В 1492 году Христофор Колумб открыл остров в Новом Свете и назвал тот Эспаньолой. Европейцам на Новой земле понравилось все – климат, природа, миролюбивое население. Вот только аборигены довольно скоро вымерли – пришельцы завезли с собой оспу, к которой индейцы не имели иммунитета. Остров обезлюдел.
Затем пустующий клочок суши приглянулся переселенцам – из-за климата, позволяющего снимать несколько урожаев в год, и идеальных условий для выращивания сахарного тростника. Правда, времени и сил на серьезную колонизацию не хватало. В итоге на доброй половине Эспаньолы хозяйничали французские буканьеры. Попытки прогнать тех на Тортугу приносили только временный результат. Отчего испанцам к концу XVII столетия пришлось признать, что половина острова принадлежит французам.
Примерно тогда же на остров стали массово завозить рабочую силу – невольников, в избытке поставляемых с Африканского континента. Тогда же лавинообразно стала развиваться сахарная промышленность – тростник, выращенный на острове, тут же и перерабатывали. Отчего в XVIII веке регион оказался ведущим в сахарной отрасли – тут производилось почти 40% всего мирового сахара.
Между тем условия позволяли производить больше, но требовались люди – рабы. Дело в том, что условия жизни невольников были далеки от идеала: тяжелая работа, скудное питание и отсутствие медицинской помощи приводили к тому, что в среднем год умирало не менее 3% рабов. В иные годы – 5. То есть текучку кадров не всегда удавалось компенсировать постоянными поставками свежего "черного дерева".
К концу XVIII столетия на Эспаньоле, носившей к тому времени имя Сан-Доминго, проживало около 2 тысяч крепко богатых французов, владевших основными ресурсами, и 38 тысяч плантаторов поменьше. Еще насчитывалось приблизительно 28 тысяч свободных мулатов, часть из которых сами являлись владельцами земель и рабов. И около 4 тысяч чернокожих отпускников, по той или иной причине получивших личную свободу. На эту горсть вольных людей приходилось свыше 500 тысяч рабов – половина всего, что имелось вообще в районе Карибского бассейна.
Рабам их доля не нравилась совершенно. Они дико ненавидели и белых, и свободных цветных. Мулаты не испытывали угрызений совести по поводу эксплуатации себе подобных, но дулись на белых, поскольку в правах и свободах те превосходили потомков смешанных браков. Так что все друг друга ненавидели и особо не таились. Правда, подобная жизнь могла бы продолжаться бесконечно долго, но во Франции, контролировавшей большую часть Сан-Доминго, произошла революция.
Знакомиться с плодами новой жизни поехал Венсан Оже – плантатор из числа мулатов. Сложно сказать, что творилось в душе этого рабовладельца средней руки, но, ознакомившись с новыми законами, разработанным в метрополии, он истолковал их весьма своеобразно. Раз свобода, равенство и братство, то мулаты и белые равны во всем. И с этой идеей примчался на родину, где стал транслировать тезис равенства на каждом шагу. Что не понравилось белым – они предпочитали позицию реакции. В итоге Оже умудрился выставить устный ультиматум губернатору острова с требованием предоставить мулатам избирательное право. Губернатор, понятное дело, отказался.
Оже обиделся так крепко, что поднял восстание, использовав в качестве основных бунтовщиков рабов со своих же плантаций. Вот только долго он пробузить не смог – возмутителя спокойствия вскоре изловили, осудили и казнили в том же 1791 году. Но идеи просвещения успели очаровать обычно аморфную массу мулатов, и в августе восстание вспыхнуло с новой силой. Но уже как всеобщее, а не локальное. За два месяца было убито 4 тысячи белых и уничтожено 280 плантаций. А в мире отметили скачок цены на сахар.
Довольно быстро руководителем восставших (скорее стихийно, чем намеренно) стал Франсуа Доминик Туссен-Лувертюр. Местный чернокожий, не так давно получивший свободу. Примечательно, что прежде чем идти сражаться за свободу, он обеспечил эвакуацию своего прежнего хозяина с семьей. Тут во Франции (конец 1793) дозрели, что мулатам все же стоит дать такие же права, как и белым. И с этой вестью засылают на остров генерала Этьена Лаво. Тот встречается с Лувертюром и уговаривает его принять сторону метрополии, присвоив лидеру восставших звание бригадного генерала.
