Изначально, описывая, например, распространение среди чувашских крестьян культа пресловутого «угодника» и «чудотворца» Николая Мирликийского, авторы (попы,священники) указывали, что «чуваши о Николае-чудо- творце думают, как о могущественнейшем злом боге, который, непрестанно посылает на них ушные болезни всех видов: глухоту, боль в ушах, течение гноя из ушей и т. п. Поэтому при появлении ушной болезни чувашин ставит восковую свечу перед иконою Николая-чудотворца, в церкви или дома, как наши домашние, и молится ему на коленях о том, чтобы он: избавил его от ушной болезни. Таким образом, по убеждению чувашина, Николай-чудотворец, или икона с ликом его, своего рода злой бог, наравне с ирихом или киреметью (толкование попов-священников) только с тем различием, что Николай-Чудотворец— русский злой бог. В некоторых селах, где существуют явленные иконы с ликом Николая-чудотворца, дело дошло до того, что чуваши стекают сюда из нескольких соседних уездов и возят с собою деньги, истуканы, печеные из теста, в жертву Николаю-чудотворцу... Теперь многие чуваши боятся Николая-чудотворца так же, как они боятся языческого бога».
Затем, в результате насильственной христианизации и поповской пропаганды православный Николай-чудотворец, получивший у чуваш именование «Микул турă» (бог Микола), сделался: у нерусских народов Поволжья одним из наиболее популярных и почитаемых божеств. Унаследовав многие элементы и функции всевозможных как добрых, так и злых божеств чувашских верований, Николай-чудотворец в своей новой роли универсального христианско-языческого бога почитался крестьянами даже выше мифического Христа. Ему, а не Христу,, предназначалась основная часть жертвоприношений крещеных чуваш. В их религиозных представлениях «Микул турă», заняв одно из центральных мест, превратился в покровителя земледелия, подателя урожая, хозяйственного и личного благополучия крестьян. И в то же время ему приписывались качества зловредных и враждебных языческих богов. Такие воззрения чувашских крестьян вполне устраивали церковников, ибо паломничество верующих к иконам Николая-чудотворца служило средством дальнейшего распространения религиозного дурмана, и (самое главное!) жертвоприношения в честь этого бога составляли основную доходную статью отцов церкви. На этот особо важный факт еще в 80-х годах прошлого столетия обратил внимание Н. М. Охотников. Он писал, что духовенство тех церквей, куда шли верующие на поклон «Микул турă», даже не старалось «дать чувашам надлежащее наставление, так как эти суеверия — доходы духовенства». Православное духовенство широко использовало культ Николая-чудотворца для религиозной, а если вникнуть глубже, то и политической обработки угнетенных народов Поволжья. С целью рекламирования этого модного божества церковники Казанской епархии сфабриковали по меньшей мере 12 «чудотворных» икон с его изображением. Культивируя поклонение этим иконам, духовенство внушало, что они обладают особой магической «благодатью», способной исцелять от недугов и болезней, приносить благополучие и т. д. Действительно, образ мифического святого приносил благополучие и большие прибыли, но только не темному, эксплуатируемому крестьянину, а самим церковникам в виде обильных пожертвований и денежных сборов. В эпоху массовой насильственной христианизации народов Поволжья «чудесное явление» сказочного Николы было сфабриковано миссионерами и на территории Чувашии. В 1740 году в селе Ишаках Козьмодемьянского уезда произошло «явление» иконы «Микул турă», состряпанное священнослужителем Иоаном Филипповым и чебоксарским купцом Д. И. Микулиным. По преданию, записанному В. К. Магницким, образок был найден около ключа чувашской женщиной, пролежавшей долгое время безнадежно больной. «По приходе домой, выздоровевшая спрятала образок к себе в «шобашку» (в других местах — çÿпçе — круглая выдолбленная из цельного отрубка кадка с крышкой на ремнях, заменяет у чуваш сундуки). Вскоре после этого в доме выздоровевшей заболела ее сноха. «Выздоровевшая» заподозрила причину болезни снохи в том, что она держит «русского бога» не в том месте, где русские, и перенесла его в лачугу, где поставила в углу, как русские ставят иконы... Раз в дом к выздоровевшей приехал приходский священник с мальчиком — сыном. Этот последний, бегая по двору, заглянул между прочим в лачугу и, увидав в ней образок, сказал об нем отцу. Священник стал просить у выздоровевшей образок себе, но она ему не дала. Через несколько времени священник пришел за образком с крестным ходом. Если так, батюшка, — сказала выздоровевшая, — то я противиться не могу».
