяне, отобрав у воинской команды лошадей, вынесли служивых из деревни на кулаках. Зенкович и Воробьёв докладывали начальству, что их подчинённые сражались «аки львы», но были вынуждены отступить по многолюдству противника. При медицинском освидетельствовании оказалось, что только у рядового Гаврилы Тихонова есть телесные повреждения – ссадина с опухолью на локтевом суставе левой руки. Сие повреждение приносит пострадавшему значительные страдания и требует медицинской помощи. А она в те времена была недешева. Этого хватило Смоленской палате уголовного с уда для передачи дела в Военный суд, согласно тому 15 статьи 1607 пункта 3 Свода Законов уголовных. В данном пункте говориться что «из лиц Гражданского ведомства предаются Военному суду корчемники, в случае сопротивления военной команде при выемке корчёмного вина». Об этом Палата уголовного суда извещала Смоленское Губернское Правление рапортом. Да уж, побуянили мужики на свою голову.
В июле 1849 года корчёмная стража захватила у деревни Голенищево обоз из девяти телег с "корчёмным вином", то биш с самогонкой. Крестьяне, управлявшие телегами, разбежались и укрылись в лесу. По закону телеги и лошади были переданы в Краснинскую контору акцизно-откупного комиссионерства, а вино - в Краснинский винный магазин (то есть было очень неплохого качества, не выливать же). И вот у корчёмной стражи появился повод почаще проверять крестьян в Голенищево. Деревня принадлежала двум помещикам - отставному подполковнику и кавалеру Василию Ивановичу Рачинскому (по одну строну оврага, разделявшего дома) и отставному генерал-майору и кавалеру Осипу Абрамовичу Ленарскому (по другую сторону оврага). И вот по указанию поверенного Краснинской конторы акцизно-откупного комиссионерства Боташева, кандидат на полицейскую должность поручик Бабынин с корчёмною стражею и понятыми (Жёрновского волостного правления старшиной Харитоном Степановым и двумя крестьянами деревни Прилеповки) 14 октября 1849 года отправился на обыски корчёмного вина в Голенищево. Первые два дома крестьян помещика Рачинского проверили без каких-либо эксцессов, корчёмного вина не нашли. Во дворе третьего дома стражу встретил крестьянин лет тридцати, который попытался запретить входить в дом. За ним во двор вышел пожилой крестьянин, выдавший такую фразу: "чего их тут слушать, хватай кол - гони их со двора". Затем старик выскочил на улицу и криком начал созывать остальных жителей деревни бить корчёмную стражу. Государевы люди и опомниться не успели, как толпа крестьян с дрекольем набросилась на них. Корчёмная стража, понятые и Бабынин кинулись прочь из деревни. По показаниям кандидата на полицейскую должность, он пару раз пытался остановиться и успокоить крестьян, но видя их ожесточение на него, снова бежал. Бабынин собрал всех своих на одной телеге и на галопе отвёз в Жорновку, а потом и в Красный, где и доложил об инциденте и потерях. А потери оказались не малые - три телеги с лошадьми и упряжью, шкатулка с деньгами (сто с лишним рублей серебром, собранных корчёмной стражей с питейных домов Краснинского уезда, да ещё шестьдесят рублей серебром собственных денег Бабынина), четыре меры овса, два пуда печёного хлеба, нагольный тулуп и панбархатный кисет с табаком и тремя рублями на серебро, принадлежащие служащему корчёмной стражи дворянину Лаппе. Через пару дней управляющий Краснинскими питейными сборами Рафаилов со становым приставом Ловейкой и корчёмной стражей нагрянул в Голенищево. И в первом же дворе обнаружили телегу, на которой стояли бочонок и баклага с корчёмным вином. Крестьянин, бывший у этой телеги, перемахнув через плетень, скрылся в лесу. Пока проводили обыск в доме, во двор заявился ещё один крестьянин с ведром самогонки. Он и попал в оборот. Удравший же в лес, вернулся сам, так как в доме находился его сын. Он оказался беглым, проживающим уже более трёх лет в Голенищево. Назвался Сергеем. Пристав Ловейка с уловом отправился в Красный, по дороге зашугав чуть не до икоты волостного старшину в Жёрновке. Это дало результат. Через пару дней волостное управление представило в Краснинский земский суд одну телегу с двумя лошадьми, шкатулку и кисет, правда пустые, и нагольный тулуп. Также были представлены зачинщики буйства в Голенищево в количестве шести человек. На заседании земского суда, из того человечка с ведром водки попытались сделать главного корчемника в Голенищево. Был он крестьянином помещика Ленарского, звали его Ефрем Степанович Стёпкин. Разливался он соловьём, рассказывая интереснейшую историю о том, что решил женить брата. Сосватал за него в Смоленском уезде девушку и решил семью невесты угостить. Уже собирался ехать в казённый питейный дом, как встретил на дороге неизвестных ему крестьян на телеге с бочонками. Что за люди он не знает, но именно они продали ему два ведра вина, по два рубля серебром ведро. Так как в доме Стёпкина никаких корчёмных приспособ полиция не нашла, суд оштрафовал его на девять рублей серебром и отпустил на поруки, под расписку волостного старшины. Причём деньги Стёпкин отдал сразу (и откуда у него такие деньги???). Что интересно, пока рассматривали дело Стёпкина, беглый Сергей, по недосмотру десятских сбежал из присутствия))))) Из шести крестьян из Голенищево - четверых отправили в Краснинский тюремный замок (их опознали и Бабынин и корчёмные стражники, как тех, кто их гонял в первых рядах))). Вину никто из них не признавал, только один из них рассказал, что его дочка позвала с поля на двор, и когда он пришёл, корчёмные стражники убежали от него с криками, что твой барин, мол, за всё ответит. Двоих, хотя их и опознали как участников избиения, отпустили. Одному из них было 75, а другому 86!!! лет. Боевые старички. Дальше дело передали в Смоленский губернский уголовный суд. О судьбе крестьян более ничего не известно. Вряд ли что хорошее получилось.
