На Салмана Рушди сегодня напали с ножом в Нью-Йорке. Вероятно он лишится глаза. По свидетельствам очевидцев,
"...нападавший был в маске и нанес Рушди несколько ударов ножом, после чего писатель упал, а ему на помощь бросились люди из зала, которые также помогли скрутить нападавшего. Он находится под стражей, полиция сообщила, что это 24-летний житель Нью-Джерси Хади Матар".
Поводом для нападения на писателя стала его книга «Сатанинские стихи», которую он опубликовал в 1988 году.
Многие думают, что это сборник стихов, но это роман, а название отсылает нас к истории, якобы произошедшей с пророком Мухаммедом и записанной уважаемыми историками, такими как Ибн Исхак, аль-Багдади, ат-Табари и многими другими. Исследователь ислама Шахаб Ахмед говорил о 50 записях этой истории в различных источниках, однако, все эти хадисы, за исключением одного, содержат, по его заключению, ненадежных передатчиков в иснаде. [Shahab Ahmed “Before Orthodoxy. The Satanic Verses in Early Islam”, London, 2017, p. 8]
Мусульманский мир был ужасно возмущен романом, в котором обыгрывалась эта история, порочащая пророка, а аятолла Хомейни выпустил фетву – авторитетное для всех мусульман решение, - в которой писатель, редакторы и издатели романа приговаривались к смертной казни. Их убийство даровало исполнителю славу мученика на небесах.
История эта известна как "Сатанинские стихи", или "Сатанинские аяты" в основном среди западных исследователей. На востоке же она известна как "История о журавлях".
История о журавлях
Как известно, Мухаммед был пророком, которому ангел Джибриль (Гавриил) передавал послания из Хранимой скрижали. Сначала в своей миссии сомневался даже сам Мухаммед, но со временем он принял свою судьбу и объявил себя пророком Единого Бога перед собственным племенем курайшитов. Его заявление было воспринято с сомнением и усмешками. Арабские племена были язычниками, к тому же мекканская Кааба, в которой тогда размещались всевозможные идолы племен и родов, делала Мекку религиозным и торговым центром Аравийского полуострова, и перспектива сменить поклонение своим родовым божествам на веру в невидимого Аллаха шла в разрез не только с традициями, но и с экономической выгодой соплеменников пророка.
Одни считали Мухаммеда безумцем, другие — марионеткой Византии, через которую они хотят установить контроль над торговыми путями из Индии, в общем, мало кто всерьез воспринял ислам в первые годы пророчества. Тем не менее, последователи были, и в общине назревал конфликт. Первые мусульмане молились Аллаху, отказываясь от веры в родовых божков, внося смуту. Мухаммед тяжело переживал это, поскольку мусульман начинали кенселить, но был тверд в своей вере в ложности поклонения языческим божкам. Курайшитам, в свою очередь, внутренние конфликты тоже были ни к чему, и они были готовы признать божественную миссию Мухаммеда, если бы он согласился с тем, что помимо Аллаха есть и другие боги. Вот в этой ситуации, когда конфликт между курайшитами и адептами новой веры еще можно было свести на нет путем компромисса, и произошла якобы эта история.
При множестве версий , суть "Истории о журавлях" можно свести к следующему.
Мухаммед переживал конфликт и искал в своем сердце решение, которое помогло бы объединить мусульман с остальным племенем. В этом смятенном состоянии духа он получает очередные аяты от Джибриля. В Коране они записаны в суре Звезда. И вот в тот момент, когда Мухаммед читал эту суру перед своими соплеменниками, к нему незаметно подкрался Шайтан и вложил в его рот ложные слова в окончании стиха:
«Видели ли вы аль-Лат, и аль-Уззу, И аль-Манат - третью, иную?Поистине, они – ангелы чтимые (вышние журавли), На чье заступничество должно уповать!»