Все эти банальные «чудеса» были, разумеется, подстроены и разукрашены духовенством с целью обращения чуваш- язычников в христианскую веру. Фабрикуя подобные «явления», святые отцы не раз туго набивали себе мошну за счет доверчивых паломников. Для усиленной пропаганды культа Николая-угодника церковники на месте «явления» чудодейственного образка соорудили деревянную часовню, а в 1754 году с помощью чебоксарского купца Д. Иванова в Ишаках началась постройка каменной церкви. Вскоре после этой истории Ишаковский приход стал одним из самых доходных в Казанской епархии. Между священнослужителями постоянно шла борьба за штатное место в этом приходе. Денежные средства, поступавшие от богомольцев благодаря «Микул тура», позволяли держать здесь тройной штат духовенства. В Ишаках же в первой четверти XIX века обосновалось отделение архиреакционного Библейского общества, занимавшееся переводом евангелия на чувашский язык, а во второй половине XIX века здесь появилась чувашская школа братства св. Гурия. В дореволюционные годы это село, бывшее центром паломничества верующих, стало как бы чувашским Иерусалимом. Сюда на поклонение иконе «Микул турă» шли не только крещеные, но и некрещеные чуваши, мари, мордва из различных, порой отдаленных уездов и губерний. Однако целью большинства паломников являлось отнюдь не присутствие во время «христианской службы» и не участие в церковных обрядах. В. К. Магницкий, анализируя причины популярности Ишаковской церкви среди крестьян, указывал, что «чуваши приходят в Ишаки единственно для того, чтобы поставить перед иконами обещанное число свеч, а в возмездие за это получить от них (икон) облегчение в каком-нибудь телесном недуге или хозяйственном нестроении», «высказать богу свою просьбу нередко в форме угрозы; в этих же видах чуваши изредка заглядывают и в приходские храмы, причем свечи непременно ставят самолично, чтобы, при этом, самому перед богом высказать свои просьбы». В большинстве случаев ставить в Ишаковской церкви свечи и приносить жертвы хлебом и деньгами рекомендовали Суеверным чувашам йомзи, когда к ним обращались за советом при несчастии в семье и в хозяйстве. Но весьма часто чувашские крестьяне, занятые хозяйственными делами, вместо дальней поездки в Ишаки, обещанные «Микул туре» деньги бросали на местные киреметища или в часовни. Иногда же они, как указывает В. К. Магницкий, «обещав помолиться в Ишаках или другом уважаемом месте, деньги, назначенные на это, бросают тайно к соседям или к своим недругам». «По верованию чуваш, — продолжает тот же автор, — с этими деньгами непременно переходит и самая болезнь или известное несчастье; и хозяин дома, в который брошены деньги, не избавится от болезни или несчастья до тех пор, пока не найдет эти деньги и не отнесет их туда, куда они были обещаны бросившим их. В Цивильском уезде к этим деньгам нашедший прибавляет от себя то же количество и именно той же монетой, какой найдены, и снова бросает в другой дом или несет в то место, куда, по догадкам йомзи, они были обещаны первым бросившим. Случается, что эти деньги обходят всю деревню, нарастая в количестве, и достигают рублей 10-ти. Нашедший последним, если находит для себя выгодным, приложив еще 10 руб., бросить к соседям или в другую деревню,— бросает, а не то сам отправляется с этими деньгами на богомолье; в последнем случае сумму удваивать не нужно». Деньги, накопленные таким образом, вносились в Ишаковскую церковь в качестве платы за общественные молебны, составляя значительные суммы, шли в карман духовенству. Однако чувашские крестьяне, одурманенные религией и разными суевериями, не ограничивались молитвами и жертвоприношением «Микул турă» в Ишаках. Возвратившись оттуда, они не забывали и своих языческих богов: на киреметищах подносили им заключительный чук — жертвоприношение. Так же поступали верующие и после посещения других христианских святынь и церквей. Ряд фактов смешения чувашскими крестьянами христианских и языческих обрядов приводит в своих исследованиях В. К. Магницкий. Так, на основе материалов судебного дела он описывает случай, происшедший в Кунарском лесу, близ Свияжско-Цивильского тракта. Осенью 1867 года чуваш деревни Акчуриной, Бичуринского прихода,, возвращаясь после богомолья из Цивильска, в лесу Кунар, где находилось киреметище, совершал языческое моление у дуба. «Однодеревенец его, ходивший в это время по лесу с ружьем за зайцами, заподозрив в одетом в серый кафтан богомольце серого волка, сделал по нему выстрел и ранил. Раненый, опасаясь, как бы его не привлекли к ответственности за то, что он молился дубу, даже никому сам не заявлял о случившемся с ним,, а дело возникло лишь по заявлению сельских властей». Для насаждения христианских верований духовенство использовало не только иконы, писанные красками на досках,, но и скульптурные изображения богов, выточенные из дерева и камня. Например, в часовне Троицкого монастыря в Чебоксарах имелся форменный православный идол — резной образ «Николая-чудотворца» из дерева, в рост человека. Он был известен русскому населению под названием «Никола— пилены ноги». Церковники утверждали, что это изображение чудотворца приплыло в Чебоксары по Волге против течения! По словам чебоксарского корреспондента газеты «Голос», раньше местное население приходило к этому идолу судиться, причем виновные перед лицом господа признавались в своих поступках.