- Баю-бающки, баю, не ложися на краю… Придет серенький волчок и ухватит за бочок…
Шурик сладко засыпал в купленной на местном рынке старенькой люльке. Нюра укрыла его потертым, но еще крепким, одеялом. За стеной деревянного барака выла стужа, ледяной, черной змеей заползала в душу тоска. Тоска по матери, сестре, дому, родине с кудрявыми березами, теплым летом и снежной зимой.
Охотское море почти всю зиму оставалось открытым у берега. Лед вставал уже в ноябре, но северные ветра отгоняли его в открытое море. Для Нюры это было непривычно и странно. Она никогда не видела столько воды, да еще не замерзающей у побережья зимой, весной же, напротив, море нагоняло к берегу дрейфующие льды. У нее дома лед сковывал Суру толстым льдом, и радостно было слышать треск этого льда весной: река пошла, лёд тронулся! Для Нюры вообще все тут было странно: летом на огородах, сплошь усеянных камнями, каким-то чудом местные женщины выращивали овощи. Потом узнала секрет: все дело в тухлой рыбе и ее потрошках, которыми хозяйки удобряли землю и умудрялись получать сносный урожай. Чернозема, плодородной почвы,к которым привыкла Нюра, не было и в помине. Галька, камни, пыль.
Только отгремела война, шел 1947 год. Нюре 26 лет. Она больна. Цинга искровила десны, почти обездвижила ее молодые ноги. Нет совсем сил у Нюры. Тяжелые мысли стали постоянными спутниками девушки. Что дальше? В зоне вечной мерзлоты, вблизи устья реки Охты, жила теперь ее семья. Охотск - место северное, студеное. Одно из старейших поселений на Дальнем Востоке, вот куда забросила судьба ее семью: мужа Володю, свекора, которого Нюра называла папанькой, золовку Машу и годовалого сыночка Шурика. Пять тысяч километров отделяли ее от родного дома.
Сидя за столом, опустив голову на руки, Нюра закрыла глаза и вернулась в свое детство. Тяжелые, голодные тридцатые годы.
Нюре 10 лет. Маленькая, худенькая девчушка с тоненькими, как спички, ножками, казалось, чуть оступись, и они сломаются в щиколотках. Вот она у себя дома, в селе Сандерки Мокшанского уезда, теперь Пензенской области, с мамой и младшей сестрой Маруськой. Мама уже вдова, отец умер, обрекая на горе и нищету жену и двоих детей.
Верой в Бога жила Евдокия, мать Нюры, и девчонок своих воспитывала в вере и строгости. Когда "отменили" Бога и объявили коллективизацию , впервые услышала Нюшенька странное слово «кулаки». Что такое кулак, ей было ясно: сожми руку крепко – вот он и кулак. За что же кулачкой называют ее маму? На улице ребятня громко кричали вслед: «Кулачка! Кулачка!»
В слезах от обиды и непонимания пытала маму расспросами: за что, почему мы? Мать вытирала мокрое от слез лицо дочери подолом юбки и говорила:
- Ничего, Нюшенька, пущай кричат, это их бесы раздирают, а мы в колхоз все одно, не пойдем. Душу не продадим.
Как сейчас помнит Нюра этот летний день. Соседка Глаша, такая же худая и шустрая, как все ребятишки в деревне,на годок старше Нюры, прибежала на бугор, где дети играли в прятки и крикнула:
- Нюрка, беги, скорее домой, вас раскулачивают!
Земля ушла из-под ног! Как это раскулачивают? Кого? Нас? Знала Нюра, что это значит, видела, как зажиточных Шитовых выселяли из большого дома, как не дали собрать вещи, как стояла семья, в чем есть перед воротами экспроприированного дома, в который войти они теперь права не имели. Так это Шитовы, а у них-то, у Кондраковых, отродясь богатства не было. Корова была. И ботинки. Мать сторговала их на базаре за большой кусок сала. Принесены были в дом, как великая ценность, показаны Нюше, и сказано, что куплены они с условием, чтобы старшая берегла их для подрастающей младшей Маши. Висели ботинки на гвоздике у входа в избу и снимались с него только по большим праздникам. Босиком летом привычнее. Но Нюра-то знала, что ботинки у нее есть! И не нужно будет осенью прятать под лавку в школе худые старые лапти, насквозь промокшие от холодной осенней жижи.
Подбегая к дому, услышала Нюра крик матери и плачь Маруськи. Корову уже выводили из хлева, та, чувствуя, что происходит что-то плохое, мычала, жалобно косясь на распластанную в пыли посреди двора хозяйку. Евдокия вопила, как по покойнику.
- Что вы, ироды, делаете, как я с двумя девками проживу без коровы? Оставьте, Богом молю, оставьте! Пропадём… Нарядушка, кормилица...
- Вступай в колхоз, не пропадешь,- глухо ответил председатель колхоза имени Калинина, пряча глаза от рыдающей Евдокии.
Колхозный конюх вывел корову со двора, а председатель с патлатым Ванькой, соседским парнем, чья семья вступила в колхоз одними из первых, потому как не было у них ни лошади, ни коровы, только куры, пошли в избу. Оглядев углы бедной избы, председатель велел Ваньке описывать самовар, сам он был не грамотным. Сел Ванька на лавку, как раз под то самое место, где в стену был вбит гвоздь с ботинками. Председательские руки уже было потянулись к ним, но в это время юркая Нюра успела вскочить на лавку, перепугав Ваньку, первая стащила ботинки с гвоздя и огрела ими со всей силы председателя вдоль поясницы!
-Не трожь! Не твое! - крикнула Нюра и выскочила из дома.
- Ах ты, зараза! Ванька, держи её, ботинки отбирай!
Ванька, до слез давясь от смеха, побежал догонять Нюру. Но только не сильно он старался ее догнать. Выбежав со двора, походил у ворот и вернулся в дом, виноватясь перед председателем, что упустил девчонку.
Нюра же неслась без оглядки до колхозного поля. Укрывшись в высокой ржи, сидела, ни жива ни мертва, прижимая к груди ботинки. До темна боялась выйти из укрытия, опасаясь, что ее ищут. И только услышав голос матери, которая искала ее по всей деревне, решила Нюра подать голос в ответ и вернуться домой.
Осиротевший двор встретил раскрытым настежь хлевом, в котором еще недавно стояла кормилица корова. Войдя в избу, мать села дома на лавку у стола, опустив обессилено руки на колени. Зареванные девчонки сидели, прижавшись к ней, как маленькие птички, ища защиты под материнским крылом.
- Как жить станем…- вздохнула мать, и, отвечая сама себе, сказала, - проживем с Божьей помощью, ничего!
Воспоминания прервал тихий стук в дверь. Соседка по бараку, кореянка Ася заглянула узнать, как дела. Нюра поднялась на больные ноги, передвигаться по комнате ей удавалось с большим трудом. Скоро свои с работы придут, пора ужин собирать.
продолжение