Вербовка союзника происходит вовремя, потому что Испания и Англия решают, что неплохо бы прикарманить бесхозное – благо, что и с Францией у них в тот момент шла перманентная война. Но вот местных они недооценили. И зря. Потому как Лувертюр в 1795 колотит Испанию, а в 1798 – Англию.
Вот только в самой Франции продолжали меняться власть и настроения. Так что в результате на берег Сан-Доминго ступает Габриэль Эдувиль из Парижа, заявляющий, что рабство вроде бы неплохо и восстановить – текущий момент того, мол, требует. Экономика-то в опасности. И для большей убедительности мутит мулатов против негров, а негров – против мулатов.
В 1799 году от стараний Эдувиля начинают бунтовать мулаты – хотят снова стать рабовладельцами. Так что Лувертюр с нажимом уговаривает смутьяна убраться обратно в Париж – ради его же безопасности. И Давит восстание мулатов. Правда, не сразу. Пришлось провозиться до 1800 года. После чего принимается объединять земли и захватывает испанскую часть острова в 1801 году. Тогда же выторговывает у метрополии автономию для своей родины, подтверждает полную отмену рабства и становится пожизненным губернатором.
Но тут мути напускает Бонапарт. Он отказывается признавать все прежние указы и законы и снова утверждает рабство. В результате начинается всеобщая буза, приходится засылать на остров экспедиционный корпус под командованием собственного зятя. Зять побеждает и берет в плен Лувертюра. Тот, правда, сдается с условием, что рабство не восстановят. Это в начале 1802-го. Пленника отправляют во Францию, где тот умирает через год от пневмонии. Ну а пока остров снова полностью контролируется Францией, Бонапарт на нем снова утверждает рабство. Которое держится недолго – вспыхивает эпидемия желтой лихорадки, от которой экспедиционный корпус вымирает почти в полном составе во главе с командиром. Блюсти закон становится некому.
Снова поднимаются рабы. И громят остатки французов. Обе стороны все больше радикализируются. Восставшим помогают англичане, на тот момент опять воюющие с запроливным соседом. Они обеспечивают морскую блокаду региона и подвоз подкреплений из Франции прекращается. Запад острова уходит под крыло Англии, восток худо-бедно остается под французами. Вот только в 1803 бывший генерал Лувертюра, благополучно его предавший Жан-Жак Дессалин, поднимает восстание, которое заканчивается массовой резней белого населения. Чудом выживает горстка пленных поляков и немецких колонистов. Дессалин провозглашает себя царьком Жаком I и возвращает острову старое индейское имя – Гаити. И обещает населению конституцию и хорошую жизнь.
Конституция появляется, а вот хорошей жизни не настает. Растут нищета и недовольство. Дессалин пытается отвоевать запад острова, но терпит поражение, и его убивают свои же в ходе придворного заговора. Потом свободная часть Гаити делится на два независимых государства, а на французской стороне в 1808 затевается новое антифранцузское восстание, которое побеждает. Снова череда не совсем добровольных смертей среди руководства этой негритянской республики, и обе западные части Гаити объединяются. Но теряют восток – он становится испанским. Республика Гаити обижается на такое и вынашивает злобные планы, которые осуществляет в 1822 – снова весь остров становится единой территорией единого государства. И опять это происходит насильно.
Единения хватает на 22 года. В 1844 поднимается уже антигаитянское восстание. В результате на карте мира появляются Гаити и Доминикана. Больше границ не передвигали. Правда, первые независимые государства в Латинской Америке богаче так и не стали, и сегодня они считаются не вполне благополучными. При этом оставаясь в учебниках истории первыми регионами, где восстание рабов увенчалось успехом.
× Подписывайтесь на нас в телеграме: @battlez
Ваши подписки - неоценимый вклад в развитие канала!