XLI.
В том теле нету ни кровинки.
Оно иссохло очень сильно.
Послиплись вместе волосинки.
Зато виднеются обильно,
Следы от крошечных укусов,
Разнообразных мелких гнусов,
Свисавших с тела словно грозди.
Теперь остались только кости,
Обтянутые серой кожей.
Они, как-будто очень тонкой,
Покрыты полимерной плёнкой.
По крайней мере очень схожи.
От тела через пару лет,
Висел обглоданный скелет.
XLII.
Какую смерть ему готовят,
Андрей, услышав, обомлел.
Что ж пленники не прекословят.
Да, кто б их слушать захотел?
Он, не надеясь убежать,
Бандитский план хотел сорвать.
Пусть поскорей его убьют,
Чем к древу кто-то прикуют.
Момент удачный выбирая,
Он поглядел по сторонам.
Троим его "опекунам",
Когда предметно обсуждая,
Как парня лучше привязать,
Пришлось чуть поодаль стоять.
XLIII.
Андрей лопатою ударил,
Двоих, что рядом. Ошалев,
Один из них, что зубы скалил,
В кустарник дикий отлетев,
Оттуда тяжело поднялся.
Другой почти не растерялся.
Ударом ловким отмахнулся,
Но с непривычки промахнулся.
Ногой в Андрея не попал,
С размаху повалился набок.
К тому же тут ещё в добавок,
Едва привстав, опять упал,
За корни елей зацепившись,
И непомерно разозлившись,
XLIV.
Схватил, лежавший автомат.
Мгновенно на курок нажал.
Андрей его свирепый взгляд,
Увидев, пальцем показал,
Что этот доблестный воитель,
Не снял пока предохранитель,
И, смерти быстрой ожидая,
Андрей стоял не убегая.
Не видел он, что позади,
К нему другие подбегают.
Сергей глядел, как напрягают,
Большого леса посреди,
Бандитов действия Андрея,
И уговаривал: "Шустрее,
XLV.
Дави на спусковой крючок.
Ну, сколько можно с ним возиться?!"
В душе паршивый червячок,
Лицо заставил исказиться.
Сергей подумал, что вот-вот,
Желанное произойдёт.
Ему казалось на мгновенье,
Услышал сердца он биенье.
Удар прикладом автомата...
Андрей сознанье потерял.
Сергей удачу укорял,
Что та осталась глуховата,
К его отчаянной мольбе,
Не дав произойти стрельбе.
XLVI.
Ножом одежду разрезая,
На полосы, на лоскуты.
С Андрея быстро их срывая,
Чтобы добиться наготы.
Раздели. Тело обнажили.
Лохмотья рядышком сложили,
И обувь. Вчетвером подняли.
Вплотную вместе прислоняли,
К стволу одной могучей ели,
И, обнажённым привязав,
В порезах рёбра унизав,
Чтоб поскорей его заели,
Слетевшиеся кровопийцы -
Лесные жадные убийцы,
XLVII.
Оставили стоять в тиши,
В укромном потаённом месте,
В таёжных зарослях, в глуши,
Сказав, что завтра же все вместе,
Приедут, чтобы навестить.
Опять Андрея расспросить,
О деньгах, где их можно взять.
Иначе будет здесь стоять,
Пока в мученьях не подохнет,
Всю кровь до капли растеряв;
Жизнь безвозвратно потеряв.
Сердечко, если в нём "заглохнет",
Никто на помощь не придёт,
И жизнь, и силы не вернёт.
XLVIII.
С тем и уехали они.
Андрей не может шевелиться.
Лишь ели вкруг него одни.
Сквозь ветви их чуть свет струится.
Вонзивши ввысь свои вершины,
Они стоят, как исполины.
Стволы у них не обхватить.
И боль его не прекратить.
Слышны вдали негромко птицы.
Они немного отвлекают.
Но боли мучат, не стихают.
Чуть-чуть и разум помутится.
Тем временем на крови вкус.
К нему лесной слетался гнус.
XLIX.
Оставив разное зверьё,
Чьей кровью только что питались,
К нему спешило комарьё:
Довольно дичью насыщались,
Другую пробовать пора.
Уж, над Андреем мошкара,
Огромным облаком кружит.
Мокрец и жигалка жужжит.
