Талант Николая Константиновича, как исполнителя, креп и мужал. Он становился более мудрым.
Сначала, например, при исполнении партии Канио в 1923 году он настолько проникался трагедией обманутого любящего мужа, что вкладывал в исполнение ариозо «Смейся, паяц» всю свою душу, все силы своего организма – после этой сцены во время антракта в гримерку артиста вызывался врач, чтобы привести его в чувство и подготовить к выходу в следующем акте.
В публике, среди знатоков-меломанов, это считалось «высшим пилотажем», единственно верным выражением искусства актера-певца, так думал тогда и сам Печковский. А К. С. Станиславский считал такие случаи клиническими: «Актер должен верно передавать состояние, но не переходить грани между искусством и патологией». Постепенно взгляды Николая Константиновича менялись. К докторам он уже не обращался за ненадобностью. По его словам, первую половину ариозо он действительно переживал всей душой, но начиная со второй, со слов «Смейся, паяц, над разбитой любовью», там, где был риск выйти из-под контроля, он думал только о вокале, сосредотачивался на технике дыхания и пения – как правильно и наиболее эффектно взять ту или иную ноту.
В сезоне 1939-40 г. г. в соответствии с постановлениями партии и правительства в Ленинграде в помещении Дома культуры Ленсовета, бывшем Народном доме, был открыт Филиал Ленинградского Государственного Театра оперы и балеты им. С. М. Кирова. Фактически, Печковский получил свой собственный театр. Многие мечтают об этом всю свою жизнь – делай, что хочешь, ты – хозяин своего театра! – Осуществляй любые постановки, приглашай любых артистов, играй любые, самые главные, роли, приглашай любых дирижеров, гастролеров. У тебя за спиной – могучее Государство, финансист, помощник и соавтор любых, самых смелых проектов!!!
Художественным руководителем Филиала Н. К. Печковским были осуществлены новые постановки, возобновлены старые – «Пиковая дама», «Кармен», «Паяцы». Получили возможность проявить себя молодые талантливые артисты, сам Николай Константинович регулярно выходил на сцену, как исполнитель главных партий, одновременно выступая в качестве режиссера. Ряд постановок из основного здания театра были перенесены в Филиал, там их подновили, подправили, и эти оперы засверкали новыми гранями («Лакме» Л. Делиба, «Русалка» А. Даргомыжского). В Филиале регулярно выступали именитые московские гастролеры – А. С. Пирогов, А. И. Батурин, Е. А. Степанова. Постановка оперы «Фауст» Ш. Гуно, осуществленная в Филиале, стала большим событием в жизни музыкального Ленинграда. Вдохновенно и с большим увлечением работали солисты, артисты оркестра, художники-оформители. Вновь была поставлена опера Э. Ф. Направника «Дубровский». Словом, жизнь в Филиале кипела.
Художественный руководитель мечтал заново поставить «Паяцев», осуществить постановку оперы Ж. Оффенбаха «Сказки Гофмана» – помешала война. 6 июля 1941 года, в связи с военными действиями, Филиал был ликвидирован.
Печковский был кумиром ленинградцев. Пел, режиссировал, разъезжал с гастролями, участвовал в общественной жизни страны, заседал в комиссиях … Материально он был обеспечен, жил хорошо, красиво, с размахом.
Вспоминает Р. И. Райкин, врач-фониатр, одно время наблюдавший Николая Константиновича:
Я говорю о довоенном периоде: в доме на Лермонтовском проспекте в отличной квартире, обставленной только мебелью красного дерева, жили Н. К. Печковский, его жена Таисия Александровна и его мать Елизавета Тимофеевна. Квартира была наполнена массой красивых вещей: хрустальные люстры в бронзе, масса антикварных вещей, очень красивая посуда. Таисия Александровна была женщиной с большим вкусом, и она являлась постоянной помощницей мужа в его творческой работе, так как была отличной пианисткой. С ней он разучивал партии и концертную программу.
В день спектакля в доме царила тишина, никакого общения с посторонними, к телефону Николай Константинович не подходил; он «входил» в роль, и для отвлечения, спокойствия раскладывал пасьянс в своем кабинете, стоя возле рояля. В кабинете стены были увешаны картинами, писанными маслом, в основном это были портреты его самого в ролях.
В доме было все подчинено воле и немалым капризам Николая Константиновича: на обед готовилось на всякий случай двойное меню, чтобы была возможность ему выбирать по вкусу, особенно в день выступлений.
За круглым обеденным столом мне много раз приходилось сиживать. Все подавалось на красивой посуде, приготовлено все было очень вкусно. А какой прием бывал ежегодно 13 января в день рождения! Он был всегда многочисленным, присутствовала вся артистическая знать того времени (друзей было много тогда. Н. Ш). Таисия Александровна была очень гостеприимная хлебосольная хозяйка, стол был изысканный. Всегда было очень весело и шумно, хозяин задавал тон, а был он очень прост в обращении, весел, часто балагурил.