Слова пророка вызвали радость у курайшитов и смятение среди мусульман. Аль–Лат, аль–Уза и Манат были языческими богинями, которых арабы почитали дочерьми Аллаха. Их восхваление Мухаммедом могло положить конец распрям в общине, но совершенно противоречило его учению о Едином Боге. Спустя время Джибриль сообщает Мухаммеду, что слова, произнесенные им, не записаны в Хранимой скрижали. Его буквально бес попутал. "Так бывало со всеми пророками и до тебя," — сообщает ему Джибриль в новом аяте:
«Мы не отправляли до тебя такого посланника или пророка, чтобы сатана не подбросил свое в его чтение, когда он читал откровение. Аллах уничтожает то, что подбрасывает сатана. Потом Аллах утверждает Свои знамения, ведь Аллах – Знающий, Мудрый». (22:52)
Истинные слова аята о языческих божествах имеют совершенно другой смысл, который Мухаммед и должен был теперь сообщить соплеменникам:
«Видели ли вы аль-Лат, и аль-Уззу, и аль-Манат третью, иную? Неужели у вас - мужчины, а у Него - женщины? Это тогда – разделение обидное! Они - только имена, которыми вы сами назвали, - вы и родители ваши. Аллах не посылал с ними никакого знамения». (50:19-23)
После того, как Мухаммед объявил общине об ошибке, стало понятно, что компромисс с язычниками невозможен. Вражда обострилась и привела к полномасштабному бойкоту и экономическим санкциям против мусульман.
История "истории о журавлях"
Конечно, "история о журавлях" не могла быть принята исламской догматикой, поскольку она ставит под сомнение истинность и непогрешимость Корана и пророка как передатчика высшей истины. Тем не менее, как мы уже говорили, хадис этот был записан множество раз. Как же он мог возникнуть, и почему именитые исламские историки Средневековья записывали его в своих книгах?
Есть разные мнения на этот счет. Одни считают эту историю правдивой (например Монтгомери Уотт — признанный классик западного исламоведения). Они рассматривают Мухаммеда как реальную историческую фигуру, обычного человека, хоть и убежденного в своей миссии, но подверженного ошибкам, как и все остальные. Желание примирить племя могло толкнуть пророка на попытку ввести в пантеон основных божеств язычников, но позже он осознал свою ошибку и отказался от своих слов. Другие считают историю выдумкой врагов ислама, распространенной христианами, или лицемерами. Наиболее взвешенной, на мой взгляд, является позиция уже упомянутого исследователя Шахаба Ахмеда. В своей книге "Before Orthodoxy: The Satanic Verses in Early Islam" он провел очень тщательный анализ хадисов с "историей о журавлях" и пришел к интересному выводу — история ложная, но считалась правдивой в ранний период ислама.
"В настоящее время категорически установлено, что сатанинские стихи составляли стандартный, широко распространенный и общепринятый элемент исторической памяти мусульманского сообщества о жизни Мухаммада в первые два века ислама. Другими словами, всеобщее неприятие сатанинских стихов, встречающееся сегодня в исламской ортодоксии, представляет собой неприятие чего–то, что считалось истинным ранними мусульманами". [Sh. Ahmed, p. 265]
Тут дело в подходах, или дискурсах касательно историй о жизни пророка. Ш.Ахмед выделяет три таких дискурса: хадисы, сира–магази и тафсир. Каждый из дискурсов подразумевает свою эпистемологию, свой "проект истины" и даже "пророка определенного типа" [Sh. Ahmed, p. 268]
В дискурсе хадиса память о жизни и личности пророка рассматривалась в первую очередь как способ опереться на заявления и действия пророка в подробном изложении конкретных юридических, практических и религиозно догматических правил, по которым должна была жить исламская умма. Следуя логике этого дискурса, очевидно, что идея непогрешимого или безупречного Пророка, чьи слова и дела можно было бы с уверенностью использовать для установления модели благочестивого поведения, должна была иметь особую привлекательность. Абсолютное послушание пророку имеет смысл только в том случае, если Мухаммад был свободен от каких–либо недостатков и может представлять собой безупречный образец даже в самых незначительных вопросах повседневности. История с сатанинскими стихами, в которой пророк пал жертвой сатаны и допустил ошибку при передаче Божественного Откровения, полностью противоречит дискурсу хадисов. Именно по этой причине, несмотря на его широкое распространение в других жанрах в VI–VII веках, инцидент с сатанинскими стихами не был включен ни в один из канонических сборников хадисов.
Но все это не относится к воспоминаниям о пророке в дискурсах сира–магази и тафсир. Ученые, собиравшие материал для сира–магази, были в первую очередь озабочены не установлением норм религиозного права и практики благочестивого поведения, а скорее построением нарратива морально–исторического эпоса.