Осенью 1855 года корчёмная стража проводила обыск корчёмного вина в деревне Средние Мордашки Поречского уезда. Взяв в понятые десятского Демида Никитина и крестьянина Фёдора Яковлева, служивые отправились по домам. Оказалось, что весь народ в доме Михаила Григорьева гуляет на свадьбе. В амбаре Григорьева было найдено ведро хлебного вина. Объяснить его происхождение хозяин дома не мог. Ну как же на свадьбе-то народ не угостить как следует, вопрошал Михаил Григорьев корчёмных стражников. Всего ведро, да на всю деревню. Но, вышедшие на шум брат Михаила Илья Григорьев да кум Никита Данилов, были в таком изумлении от выпитого, что стражникам сразу стало ясно – водки было много. В чём они и обвинили Михаила Григорьева. Илья да Аникита встали на защиту чести родственника. И с таким пылом взялись её защищать, что корчёмная стража умылась кровавыми соплями. Как-никак морды у жителей Средних Мордашек были шире плеч. Да и какая свадьба без драки. Подвело буянов количество выпитого, на ногах они держались еле-еле. Связанных драчунов, Михаила Григорьева да изъятое ведро водки стражники доставили в Поречье в Земский суд.
По закону человек, у которого изъято корчёмное вино, подвергается штрафу в трёхкратном размере стоимости того вина в акцизном откупе. Попал Михаил Григорьев на 5 рублей 25 копеек серебром. Правда в законе была и оговорка, ежели корчёмное вино окажется высокого качества, то стоимость его при продаже в акцизный склад и стоимость проданной тары (того самого ведра) из штрафа удерживают.
Нынешний лозунг «Сиди дома» очень бы пригодился в январе 1850 года крестьянину деревни Резаново Смоленского уезда Илье Фёдорову. Тот оказался в районе сельца Вонлярово, имея при себе три рубля денег серебром на покупку корма для скота. Во всяком случае, он так сказал своим домашним. На его беду пристав 1 стана Краснинского уезда отставной капитан Андрей Ловейко разогнал в тех местах большую партию корчемников. Именно что разогнал. Захватил сани, лошадей, бочки с водкой, а вот всех корчемников упустил. И тут на свою беду на дороге показался Илья Фёдоров, с интересом разглядывающий царящую вокруг саней суету. Он было уж и прошёл мимо, когда раздался зычный голос пристава:
- Погоди-ка, мил человек. А ты чьих будешь?
-Господина подполковника и кавалера Василия Иванова сына Рачинского, деревни Резаново крестьянин Илья Фёдоров, - отрапортовался мужичок.
- О как, - оскалился Ловейко, - а какого ж чёрта ты здесь делаешь?
- Дык я того, за сеном.
-А я тебе расскажу, ты вот с этой водкой корчёмствуешь, ты мой сладкий сахар. Вяжи его, ребята.
Захваченную партию с Федоровым в придачу корчёмная стража привезла в Катынь, где пристав и устроил первый допрос Илье Фёдорову. Тот клялся и божился, что не виновен. Однако отставной капитан уже закусил удила. И способы внушения у него были те ещё. Получив в живот пару раз валенком, насыпанным песком, Илюха впал в уныние и согласился сотрудничать со следствием. А Ловейко уже диктовал его показания волостному писарю. Оказалось, что не за сеном ушёл из родного дома Илья Федоров, а вовсе даже в местечко Падоры в Оршанском уезде Могилёвской губернии в корчму. Купив там у еврея Залмана ведро водки, Федоров присоединился к партии корчемников, которые собрались проехать, торгуя водкой по Краснянскому и Смоленскому уездам. И были в той партии Иван да Захар из деревни Тростянки Смоленского уезда, Никанор Васильев из Ухиньи, здоровенный чернявый человек по имени Василий, бравший сразу 20 вёдер водки у корчмаря. Также к партии присоединились, назвавшиеся дворянами Захар Жабыко и Андрей Путято, да государственный крестьянин Степан Иванов. Тот рыжий и с бельмом на правом глазу. Короче, имел капитан Ловейко о корчемниках все нужные сведения, а вот поймать с поличным не мог. Все были вооружены дубинами, а у Жабыко имелись сабля да небольшой пистоль. А ночевала партия в деревне Корытне, у вдовы Агриппины Архиповой по прозвищу Василиха.