И мошкара, и комарьё,
Рой прочих алчных насекомых,
Инстинктом собственным влекомых,
Почуяв лакомство своё,
В плоть беззащитную вонзались,
И тёплой кровью упивались,
L.
Что в жилах человечьих литься,
При жизни не перестаёт.
По ним всегда она струится,
Покуда сердце гулко бьёт.
Андрей не может отмахнуться,
От тварей этих отряхнуться.
Мошка, взяв уши в оборот,
Уже залезла в нос и в рот.
Настырных этих сволочей,
При каждом вздохе он вдыхая,
И их десятками глотая,
Клял. Беспощадных палачей,
Рой, что кружил, не уменьшался,
А лишь всё больше разрастался.
LI.
Как-будто всех их известил,
Какой-то утренний гонец.
Всех без разбора пригласил.
Одни, напившись наконец,
От тела тут же отлетали.
Другие сразу подлетали,
Всех предыдущих оттеснив,
И, жала тонкие вонзив,
Боясь, наверно, не успеть,
На щедрый сей кровавый пир.
Жужжаньем возмутив эфир,
Старались ближе подлететь,
Атаковав все тела части,
Покуда это в ихней власти.
LII.
Чтоб гнус не лез в его глаза,
Андрей их поплотней закрыл.
Хоть он не верил в чудеса,
О чуде Бога попросил.
В кармане у него лежала,
И много дней сопровождала,
Икона, та, что мать его,
Уверовав сильней всего,
С собой в дорогу положила.
К иконе скромной обращаясь,
И с нею к Богу приобщаясь,
Чтобы посредником служила,
Он к милости его взывал.
От боли страшной изнывал.
LIII.
Казалось, чуда не случилось.
Не грянул с неба грозный гром.
Сияньем всё не осветилось,
Меняя что-либо кругом.
И хляби неба не разверзлись.
Земли глубины не отверзлись.
Ничто нигде не изменилось.
И солнце также всё светилось.
И гнус по-прежнему кусал.
Лишь только голос незнакомый,
Каким-то стариком рекомый,
Над ухом робко прозвучал:
"Эй, паренёчек, ты живой?
Кивни хотя бы головой".
LIV.
Андрей, измученный совсем,
Глаза немного приоткрыл,
И за секунду перед тем,
Без сил хоть абсолютно был,
Своею головой склонённой,
Но стариком приободрённый,
Кивнул едва заметно дважды.
Томим от нестерпимой жажды,
Губами чуть пошевелил.
Наш старец, пожалев беднягу,
Поднёс ему с водою флягу,
И вволю парня напоил.
Убрав смолистую кору,
И отгоняя мошкару,
LV.
Старик все путы развязал.
Андрея на земь уложил.
Запястья тканью обвязал,
Когда на раны наложил,
От подорожника листы,
А к ним какие-то цветы.
Чтоб гнус нещадно не кусал,
И плоть живую не терзал,
Андрею голову обмазал,
Пахучей мазью самодельной,
Из тёмной баночки скудельной.
Свой плащ таёжный распоясал,
Чтобы Андрей его надел,
И обнажённым не сидел.
LVI.
Покуда старец гоношился,
И, ложил вещи в вещмешок,
Андрей немного подкрепился,
Чем старец поделиться смог.
Он кушал чёрный хлеб простой,
И запивал его водой.
Жевал он жадно, торопясь:
По-больше откусить стремясь.
И той еды тогда вкусней,
Казалось, в целом свете нет.
Вкуснее тортов и конфет...
Ведь он не ел, уж, столько дней.
И был печален оттого,
Что больше нету у него.
LVII.
Немного голод утолив,
Андрей хотел было вздремнуть.
Старик, его поторопив,
Сказал, что им пора бы в путь.
"Но, вот не знаю... Добредёшь?!
Ты, парень, встать хотя б смогёшь?"
Он головой слегка кивнул.
"Смогу". Тихонечко шепнул.
И тяжко, вяло поднимаясь,
Едва превозмогая боль,
(Хоть и болит, идти изволь),
Побрёл на палку опираясь,
Ту, что старик ему подал.
Пошатываясь, зашагал.
LVIII.
Старик отвёл его в избушку,
Что спрятана в лесной глуши.
