Ⅰ
Иван Авдеич — добрейший человек. Такого, как он, днем с огнем ни в одной губернии не сыскать. Оригинал знатный, истинно русский человек. Летом он любит носить широкие льняные рубахи с пояском и полотняные штаны. На голове легкая шляпа итальянской соломы, которую он залихватски сбивает на затылок, когда объезжает свое имение на рыжем мерине по кличке Байстрюк, впряженном в рессорную коляску с такими тонкими колесами, что кажется удивительным, как они могут вертеться, а не то что бы ехать. Зимой Иван Авдеич ездит на охоту или в гости к соседям в розвальнях, укрывшись волчьей дохой, а дома кутается в теплый бухарский халат толстого сукна. Хозяин очень гордится этим приобретением и всем любопытным говорит, что сукно — из шерсти редкой породы верблюдов, разводимых только ради стрижки. Его нисколько не смущали возражения, что верблюдов не стригут, а чешут, как это делают татары в Астрахани, и он обыкновенно отвечал: — А какая разница, стригут или чешут! Главное, что мне тепло.
Еще он зимой ни днем, ни ночью не снимает с головы колпака крупной вязки с легкомысленным помпоном, который свисает на круглые плечи почти до груди. Ноги покоятся в курчавых бурках из бараньих смушек, в желудке дремлет плотный обед. Изразцовые печи пахнут чуть горьким от березового дыма сухим теплом и блинами. И почему бы всему этому не располагать к доброте?
Низкорослый, плотный, но не слишком толстый, Иван Авдеич, казалось, считал своей обязанностью измерить весь мир своими объятиями и согреть его лучезарной улыбкой невероятной доброты и счастья. Его здоровое широкое лицо всегда сияет при виде тех, кого он любит, и особенно светлеет при виде разнообразной еды и заедок на огромном столе, занявшего едва не половину залы, где он обыкновенно обедает со своею семьей или принимает частых гостей. И чего только нет тогда на этом столе! Тут и думать нечего: все, что родят пятьсот десятин и обширный лес с рекой, стекается, слетается, плывет и сыпется на кухню их владельца, скромного помещика средней руки, примерного христианина, рачительного хозяина и великолепного семьянина. И чудесным образом, в умелых руках кухарки Фроси, превращается в разнообразные кушанья, отведать которые откажутся разве только благочестивые монахи из Богородичного монастыря, что в семи верстах от Бузиновки, имения Ивана Авдеича. Святые они люди, монаси, которые, слава Богу, пока еще приумножаются на земле русской и славят господа, смиряя грешную плоть свою хлебом и водою. Правда, к слову пришлось, отец настоятель не отказывается от воза с битой птицей и свиными тушами, который шлет эконому после Покрова дня Иван Авдеич, но это, должно быть, для других нужд, не касающихся монастырской кухни.
…Сегодня на дворе жарко, почти середина лета. Только – только миновала Святая Троица, а уже и до Петрова поста рукой подать. На улице томит солнце, тихо, лист не шелохнется, а в барском доме суета. Та особенная неразбериха и запахи, которые клубятся перед приездом долгожданного родного человека. Иван Авдеич, вспотевший от ненужного усердия, утирался платком и поминутно выбегал на крылечко дома, вглядываясь в разъезженную после дождей дорогу. Но на ней тихо и никого. Только объеденные овцами лопухи и тухлая лужа, которую надо бы давно загатить, но все недосуг.
— Нет! Не видать еще! – кричал он кому-то в распахнутую дверь. Грозил рукой длинному худому мужику, специально приставленному к дороге, кричать господам, когда будут ехать.
Сокрушенно вертел большой непокрытой головой стриженной под ежика, причмокивал толстыми губами: «Ох, голуба!» И убегал в дом, чтобы скоро снова вернуться и глядеть. Хотя, по правде, смотреть было почти некуда: проезжая дорога к усадьбе упиралась в близкую березовую рощу, плакучую, с жесткими и унылыми от жары листьями, которую нужно было объезжать и только тогда увидеть усадьбу.
…Иван Авдеич тайком прокрался к своему кабинету, чтобы скрасить волнительное ожидание рюмкой анисовки, до которой был большой охотник, налил и только поднес к губам, как услышал через распахнутое окно глухой звон бубенцов. Огорченный донельзя тем, что не он первым увидит гостя, опрокинул водку в рот и заторопился на крыльцо.
Ⅱ.
А через двор уже шли двое: молодые, статные, в запыленных мундирах. Следом, страшно вращая глазами, бежал мужик, и запоздало кричал из лохматой бороды: — Едут!!!