- Ты всё уяснил, или снова тебя валенком попотчевать?
-Уяснил, барин, уяснил.
- Ну так подписывай показания.
-Дык я ж ведь грамоте не обучен. Я на суде всё как велено скажу.
-Унтер-офицер, пошлите за священником. Заверит показания этого корчемника.
Явился священник Павел Колосов. Картина его взору предстала более чем странная. На коленях к нему пытается бежать, что-то голося о покаянии, бородатый мужичок в потрёпанном тулупчике и без шапки, двое солдат его удерживают за руки. В углу за столом волостной писарь, а по комнате с трубкой в зубах разгуливает какой-то чиновник.
- Я пристав 1 стана Краснянского уезда Ловейко. Вам нужно заверить показания, данные пойманным моей командой корчемником.
-Батюшка, отпусти душу на покаяние, смилуйся! Покаяться хочу, облегчить душу, - вдруг заорал удерживаемый мужик. И тут же получил по шее от одного из солдат, неча тут рот разевать.
Священник попросил оставить его с мужиком наедине. Пристав скривился, но всё же выгнал всех из комнаты. Заикаясь и плача, Илья поведал батюшке свою историю. Тот задумался. Кое-какие мысли у него родились, и Фёдоров был заинструктирован, как себя вести в суде. Показания Ильи Фёдорова отец Павел Колосов заверил собственноручной подписью.
На следующий день корчёмная стража с захваченным вином и преступником выступила в сторону Красного. В тот же вечер Илья оказался в одиночной камере Краснинского тюремного замка. Пристав, потирая руки, написал рапорт для уездного суда, и отправил водку на акцизный склад.
Но вот в суде дело пошло наперекосяк. Илья Фёдоров орал на весь Красный, что показания из него выбили, деньги кровные отобрали, истязали нещадно, что может подтвердить священник Колосов. На следующее заседание вызвали Колосова. Тот объяснил, что не видел, как избивали Фёдорова, но нашёл его в большом расстройстве чувств, исповедовал, и тот поклялся ему на Священном Писании, что ни в чём не виновен. Пристав Ловейко имел бледный вид. Дело было передано в Смоленскую Палату уголовного суда. Там всё повторилось. Фёдоров орал о своей невиновности и причинённых ему побоях. Объяснял, что не знает никаких евреев в Оршанском уезде, Василисих, Жабыко и прочую корчёмную живность. Священник рассказывал о солдатах, крепко державших подозреваемого и отпускавшим ему подзатыльники. Ловейко докладывал суду, что он полностью уверен в виновности Фёдорова.
Смоленские судьи оставили Илью Фёдорова в «большом подозрении» в деле о партии корчемников в Краснинском и Смоленском уездах, и передали его Василию Ивановичу Рачинском под подписку. Ловейко же подал рапорт об увольнении с должности, и уехал в своё имение в Рославльском уезде.
А оне всё буйствуют... с чего бы? 15 января 1862 года в сельце Знаменском Бельского уезда, имении поручика Николая Антоновича Рачинского, временно обязанные крестьяне отказались выходить на барщину. Уговоры волостного старшины не помогли. Крестьяне из Знаменского отправили также представителей на другие два хутора имения Рачинского с предложением отказаться от барщинных работ. Мирового посредника нашли в городе Белом только 20 января, он был на Мировом Съезде. 21 числа мировой посредник прибыл в Знаменское и приказал собрать крестьянский сход. На сходе крестьяне заявили, что барщину больше выполнять не будут, "хоть бейте нас, хот шкуры рвите". Выяснилось, что при составлении уставной грамоты, бывший волостной писарь, венденский гражданин Филипсон, уговаривал крестьян остаться на барщине и отказаться от оброка, обещая от имени помещика Рачинского всякие льготы и послабления. Однако, после утверждения уставной грамоты, Филипсон по доверенности от помещика стал управляющим имением, и стал требовать от крестьян выполнения барщинных работ по полной без каких-либо льгот. Мировой посредник, обещаниями решить вопрос об оброке с Николаем Антоновичем Рачинским, уговорил крестьян прекратить буйство. А крестьяне послали к Рачинскому своих представителей с просьбой перевести их на оброк. 23 января к мировому посреднику присланы от помещика бумаги о дополнении уставной грамоты на имение пунктом об оброке. Список семи зачинщиков из крестьян сельца Знаменское передан мировым посредником земскому исправнику. Тот 28 января отправился в Знаменское, и в волостной конторе при понятых семерым зачинщикам беспорядком было "внушено повиновение, путём чтения надлежащих постановлений и сечением розгами (исправительному полицейскому наказанию)". Исправник отправил рапорт о происшествии Смоленскому гражданскому губернатору. Смоленский губернатор, действительный статский советник и кавалер Юлий Константинович Арсеньев, в письме министру внутренних дел указал на Филипсона, как на виновника беспорядков, однако никаких мер к оному не принято.