Здесь встретишь разве что пичужку,
Людей же ни одной души,
По-близости не отыскать.
Придётся ль вдруг кому блукать,
В забытых Богом тех местах,
С собой, с людьми ли невладах,
Без опытных проводников,
Заблудится и пропадёт.
Пути обратно не найдёт.
Вот, только шёл, и был таков.
Бесследно в глухомани сгинул.
Мир Яви навсегда покинул.
LIX.
Бандитов пытки утомили.
Откладывая на потом,
Бандиты утром не спешили,
Вполне уверенные в том:
Андрею некуда деваться.
Что по иному может статься,
И вовсе не предполагали.
Ведь связанного оставляли,
Андрея только лишь на сутки.
Как смог их пленник убежать?
Гадали, не смогли понять.
Какие, уж, тут, к чёрту, шутки!
Молчал: загадочен был лес.
Вот, пленник был, и вот - исчез!
LX.
Бандиты кинулись искать.
В тайге по двое разбредались.
Хотели всё здесь прочесать,
Но сами чуть не потерялись.
Оставив с поиском затею,
Взялись за новую идею,
И караулили три дня,
Прочь никуда не отходя,
От дома матери Андрея,
Надеясь, здесь его схватить,
И крепко-накрепко скрутить.
Однако же, слегка дурея,
От бесконечных ожиданий,
Себе искали оправданий,
LXI.
Как бденье поскорей свернуть.
Но, как причины не искали,
От караула улизнуть,
Они б тогда смогли едва ли.
В добавку новых две недели,
Здесь карауля, просидели.
Что было рядом, примелькалось.
Хоть поначалу подвергалось,
Их пристальному наблюденью,
И досконально изучалось.
В блокноте даже отмечалось.
Но был предел и их терпенью.
Вниманье, чуткость притупились.
Детали в будничности скрылись.
LXII.
Андрей в затерянной избушке,
Почти двенадцать дней гостил.
Старик ему в жестЯной кружке,
Отвары разные варил,
Чтоб парень сил быстрей набрался;
От истощенья поправлялся.
Дарами леса угощал.
Дела с бездельем совмещал.
Заботою не тяготился.
То ягоды-грибы сбирал;
То зайцев, уток добывал.
С Андреем чуточку сдружился.
Дал кой-какую одежонку:
Штаны, обутки, рубашонку.
LXIII.
Когда Андрей набрался сил,
Довёл до ближнего селенья.
Своих знакомых попросил,
Свезти его без промедленья,
До Мариинска, а, уж, там,
Доехать парень сможет сам.
Благодаря за помощь деда,
В машине дедова соседа,
Андрей до города добрался.
Уж, более не рисковал.
Поосмотрительнее стал.
Пока дорогою общался,
Просил "соседа" подвезти,
Не к дому, а на пол-пути,
LXIV.
Чтобы тот высадил его.
"Сосед" конечно удивился,
Ведь добираться далеко,
Но всё-таки остановился,
Проехав коммунальный мост.
Андрея план предельно прост:
Где переулками, дворами,
А, где окольными путями,
Дошёл до улицы своей.
Здесь издали всё осмотрев;
Бандитов в "тачке" углядев,
Себе промолвил: "Не робей".
Чтоб быть и живу и здорову,
Взамен родительскому крову,
LXV.
Боясь, что всполошит округу,
К себе вниманье привлечёт,
Направился покамест к другу.
Друзей, увы, наперечёт.
Но ближе всех к нему Кирилл.
Он с детских лет приятель был,
До ныне им и оставался.
В дела Андрея не вдавался.
К коммерции он равнодушен.
Чем занимался? - Ваш вопрос.
Отвечу, что он службу нёс.
Открыт, приятен и радушен.
Толк зная в денежных купюрах,
Давно работал в госструктурах.
LXVI.
Кирилл почти всегда на службе.
Заел обоих скудный быт.
Он даже самой крепкой дружбе,
Порой безжалостно вредит.
Кирилл звёзд с неба не хватая,
Но шансы всё ж не упуская;
Живя размеренно и скромно,
Не как Андрей наш неуёмно,
Не вовлекаясь в чью-то сферу,
Посул и взяток не беря,
Сумел поставить так себя,
Что делая свою карьеру,
Он полномочий не превысил,
И от бандитов не зависил.