Купечество - пожалуй, самое колоритное сословие дореволюционной России – купечестве. Тема очень широкая, поэтому речь пойдет исключительно о повседневном быте. Отношение к купцам было противоречивым. Им завидовали, их высмеивали, часто критиковали, рассказывали истории об их эпатажных выходках. С другой стороны среди купцов было немало по-настоящему уважаемых людей, известных меценатов. К концу 19 века многие состоятельные купцы по своим привычкам и образу жизни не отличались от дворян, и при этом денег у них было для этих привычек гораздо больше, чем у обедневших после отмены крепостного права «благородий».
От остальных сословий купечество отличалось в том числе тем, что определялось в первую очередь не по рождению, а исходя из материального положения. Теоретически купцом мог стать любой свободный человек, объявив о наличии у себя необходимого капитала и записавшись в одну из трех гильдий. В начале 19 века капитал, необходимый для вступления в первую гильдию, составлял 50 000 рублей, для второй — в 20000, для третьей — в 8000. Также было необходимо платить ежегодный взнос. Купцы первой и второй гильдий были освобождены от телесных наказаний, могли получать чины и награды, почетные звания. Довольно часто купцами становились разбогатевшие выходцы из крестьянской среды. Если человек разорялся и не мог платить взнос, он мог перейти в другую гильдию или стать мещанином.
В большинстве случаев биография родоначальников купеческих династий выглядела так: крестьянские семьи отправляли сына в город работать «мальчиками» в лавки, часто к бывшим землякам. Оптимальным возрастом считалось 10-12 лет. Затем через несколько лет мальчик становился приказчикам, а затем, если хватало ловкости и появлялся стартовый капитал, приказчик открывал собственное дело. Нередко стартовым капиталом служило приданое жены – дочери хозяина, или иного купца, усмотревшего в приказчике «дельного человека» (особенно если у тестя не было сыновей, которые могли бы продолжить дело). При этом купеческий быт был консервативен и патриархален, а глава семьи был непререкаемым авторитетом, на свое усмотрение распоряжался судьбой своих детей и вел финансовые дела. Особенно это было характерно для старообрядцев, которых среди купцов было много. При этом старообрядцы отличались бережливостью, а часто и скупостью. Не удивительно, что, когда папенька отправлялся в мир иной, иногда их великовозрастные дитяти после многих лет ограничений шалели от свалившихся на них денег и с энтузиазмом проматывали наследство. Более благоразумные главы семейств старались приобщать своих сыновей к делу с юных лет и денег им давали в разумных пределах.
Для изучения быта и нравов купеческой среды весьма интересна книга «Из жизни торговой Москвы» И. А. Слонова. Слонов родился в бедной мещанской семье, после смерти отца был отправлен работать мальчиком к богатому торговцу обувью, который воплотил в себе все стереотипы о купцах того времени. Позже Слонов стал приказчиком и в итоге дорос до купца 2-й гильдии.
О начале своего пути он вспоминал так: «Лавка Захарова была трехэтажная; кверху вела узкая винтовая чугунная лестница. Внизу помешалось дамское, во втором этаже детское, и в третьем этаже мужское отделение, где продавались сапоги и картузы. На третий этаж покупатели приходили редко, поэтому большую часть дня мне приходилось быть там одному… Мальчикам ежедневно отпускали на обед по 10 копеек. На эти деньги я брал целый пеклеванный хлеб и маленький кусочек жареной колбасы. Затем всем служащим в лавке полагалось пить чай два раза, утром и среди дня. Чай находился у хозяина, а сахар выдавали каждому на руки, на целый месяц…Мальчики, находясь в лавке, в присутствии хозяина и приказчиков не могли садиться; и должны были находиться целый день на ногах. Работы в лавке им всегда было много. Главная обязанность их заключалась В побегушках: заставляли бегать в трактир за водой, за чаем, за водкой, в кухмистерскую за хозяйским обедом, а также таскать ящики с резиновыми калошами. Мы носили ящики на спине с помощью веревочных лямок. Это была одна из самых тяжелых работ. Каждому из нас приходилось внести кверху от 10 до 20 ящиков. Вечером мы разносили на дом покупателям купленные ими чемоданы, саквояжи и обувь. Одним словом, в лавке мальчики не имели ни минуты отдыха… Тогда еще не было мировых судей. Поэтому в купеческой среде царствовал полнейший произвол и деспотизм; при этом главными козлами отпущения были мальчики. Их наказывали и били все, кому было не лень… Так продолжалось до введения института мировых судей. Для купцов нововведение было не по нраву… У Заборова было 10 приказчиков и 13 мальчиков, последние делились на старших и младших… Я всегда отличался большой смекалкой… Я энергично взялся за дело и вскоре научился детишкам примеривать башмаки, а затем назначать за них цену. Причем, боясь продешевить, я немилосердно запрашивал… Покупательницы говорили мне, что я ничего не понимаю и поэтому назначаю сумасшедшую цену, а некоторые обижались и уходили. Я с башмаками следовал за посетительницами вниз, спускаясь по лестнице, дипломатично расхваливал выбранные ими башмаки и понемногу снижала цену. Когда мы сходили вниз, где за прилавком постоянно находился хозяин, я, обращаясь к нему, рапортовал: “Назначил 1 руб. 20 коп., жалуют 60 коп.”