Первым к крыльцу подбежал Митенька, сынок. Нежно обнял прослезившуюся матушку. Иван Авдеич обласкал объятиями их обоих, растроганно моргал увлажнившимися глазами.
— Ну, полно, матушка! Будет вам! – отодвинулся от родителей молодой офицер и сконфуженно обернулся к товарищу: — Рекомендую вам, батюшка: Петр Андреич Уваров, мой друг и сослуживец. Едва уговорил завернуть к нам.
— Весьма рады! Весьма! – рассыпался в любезностях Иван Авдеич, раскрыв радушные объятия, поспешил к стоявшему поодаль корнету: — Вы уж не взыщите, сударь! Радость то, какая! Матушка, Варвара Степановна! Что ж ты разрюмилась? И ты, Митенька, хорош, голуба моя! Отчего не известил, что едешь не один?
— Так вышло, батюшка. Мы не ожидали, что Петру Андреичу подпишут отпуск вместе со мной.
— Так это ж хорошо! Всегда рады гостям! Просим, сударь!
Иван Авдеич светился добротой, и нельзя было не улыбнуться ему в ответ. Что и сделал Уваров. Несмотря на внешне строгий вид, у юноши оказалась на удивление светлая улыбка, хотя в глазах его спряталась искорка лукавства. Но Иван Авдеевич никогда не обращал внимания на такие пустяки. Впрочем, он ничего и не приметил.
Часа через два молодые офицеры вернулись с реки. Веселые и оживленные, свежие от купания, с не просохшими влажными кудрями. Оба они были в чем-то схожи, но волосы у Азарова темнее, чем у Дмитрия: черные до цыганистого блеска, и, такие же, темные тонкие усики над яркой верхней губой. И глаза: трудно было уловить оттенок их цвета. Они были просто глубокими, как колодец, в который заглядывают ясным днем.
Гостей встречали за столом, столь обильно уставленным блюдами с грибами и рыбой, мисками с солениями, копчениями, печеной и отварной птицей и прочей снедью, что казалось, на скатерти не остается места даже для маленькой перечницы или солонки, если ее вдруг позабыли поставить. Но Иван Авдеич был не таков простак: добавлять к столу было нечего. Разве что горячие супы, которые вносили с кухни уже в третью перемену.
— А вот и уха! – радостно встретил перемену блюд хозяин и, сладострастно улыбнувшись, зачерпнул ложкой из миски горячую янтарную жидкость с ошеломляюще приятным запахом свежего укропа и рыбы. Понюхал, подул и проглотил, прикрыв от удовольствия глаза: — Что ж вы, господа? Кушайте! Может, водочки? Какая ж уха без этого? Водочка, голуба моя, под горячее, самая прелесть! Помираешь, а жить захочется.
Офицеры посмеивались. Ели добросовестно и охотно, как это может делать сильная, здоровая юность. Пили они на удивление мало, и наблюдательный Иван Авдеич был приятно поражен этим фактом. Признаться, он опасался, что их сын привыкнет к армейским кутежам, про которые ходили самые невероятные слухи.
За столом говорили о разном, больше о ничего не значащих и приятных пустяках. Как водится, знакомились поближе. Иван Авдеич живо интересовался занятиями родителей Уварова и сильно огорчился, узнав, что тот сирота и воспитывался у родственников, взявших под опеку родовое имение и пустивших его по ветру. Оттого и пришлось юноше поступить на службу, чтобы хоть как-то содержать себя самого.
— А Петр Иванович Уваров, князь, уж, не родственник ли ваш? – прищурился хозяин.
— Весьма отдаленный. Я с ним не знаком.
— А жаль! Весьма влиятельный вельможа. Мог бы оказать вам протекцию по службе.
— Ни к чему это, сударь. Я предпочитаю получать чины по заслугам.
Прямота суждений гостя смутила хозяина. Но ненадолго.
— Растащили, батюшка, ваше имение! – наивно сокрушался Иван Авдеич: — У нас как? К чужому добру руки липкие. А родственники хороши, когда ты сам богат. А придешь просить, и до порога не допустят. Поневоле гордым станешь, чтоб не кланяться. Дас-с…Мало христианского осталось в людях. Ну не все, матушка, такие. Но есть, — поправился Иван Авдеич, склонившись к недовольной его словами жене, поцеловал ей руку.
Но, как всегда, там, где соберутся вместе двое-трое русских, речь рано или поздно сведется если не к экономике, то к политике. И ладно бы толковать о своей, государственной! Нет! Нам дай порассуждать о мировых проблемах, и каждый собеседник непременно попадет в самую точку, в центре которой все равно окажется Россия.
