оглавление канала
Прошло еще немного времени, и к ним в дом пришла незнакомая женщина, которая оказалась работником социальной службы. Дядя Сережа провел ее на кухню и закрыл дверь. Но Олег, как только увидел ее на пороге их квартиры, сразу понял, она пришла за ним. Дядя Сережа сначала о чем-то тихо разговаривал с ней, а потом, перешел на высокие тона, и Олег, невольно услышал весь их последующий разговор.
- Я же собрал все документы, которые вы требовали! Я хочу усыновить этого мальчика! Он с раннего детства в моей семье и мои сыновья ему, как братья! Он сын моего погибшего друга, в конце концов! И я имею право, поступить так, как сочту нужным!!
Женщина ответила ему сухим казенным голосом.
- Я вам уже в третий раз объясняю, что ваше заявление об усыновлении мальчика отклонено. Вы не его родственник, и, насколько нам известно, уже воспитываете двоих сыновей без матери. Если мне не изменяет память, вы, кажется, геолог? Значит большинство своего времени вы проводите вне дома, работа у вас такая. А мальчик в таком возрасте, когда за ним нужен глаз да глаз. Я не собираюсь с вами спорить. Вот постановление. Вам разрешено самому привезти мальчика в детский дом. Адрес здесь указан. И, разумеется, вы сможете его навещать.
Дверь с шумом распахнулась, и женщина решительным шагом направилась к выходу, мельком взглянув на замершего столбом посередине комнаты Олега. Этим вечером дядя Сережа напился практически до бесчувствия. Он сидел один на кухне, закрыв дверь и, прогнав мальчишек прочь, громко выл, словно раненый зверь. Это было очень страшно. Когда жизнь ломает сильного человека, это всегда страшно. Федор с Иваном сидели в комнате и смотрели на кухонную дверь перепуганными глазами, не зная, не понимая, что предпринять. Олег открыл двери и сделал шаг к, сидящему у стола человеку. Таким он дядю Сережу видел первый раз в жизни. Мальчик молча положил руку на плечо взрослого мужчины, и посмотрел тому в глаза. Серьезно, печально и понимающе.
В детском доме ему пришлось несладко. Шрам на лице и его упорное нежелание говорить, делали его предметом всеобщего настороженного внимания и издевательств. Сначала он просто сторонился остальных детей, отгораживаясь от них стеной молчаливого равнодушия. Некоторыми это было истолковано неправильно. Они решили, что он слабак – калека. И вскоре им пришлось об этом горько пожалеть. Дрался он дико, яростно, безо всякой жалости, словно загнанный в угол волк, на которого кидалась свора охотничьих собак. Кое как, нескольким воспитателям удалось его скрутить и запереть в кладовой. Всех напугало до смерти то неистовое, почти нечеловеческое пламя, которое горело в его глазах. А через несколько дней, когда после продолжительных нравоучений и строгостей, его вернули в общую спальню, той же ночью он сбежал. Его выловили на железнодорожной станции через неделю в товарном вагоне, в котором он, сломленный усталостью и голодом, уснул прямо на грязных досках пола. Вернули обратно в детский дом, где за ним прочно закрепилась слава «трудного подростка». Директор детского дома строго ему выговаривал, что, если он совершит хоть еще один проступок, его переведут в колонию для малолетних преступников. Пугал он так Олега, или вправду имел такие намерения, мальчику было не интересно. Правда, после этого случая к нему больше не лезли. Смотрели в спину с ненавистью, но задевать больше не смели. Даже старшие ребята, старались с ним не связываться, и с презрением его называли «одноглазым Одином».
Олег твердо решил, что ни за что не останется здесь. У него была цель. Он должен был вернуться в ТУ пещеру. Иногда ночами к нему приходили странные видения людей в диковинных белых одеждах с огромными грустными голубыми глазами. Они склонялись над ним, что-то шепча. Он никак не мог услышать, что же они говорят! А это было так важно! Он напрягал свою память, но кроме расплывчатых образов и голубовато-серебристого тумана вокруг не мог вспомнить ничего. Это доводило его до отчаянного бешенства. И в такие минуты его было лучше не трогать. Он мог часами сидеть и вглядываться в странный шрам на запястье. Перед глазами вставала каменная стена с точно таким же знаком. И он принял решение, что он обязательно доберется туда, в ту пещеру, и узнает, что же скрывается за этим туманом, и кто такие все те люди, которые являлись в минуты его видений. А еще, он в этом боялся признаться даже самому себе, у него была надежда, что мама не погибла, а находится где-то там, у этих самых людей с голубыми глазами, которые спасли его.
В этот раз он поступил умнее. Понимая, что злость и ярость в таком деле ему ничем не помогут, он потихоньку за обедом стал собирать куски хлеба, засушивая их в своей тумбочке на сухари. И еще, он ждал весны, понимая, что сейчас, когда за окнами бушуют февральские метели, шансов выжить одному в тайге у него практически нет.
В конце марта, когда сугробы начали плавиться под весенним солнцем, он решил, что время пришло. У него не было ни денег, ни документов, только один мешок, сделанный из старой наволочки, в котором были его нехитрые вещи, да накопленные за зиму сухари. А еще, страстное желание добиться своей цели. Время было смутное, в стране царила неразбериха и хаос. Работал только один закон – выживает сильнейший. О пассажирских поездах он даже и не помышлял. Там его сразу выловят. Поэтому он пользовался только товарными составами, и старался держаться подальше от людей. Не всегда получалось попасть на поезд, который бы двигался в нужном ему направлении. Несколько раз он уезжал совсем не туда, куда ему было надо. Приходилось возвращаться, и искать другой состав.
Поезда сменяли друг друга, мимо проносились большие станции и маленькие полустанки. Но он упрямо продолжал двигаться на восток, туда, где черной зубчатой стеной высились Уральские горы. Сухари скоро закончились, и ему пришлось затянуть потуже пояс, проколов на ремне очередную дырочку, чтобы брюки не спадали с него. Иногда, на каком-нибудь полустанке, кто-нибудь из рабочих железной дороги жалел его и позволял немного поесть и поспать в тепле. Иногда, какая-нибудь бабуля, которая торговала на перроне, угощала его пирожком. Ни попрошайничать, ни воровать он не собирался. Но, и умирать от голода тоже. Ему приходилось задерживаться на станциях, чтобы подзаработать немного денег. Он не гнушался никакой работы. Мог разгружать вагоны, помогать рабочим перетаскивать тяжелое железо, иногда, просто убирать мусор и мести перрон вместо подвыпившего дворника.