… Хозяин в свою очередь обращался к покупательнице и просил ее сколько-нибудь прибавить, в заключении говорил: “пожалуйте” и приказывал завернуть башмаки в бумагу. “Упустить”, то есть не продать покупательницу или покупателю, по какой бы то ни было причине, хотя бы и не зависящей от служащего, последнему всегда вменялось в вину, за которую приказчикам, тут же, при покупателях, хозяин делал строгий выговор, а мальчиков хватал и стучал их головой о чугунную лестницу». Став приказчиками, бывшие затюканные хозяевами мальчики могли вымещать злость на младших, а еще в отсутствии покупателей устраивать от скуки розыгрыши, часто злые. Подпоить человека и заставить делать глупости, привесить бумажку на спину с оскорбительным текстом и т. д. В этом плане картина художника Прянишникова написана со знанием дела.
Супруга известного поэта Е. А. Бальмонт, выросшая в купеческой семье, описывает купеческий быт с большей симпатией. «В таких глухих деревнях, как Горки, где еще так недавно не было поблизости ни школ, ни церквей даже, все население занималось сапожным ремеслом. Крестьянских детей отдавали сызмальства в обувную мастерскую. Но так как земля не кормила крестьянина, ничего другого там нельзя было делать. Поэтому все, что было в таких деревнях живого, предприимчивого, добивавшегося благосостояния, уходило в город, в столицу, где каждый находил себе дело по вкусу и по способностям. Большинство занималось в городах торговлей. Разбогатев, купцы выписывали своих жен и детей, остававшихся в деревне до поры до времени. Моих двух дедушек привезли совсем маленькими в начале девятнадцатого столетия, в 1808 году, в Москву, где их отцы уже успешно вели торговлю. Сыновей своих они с малолетства брали в свои лавки “мальчишками на побегушках”, приучали их к делу. Мой дедушка по матери, Михаил Леонтьевич Королев, всю жизнь торговал обувью сначала с отцом, потом с братьями, потом один и стал, наконец, учредителем известного в Москве “Торгового дома Королева”. Это дело продолжалось больше ста лет, до 1918 года, до революции. Когда Королевы переселились в Москву, они долго жили одним патриархальным многочисленным семейством, во главе которого стоял сначала отец, а потом старший брат Михаил Леонтьевич — наш дедушка. С течением времени Королевы купили обширную усадьбу на Зацепе в Лужницкой улице…, жили они одним общим хозяйством, и строй жизни был строгий: отец являлся вершителем судьбы не только своих детей, но и внучат. Крестьяне, они и в городском купеческом звании сохранили сельский родовой быт. Но этот быт отходил в прошлое… Это тот момент его, который увековечил в своем творчестве Островский. В его пьесах из замоскворецкого быта мы видим уже полное вырождение этого быта, одни его формы, лишенные живого содержания. Тут патриархальная власть старшего заменяется деспотизмом, грубым произволом сильного над слабым. Но Островский как художник брал образцы яркие, типы людей выдающихся, характерных для этого отживающего строя. Жизнь людей рядовых идет глаже, тусклее и счастливее…
“Торговый дом Королева”, то есть склад обуви и контора при нем, “амбар”, как это называли тогда, помещался в городе, в одном из переулков между улицами Никольской и Ильинкой, в двухэтажном каменном доме среди других ему подобных «амбаров», где торговали только оптом, но самым различным товаром: ситцем, мехом, пуговицами, шапками. Внизу длинное сараеобразное помещение, где в ящиках и связках лежали груды всякой обуви: мужские грубые сапоги, женские полусапожки с резинками по бокам… Во втором этаже, куда поднимались по широкой чугунной лестнице, было такое же, только немного более светлое, помещение с прилавками и полками, на которых лежала обувь более тонких сортов в картонных коробках. Оттуда дверь в контору, где за конторками на высоких табуретах сидели бухгалтер и конторщики и не отрываясь строчили что-то в огромных гроссбухах. За конторкой находился закуток дедушки, где он принимал посетителей и вел все деловые переговоры». В обоих воспоминаниях речь шла о московских купцах, специализировавшихся на продаже одежды и обуви, живших и работавших в одно и то же время, может, даже на одной улице.