— А что говорят в армии о Бонапарте? – поинтересовался Иван Авдеич, уставившись на молодых офицеров.
Варвара Петровна говорила мало. Заботилась о столе и не сводила теплых глаз с единственного сына, так долго не бывшего дома, что пожилой женщине это время показалось вечностью.
— Бог с тобой, Иван Авдеич! – укорила она мужа, заметив, что тот уводит приятную беседу в сторону скучной для нее политики: — Опять ты за свое. Какое нам дело до Бонапарта? Он далеко, а мы дома. Вот и он пусть сидит в своем Париже. Нечего ему лазить с пушками по Европам. О том пусть наш государь печется. На то он и помазан богом на царствие.
— Верно говоришь, матушка! – благодушно согласился хозяин, выцеживая вилочкой бледного сопливого опёныша, прятавшегося среди хрустких соленых груздочков, чтобы закусить им только что выпитую водку. Достал, смачно прожевал и крякнул, закатив глазки под потолок зала: — Хорошо то как, господи!
— Я бы воздержался от такой простой оценки! – ровным голосом ответил Уваров.
— Почему? Не вкусно? – опешил Иван Авдеич.
— Опята чудесны! Впрочем, как и все в вашем доме, Варвара Андреевна. Но, я говорю о другом. О государе.
— А что с ним не так? Вроде как бог миловал: живехонек, здоровешенек. Умен, молод, хорош собою. Что ж еще нужно? – проворчала барыня, недовольно покосившись на мужа, который снова потянулся к графину с анисовой. Но перечить не стала. Пусть ему, ведь не просто так он весел, а от того, что праздник в доме.
— Так вы о ком, о государе? – оживился в предвкушении новой темы разговора хозяин.
— Именно, сударь. О нем.
— И что же не так?
— Многое! – сказал, как отрезал, корнет, вздернув к верху узкий гладко выбритый подбородок.
— Так что же? – настаивал, почуяв недоброе, Иван Авдеич.
— Хотя бы то, что император заигрался с либеральными идеями Европы. Да, он молод, горяч. Любит веселье и больше времени проводит на балах, чем на государственных советах. И это он, властитель огромного государства? И что же? Александр желает выглядеть просвещенным либералом в глазах европейской политики в ущерб своей стране. Держит в своем окружении черт знает кого, немцев, французов. Заигрывает с поляками, не понимая, что они первыми воткнут нож в сердце России при удобном случае. А тут еще Бонапарт…
— Но позвольте! Поляки это часть империи, а Бонапарт клянется Александру в вечной дружбе!
— Обманет! Как пить дать, обманет! Бонапарту Европы мало, ему нужен весь мир. А мир без России неполон. Непременно придет к нам. И нам придется исправлять ошибки государя.
— Как так можно осуждать государя? – внезапно вмешалась хозяйка, причем добродушно, вероятно не до конца понимая резкости юного гостя: — Ведь он богом поставлен, не людьми. Если не любить государя, то надо и бога не любить! Как же без бога то? Пропадем!
— Но я ведь не пропал, милейшая Варвара Петровна, — мягко ответил ей корнет, почтительно склонив в ее сторону голову: — Живу по чести. Служу верно. Не лгу товарищам, не растлеваю малолетних девочек и не волочусь за горничными, — ровно продолжил корнет, заметив случайный масляный взгляд хозяина, которым тот облил усадистую фигуру мясистой молодухи с красивым румяным лицом, внесшей к столу истекающую горячим соком индейку на серебреном подносе.
Иван Авдеич растерялся, жалобно моргнул глазками и вытер салфеткой мгновенно вспотевшую шею. Опасливо покосился на жену, которая, уже вооружившись ножом и вилкой, отрезала румяное крылышко, чтобы самолично передать его гостю.
— Представьте себе, матушка. Петр Андреич убежден, что можно, оказывается, избежать пороков без веры в бога. И любить Отечество без любви к царям. Ведь так Петр? – улыбался товарищу Митенька, весело поглядывая на смущенных родителей.
— Очень даже так! – серьезно ответил ему Уваров, вытирая салфеткой сочные от соуса губы.
Корнет умолк, с благодарностью принимая тарелку от хозяйки. Сын посмеивался в тонкие черные усики, наслаждаясь замешательством отца.
— Бог с вами, Петр Андреич, – ворчливо сказала Варвара Степановна: — Какие вы страхи нагоняете. А как же вы обо всем говорите батюшке на исповеди?