Сира–магази — это эпическое описание жизни пророка, которое представляет собой что–то вроде современных фильмов–биографий, в которых драматизм истории важнее, чем безупречная историческая точность. Это героическая история об опасности, страдании, сомнениях, силе духа, настойчивости, вере, отваге и триумфе, которая обеспечила растущую умму репертуаром героических, моральных и драматических мотивов. Сира–магази стала литературной основой для социальной консолидации ранней мусульманской общины.
«Нельзя углубиться в работу Ибн Исхака, пока вы не поймете, что это нечто подобное раннемусульманской гомеровской Одиссее. Деятельность и характеристики героя имеют эпические масштабы, подразумевающие и определяющие судьбу народа». [Sh. Ahmed, p. 271]
Жанр сира–магази совершенно не похож на документальные свидетельства о реальном пророке. Это драматическое воспоминание о Герое–Пророке. Сира–магази не нуждалась в образе непогрешимого пророка — с героем, который никогда не ошибается, никакой драмы не выйдет. Драма возникает там, где есть вероятность, что что–то пойдет не так, угроза поражения, неудачи, когда события нужно перехитрить, а неудачи преодолеть. Именно это и происходит в инциденте с сатанинскими стихами.
Что касается третьего дискурса, то тафсир ставил целью разъяснить текст Корана и предания, выделить объединяющий их смысл. Мухаммад в Коране — неуловимая фигура, состоящая из десятков разрозненных блоков текста разного объема, тона и регистра, подобно мозаике, разделенной на элементы, некоторые из которых утеряны. Мухаммад из Корана по–разному вдохновляется, порицается и утешается Богом. Это тот, над кем насмехаются его соплеменники и за кого молятся Бог и ангелы, кто испытывает экстатические видения и крайнее отчаяние, кому надлежит повиноваться, и все же он остается не более чем «предостерегающим». Это тот, кто путешествует на небеса к Лотосу крайнего предела и при этом гуляет по рыночной площади, кто является сиротой, но все же стоит в длинном ряду пророков, восходящих к Адаму, кто является проводником Божественного Слова и все же остается не более чем обычным человеком. Все это были отдельные и истинные образы Мухаммада, которые исполнители проекта тафсир должны были разъяснить, сопоставить и согласовать.
История с сатанинскими аятами имела параллели с вмешательством сатаны в дела других пророков: Адама (Они оба поели с него, и тогда им стали видны их срамные места. Они стали прилеплять на себе райские листья. Адам ослушался своего Господа и впал в заблуждение.), Ибрагима (Когда он увидел восходящую луну, то сказал: «Вот мой Господь!». Когда же она закатилась, он сказал: «Если мой Господь не наставит меня на прямой путь, то я стану одним из заблудших людей»), Мусы (Тот, кто был из числа его сторонников, попросил его помочь ему против того, кто был из числа его врагов. Муса (Моисей) ударил его кулаком и прикончил. Он сказал: «Это – одно из деяний сатаны. Воистину, он является явным врагом, вводящим в заблуждение».) и так далее. Поэтому ранние толкователи могли видеть в переживаниях Мухаммеда тему уязвимости перед сатаной, проб, ошибок и покаяния как принципиальной компоненты любой пророческой миссии.
"Это может объяснить, почему исследователи тафсира приняли "сатанинские стихи", полностью осознавая одновременное присутствие в Коране аятов, утверждающих идею Божьей защиты целостности Божественного Откровения". [Sh. Ahmed, p. 282]
В первые века после Хиджры сира–магази и тафсир имели приоритет над дискурсом хадиса, поскольку тогда перед уммой стояли задачи единения и распространения веры и истории пророка простым понятным языком. Со временем, однако, приоритеты изменились. Появилась необходимость в выработке на основе Корана и Сунны конкретных судебных решений, и хадисоведы стали требовать строгой оценки истинности или ложности предания. История о сатанинских аятах была признана ложной.
Так и получается, что до VIII века "история о журавлях" записывается историками и свободно передается устно в исламском обществе, а позже объявляется неприемлемой настолько, что писателю, упомянувшему о ней, много лет приходится прятаться от возможного покушения, и несмотря на это, он все же в конце концов получает удар ножом в шею.