Еще с начала 19 века купцы неофициально делились на «бородатых» («серых») и «безбородых». Первые чаще всего занимались торговлей внутри страны, часто розничной, вторые имели связи и за рубежом, часто торговали оптом и в целом считались более «продвинутыми». Очевидно, что влияло на образ мыслей не наличие или отсутствие бороды. Просто первые в основном были разбогатевшими крестьянами и сохраняли сельские привычки, а вторые – чаще всего уже потомственные купцы, имевшие возможность получить образование и расширить кругозор. П. Ф. Вистенгоф в книге «Очерки московской жизни» (1842) оставил довольно колоритное описание купцов: «Московское купечество составляет особенный класс людей в городе. Образование его в последнее время, приметным образом, продвинулось вперед; но оно еще остается совершенно неподвижным между раскольниками, которых в Москве, со включением мещан, считается около 12,000 человек.
Три рода купцов в Москве: один носит бороду, другой ее бреет, а третий только подстригает. Высшая степень образования в купце подразумевается тогда, когда он бреет бороду; низшая, когда он ее носит, да еще занимается ею и гордится, оказывая явное негодование обритым; подстригающие составляют переход от последних к первым. Само собою разумеется, что часто борода бывает так умна и знает так хорошо коммерческие обороты, что проведет десять обритых подбородков. Купцы, носящие бороду, ходят обыкновенно, в так называемом, русском; но некоторые из них, решившись одеться по немецкому, все еще ни как не могут расстаться с бородою. Эти люди представляют разительную бесхарактерность в своей одежде, на пример: они при густой, окладистой бороде, носят на курчавой голове, маленькую с козырьком фуражку, короткий, двубортный сюртук и длинные сапоги сверх исподнего платья. На это одеяние, в непогоду, надевается с большим воротником синяя шинель, иногда маленькая альмавива или самый коротенький плащ. Теперь, большая часть купцов разрешает своим детям уничтожение бороды. Между купеческими детьми есть и такие, которые уничтожив ее, или не дав разрастись на себе Русской купеческой бороде, имеют уже поползновение к отражению коротенькой бороды иностранной, называя ее алажен-франсе. Замечательно, что купцы имеющие Русские бороды, смеются, более других, над иностранными бородками; иные даже их ненавидят и сильно преследуют на детях. Я был свидетелем, как однажды купец, давая наставление сыну, говорил: "ты у меня не шали и не блажи, я тебе дам мотать; ты у меня или носи бороду, или обрей ее совсем, а эту стрикулисную бородку я у тебя выщиплю да прокляну, а денег не дам тебе ни гроша, хоть репку пой"». К концу 19 века борода лопатой у купцов была уже редкостью. Еще одно клише – брюки, непременно заправленные в сапоги, явный отголосок крестьянско-мещанской моды, хотя к концу века многие купцы по своей одежде не отличались от дворян.
Еще один колоритный персонаж – купчиха. Стереотипная купчиха – полная женщина, злоупотребляющая косметикой, щеголиха (часто не имеющая вкуса с точки зрения дворянских снобов), любительница украшений, непременно с черными зубами из-за постоянного распития чаев со сладостями. Из очерка Вистенгофа: ««Жены их не щадят белил и румян, чтобы приправить личико, — свидетельствовал бытописец еще в 1840-х годах. — Они большею частию бывают дамы полновесные, с лицами круглыми, бело-синими, у них руки толстые, ноги жирные, губы пухлые, зубы черные». В воспоминаниях Е. А. Бальмонт купчихи немного симпатичнее. «Со стороны дедушки у нас было много родственников, дяди и тетки матери с их большими семьями: Королевы, Федоровы, Носовы, Корзинкины… Все они жили (по большей части в Замоскворечье) в собственных домах и жили так же спокойно и приятно, как дедушка с бабушкой. Чаепитие утром, днем и вечером, долгие сидения за кипящим самоваром, обильные жирные обеды и ужины, отдыхи днем, карты, приживалки, большой штат прислуги (повара, кухарки, экономки, няньки, горничные, лакеи, буфетные мужики, кучера, конюхи, дворники). И выезды. Мужчины уезжали не торопясь в свои лавки, «амбары», фабрики, возвращаясь домой к обеду или раньше, чтобы успеть выспаться до обеда.
