— Я ХОЧУ влюбиться,
— сказала она и отправила в рот хрустящую, почти оранжевую горбушку, отломленную от пышущего теплом и уютно пахнущего свежевыпеченного хлеба. Перед этим она ее с хрустом отломила и смачно обмакнула в оливковое масло, в котором плавали кристаллы морской соли
и разноцветные перышки ароматного перца из мельницы. Эту самую мельницу она величественным и говорящим жестом потребовала у официанта.
Тот сначала не понял и кивнул на стол, где дежурно стояли две стеклянные баночки-дозаторы. Но из мельницы перец
ароматнее и изысканнее. Он танцующими хлопьями опустился в тарелку с маслом
и был художественно размазан по ней. Не дожевав до конца, удивленная собственной мыслью, она произнесла:
— Я фочу флюбиться…
Теплое апрельское итальянское солнце переливалось на ее супермодных темных очках и дальше бежало, надеясь
одарить своей легкомысленной радостью остальных посетителей кафе.
Завтрак на веранде отеля был изумительный. Подавали шампанское, которое подруги проигнорировали.
Свежие фрукты, которые они оставили на потом, и невероятно,
по-заграничному вкусный белый хлеб, который под страхом смертной казни ни одна из них не то что не ест дома, но даже и не покупает.
— Я хочу влюбиться, — еще раз, теперь как бы задавая самой себе этот вопрос, повторила она. — Не потому, что хочу замуж, не потому, что устала быть одинокой и сильной. Я хочу почувствовать себя молодой.
Ее подруга оторвала взгляд от меню и поняла, что этим утром избежать
разговора не получится. Они прилетели прошлым вечером, потом долго добирались на машине по сумеречной дороге, чтобы доехать до отеля, где вечером следующего дня на берегу романтического озера еще одна подруга из их неразлучной тройки будет выходить замуж за четвертого или пятого по счету мужчину своей
мечты. Они просидели втроем до трех ночи, охая и ахая по поводу платья, украшений, не привезенных до сих пор цветов, срочного изменения списка рассадки и традиционного нервного прыщика, который назревал у невесты чуть левее нижней губы.
— Ты не подумай, я вовсе ей не завидую. Я бы не смогла все бросить и уехать в другую страну.
У меня родители, дочь скоро будет поступать, я не готова менять жизнь, но, черт возьми, я забыла, как это бывает…
У столика нарисовался официант, который, как и большинство итальянских официантов, выглядел так, словно готов подарить тебе весь мир и одновременно заглянуть в твое декольте. Впрочем,
в такое декольте не заглянуть мог только слепой. Несколько крошек
от поглощенной с хрустом корочки осели на слегка загорелых холмах пятого размера с интригующей родинкой посередине. Это декольте было визитной карточкой и пропуском. Оно пробивало путь в любой очереди на паспортный контроль, оно открывало кабинеты мелких чиновников, норовящих лишний раз оштрафовать очередной ее открывшийся магазин, оно, как
медовая пыльца, привлекало исходящих слюной трутней, желающих получить обеспеченную мамочку и секс-бомбу
в одном флаконе. И оно же служило отличной маскировкой, потому что его обладательница, довершившая образ ровным рядом белоснежных виниров и регулярно блондированных волос, железной рукой управляла империей магазинов одежды неизвестного происхождения, рассыпанных
по рынкам всех крупных городов России. Официант, оторвав взгляд от декольте, завязал оживленную беседу на тему
выбора кофе и, лучезарно улыбаясь двум неопределенного возраста красоткам, удалился выполнять заказ.
— Ну ты-то понимаешь, что я хочу это просто для себя. Я так давно ничего не делала для себя. Нет! Это не считается, — воскликнула она,
заметив цепкий беглый взгляд, который бросила ее подруга на шанелевский браслет, купленный накануне
в дьюти-фри. Она проигнорировала вздох и слегка приподнятую бровь.
— Я хочу радоваться не вещи. Я хочу радоваться чувству. Вот чтобы немного снесло крышу, чтобы эти самые бабочки затрепыхались, что ли?!. Так, чтобы не спать ночами, представлять себе, мучиться. Все, что мне нужно,
я покупаю. И даже то, что мне особо
не нужно, тоже покупаю. Даже не знаю, хочу я это или нет. Я перестала чего-то желать, понимаешь? Даже не помню, когда я по-настоящему чего-то желала…
«Капучино, синьора белла», — произнес официант, опустив на столик фигурный вытянутый стакан с пастельно-белой пенкой. На несколько мгновений тишина стала такой пронзительной, что слышен стал перезвон колоколов церкви на другом берегу озера.
Белые локоны встрепенулись, белоснежные виниры выстроились
в ряд, плечи расправились, приблизив декольте к шестому размеру.
— А вообще, зря мы отказались от шампанского. Эй, гарсон, то бишь как его там, камерере, волья ла шампень!
Опубликовано в журнале "Русский пионер" №94
#любовь #любовьиотношения #женщины #беседыожизни