— Никак не скажу! Я не хожу на исповедь, — просто ответил увлеченный индейкой корнет.
За столом настала тишина. Только звякнула о блюдо оброненная хозяйкой вилка. Варвара Андреевна смутилась настолько, что не смогла ничего ответить гостю.
— Однако индейка отменная, – нашелся хозяин.
— Ах, матушка! Как великолепно вы готовите индейку! – воскликнул Митенька только для того, чтобы разрядить неловкую паузу. На самом деле мясо показалось ему слишком мягким и приторным от переложенного при готовке сахара и шафрана.
— Ум-м, – только и сказал корнет, набив рот мясом: — Замечательно. Никогда не ел ничего вкуснее! Господа! Нужно непременно выпить за хозяйку. Вы не против, Иван Авдеевич?
И, не ожидая ответа, налил вина в высокую рюмку хозяина. Затем себе, Митеньке.
— Матушка, наливочки? – воспрянул Иван Авдеич, радуясь смене темы, потянулся к графинчику с вишневкой.
— Что ты! Да и вам хватит пить. Вон, куда разговор завели.
— Верно! – ухватился за ее примирительный тон Иван Авдеич, но все же не утерпел, не смог сдержаться: — Нет, господа! Я решительно не понимаю, как можно жить без веры.
— Вы правы: без веры и преданности жить невозможно.
— Как так? Вы ведь только что утверждали обратное! – воскликнул и просительно заглянул в глаза, вдруг юноша пошутил, передумал.
— Буду делать то, что делаю: служить верой и правдой. С верой в то, что я смогу это делать с правдой. Хоть в этом останусь честным перед государем и собою. Разве этого мало, Иван Авдеич? Вы не согласны со мной?
— Наверное, – потеряно, ответил Иван Авдеич, перебирая вдруг ставшие ненужными вилочки и ножи: — Но как же, позвольте спросить вас, сударь, идея, нация…. интересы родины?
— Идея нужна! – согласился корнет: — Но вдруг она поставлена неверно, и вы с ней не согласны, но вынуждены ей служит? Тогда это рабство: гражданин станет рабом идеи, которая приносит вред Отечеству. Значит, как то надо повлиять на тех, кто создает эту идею. Нет ничего важнее личной свободы. Человек свободен по определению. Но оглянитесь, Иван Авдеич! Много вы видите свободы? Уйма народа принудительно трудится для того, что бы мы с вами вкусно кушали и безбедно жили. Разве это справедливо — отнимать у других не только плоды труда, но и свободу?
— Но это ж так, от бога, не от нас. Всегда-с было так! – изумился смелости речей хозяин.
— Значит, вы утверждаете, что справедливости нет и быть не должно. Так? Жаль! Я считаю иначе: поэтому и не чту бога, укрепляющего неправду.
— И что ж вы станете делать? Пойдете против бога и государя?
— Я этого не говорил! Если честно, пока сам не знаю. Но уверен в одном: я буду предан своей Отчизне. Служу ей одной, но не государям.
— Как можно, сударь? – едва не возопил Иван Авдеич, потрясенный до глубины своей добрейшей души, до самой крохотной ее частички.
— Можно, Иван Авдеич! Впрочем, время покажет, кто из нас прав и не прав.
Корнет поднялся от стола. Сытый, румяный от вина и озорно блеснувший глазами. Церемонно поклонился хозяйке.
— Чудесный обед! Но мне пора. Боюсь, если задержусь за столом, то придется лечь отдохнуть. А это не в моих привычках.
Митенька виновато посмотрел на удрученного беседой отца, и молодые люди ушли на прогулку.
— Право, Петр! Ты слишком откровенен с моим стариком, — недовольно укорил друга Митенька: — Он провинциал и далек от вольнодумства. Глубинка, брат. Здесь другой народ, не столичный. Много проще.
Уваров кивнул в ответ. Рассеянно поглядывал по сторонам, шел по тропке к беседке, укрывшейся в глубине запущенного сада, сбивал подобранным прутиком росу, не просохшую в тени сиреневых кустов, обильно блестевшую на нежных цветах ландышей и бордовых колокольчиках. Глубоко вдыхал свежие запахи, смешавшиеся с едва уловимым грибным тленом опалых листьев.
…Ночью пошел дождь. Он поливал то, что считал нужным. Все то, что нужно людям, которого много, но почему то не хватает на всех. И люди потом начинают за это нещадно биться меж собой
Продолжение:
Автор: vasiliy.shein
Источник: https://litclubbs.ru/articles/40452-farmazon.html
Содержание:
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
#история #фармазон #война #драма #историческая повесть