Женская половина жила в свое удовольствие. Пили, ели без конца, выезжали на своих лошадях в церковь, в гости, в лавки за покупками шляп, уборов, башмаков, но отнюдь не провизии. Это поручалось поварам или кухаркам. Когда готовились к большим праздникам, сам хозяин дома ездил в Охотный ряд присмотреть окорок ветчины, гуся, поросенка. Хозяйки этим не занимались. Они наряжались, принимали у себя гостей, большей частью родственниц, играли в карты, сплетничали. Детям они не отдавали много времени. В детской царила нянька, на которую наваливалась забота о воспитании и кормлении детворы. Большие парадные обеды заказывались кондитерам, привозившим вместе с посудой наемных лакеев, всегда имевших несколько подозрительный вид в своих помятых фраках. Во всех этих семьях царило довольство и благодушие. Ни в одной из них я не помню грубой сцены, тем более пьянства, брани или издевательства над подчиненными. Не видала и самодуров, мучивших своих жен или детей. Скорее наоборот: во многих семьях жены командовали мужьями… Там девочки жили отдельно от мальчиков. Очень мало кто из девочек ходил в пансион, большинство не получало никакого образования. Мальчики учились в городской школе или коммерческом училище. Все тяготились учением. Дети помещались обычно в антресолях с мамками и няньками, мало кого видя из взрослых, ни с кем не общаясь. Девочки невестились чуть ли не с пятнадцати лет и думали только о нарядах и женихах, которых для них выбирали родители через свах. А родители руководились в выборе жениха солидностью семьи и главным образом его состоянием. Девушки выходили замуж, не зная своих будущих мужей, мечтая только о нарядах и выездах, ни о чем не задумываясь, никуда не стремясь. Барышень одевали богато и безвкусно, делали им прически, завивали челки, они манерничали, говорили в нос, закатывали глаза. У себя в комнате они всегда что-нибудь жевали — “бесперечь”, как говорила наша няня, грызли орешки, семечки, пили квас, лимонад, валялись на постелях одетые, сняв только корсет, командовали девчонками, прислуживающими им».
Но, естественно, далеко не всегда купчихи были столь не образованы и не развиты. Все больше семей со временем старались дать дочерям хорошее образование, отправляли их учиться в пансионы или гимназии, нанимали гувернанток. Для выходцев из крестьян или мещан вступить в брак с купцом или купеческой дочкой считалось престижным. Дворяне чаще пытались породниться с купцами из корыстных побуждений. Такую ситуацию высмеял на картине «Сватовство майора» художник Федотов. Появилось даже выражение – «позолотить герб». Некоторые купцы таким образом пытались поднять свой социальный статус или обзавестись нужными связями. Но со временем многие из них убедились, что брак с титулованным бедняком чаще приносит убытки, а не выгоды, так как зятья оказывались мотами и бездельниками.
Но, тем не менее, некоторый снобизм сохранялся, и даже в начале 20 века офицеров могли выпроводить из гвардии (служить в ней считалось престижнее, чем в обычной армии) за брак с купеческой дочкой, сочтя это мезальянсом. С другой стороны, появился закон о том, что человек, семья, которая владеет компанией уже сто лет, может претендовать на дворянство. Нередко такие купцы демонстративно от этой возможности отказывались. Обычно браки заключались между людьми из своей среды. Еще один непременный персонаж в доме – приживалки из числа бедных родственниц, а также богомольцы и «божьи люди» всех мастей. Многие купцы и особенно купчихи были очень набожны, или пытались казаться таковыми.
Купеческие дома были обычно двух типов. Некоторые купцы, особенно небогатые, хранили товары в доме или обустраивали склад во дворе, иногда делали на первом этаже лавку. Другие держали склады отдельно, а помещение для магазинов арендовали в доходных домах или в торговых рядах в центре города. Довольно часто купеческие дома были двухэтажные. При этом первый этаж мог быть каменным, второй деревянным. Богатых купцов часто высмеивали за то, что они держали парадные помещения, открывавшиеся только для гостей, а сами ютились в скромных комнатках. В гостиных окна были зашторены, а мебель в чехлах, чтобы мебель и обои не выгорали. При этом нередко такое встречалось и в дворянских домах.
Ниже интерьер купеческого дома в музее в Старой Ладоге. Я фотографировала на телефон, качество не очень, но в целом по фотографиям все понятно
этот материал также можно увидеть на моем канале тут
#история #историяроссии #дореволюционнаяроссия #дореволюционнаяистория #живопись #картины