Прежде всего, в жизни этого человека было искусство; сколько жарких споров и интересных разговоров мне довелось слышать в доме моего учителя, когда собирались Н. К. Печковский, профессура Консерватории, С. И. Мигай и др. Все вокальные огрехи забывались, отходили на второй план в комплексе оперного творчества, всегда захватывал предельно выразительный образ героя, его достоверность, жизненная сила. Без этого единения, как ученик К. С. Станиславского, Печковский не мыслил оперного искусства.
Особенно большая работа стала проводиться с началом режиссерской деятельности и работой в качестве художественного руководителя Филиала государственного театра оперы и балета. Это его детище отнимало у него много времени и сил; увидели свет целый ряд опер, не шедших до тех пор в Ленинграде. Сам Печковский в те времена пел через день, что доставляло нам, врачам-фониатрам, немало хлопот. Нужно было поддерживать тонус в его организме и в голосовых связках.
Будучи очень загруженным профессиональной работой, Николай Константинович очень широко общался с ленинградцами, его можно было видеть на Кировском заводе в цехах, на комсомольских конференциях, слетах, сборах пионеров, он всегда тянулся к молодежи. Н. К. Печковский отзывался на все происходящее в стране.
При всей своей занятости Н. К. Печковский успевал гастролировать по оперным театрам страны, в частности, в Москве; последний оперный спектакль его был в Баку – («Кармен»).
Р. И. Райкин упоминает о широкой общественной деятельности певца и режиссера. Так, 23 октября 1936 года в пользу борющейся с фашизмом Испании был дан благотворительный спектакль «Паяцы». Печковский выступил не только, как исполнитель главной роли, но и как режиссер-постановщик всего действа. Спектакль этот был необычен тем, что проходил на арене Ленинградского цирка. Само действие оперы рассказывает о жизни труппы бродячих комедиантов, поэтому арена настоящего цирка не противоречила замыслу этой музыкальной драмы. Спектакль начинался в час ночи. Народный артист СССР П. З. Андреев начинал оперу знаменитым прологом, спускаясь с цирковой лестницы. Интересно было обставлено появление Печковского-Канио в сцене, когда артисты бродячей труппы появляются в деревне. Он выезжал на тележке, запряженной пони, и пел, стоя во весь рост.
Сзади Канио располагалась львица, наводящая на публику ужас своим рыком, за львицей, загримированный под артиста бродячей труппы, неотступно наблюдал дрессировщик. Недда пела свою знаменитую арию, идя по барьеру манежа. Кульминация первого акта, ариозо Канио «Смейся, паяц», звучало при свете всех цирковых прожекторов – Печковский пел, стоя посреди цирка, и никогда, вспоминал он потом, у него не было большего творческого вдохновения и подъема, чем в ту ночь на цирковой арене.
Рекордный сбор от этого спектакля по инициативе артиста был перечислен в фонд борьбы испанского народа с фашизмом, а сам Печковский получил от советских испанцев невероятных размеров корзину с апельсинами и испанскими винами.
О редком случае подлинной самоотверженности артиста на сцене пишет в своих воспоминаниях певец П. П. Гусев:
В 1939 году во время спектакля «В бурю» Т. Н. Хренникова Н. К. Печковский исполнял партию Леньки, я – Сторожева. В предпоследней картине, когда я, арестованный, сижу в сарае, а Ленька меня сторожит, я, задумав сделать побег, умышленно тушу фонарь и прошу Леньку снова зажечь его. Едва открылась дверь сарая, как я ударил его ножом, и между нами началась схватка, во время которой мы оба падали (не без моей помощи), и Н. К. Печковский сломал себе ногу.
Испытывая невероятную боль, он ползком добрался до лежащего на сцене бревна, и, сидя, допел до конца свою партию. Ну, а после этого пролежал полтора месяца в постели.
Николай Константинович преподавал. Особенно много на закате своей жизни, но любил педагогическую деятельность и тогда, когда находился на пике своей карьеры. Вот интересное воспоминание одного из его учеников, О. Милохина:
С 1930 по 1935 год я служил в мимическом ансамбле бывшего Мариинского театра. Одновременно готовился к поступлению на вокальное отделение Консерватории.
Николай Константинович организовал из таких, как я, у себя дома учебную группу и проводил с нами, молодыми людьми, индивидуальные занятия. Ходил я к нему на квартиру, в дом на Лермонтовском проспекте. Поднимался на второй этаж по лестнице, все стены которой были исписаны словами признательности и любви многочисленных его поклонниц – «печковисток».
И еще одно интересное воспоминание, свидетельствующее об огромной популярности артиста. Из записок певицы Н. Д. Болотиной, бывшей партнером артиста на сцене:
Все спектакли Печковского проходили с аншлагом: все билеты раскупались мгновенно, даже приставные стулья. В театре царило праздничное, приподнятое настроение. Успех был потрясающий. Аплодисментам, вызовам и крикам не было конца. Всегда подносили корзины с цветами, просто цветы и букеты бросались прямо с галерки, пока не разбили в оркестре какой-то инструмент, кажется, виолончель, и кому-то попали в голову. После этого дирекция строго-настрого запретила такие бурные проявления восторгов поклонниц, готовых вместе с цветами и букетами броситься прямо на сцену.