Очень часто зрительниц ВВ возмущает, что Хюррем стабильно доставалось от султана по любым, даже малозначимым поводам, в то время как Валиде, Махидевран, Хатидже и сестрицам сходило с рук даже то, за что была положена смертная казнь.
Да, справедливость султана была избирательна и не простиралась на его родственниц. Но если очень внимательно присмотреться, можно обнаружить причины, по которым повелитель был так строг к своей хасеки.
Дело в том, что Хюррем была уникальной женщиной: решительная, умная, независимая. Опасная. Она умела то, что не умели ни Валиде, ни Хатидже с сестрами, ни Махидевран — держать эмоции под контролем и думать холодной головой. Стратегическое мышление Хюррем было настолько мощным, что даже Ибрагим проиграл ей, хотя и сам обладал недюжинным интеллектом.
Султану потребовалась вся жизнь Хюррем, чтобы понять, как много она для него значит. Не забывайте, что этот мужчина воспитывался в традициях мусульманского средневековья. Женщина для него была не более, чем красивым аксессуаром, инструментом приятного досуга и конвейером для производства шехзаде. Сулейман и представить себе не мог, что однажды главным человеком в его жизни станет... женщина! Бывшая славянская рабыня, немусульманка по происхождению!
Любовь султана к Хюррем была специфичная. С точки зрения свободных женщин 20 ст. на любовь это похоже весьма отдаленно. Но вместе с тем он любил ее, как мог. Привязанность к Хюррем была загадкой не только для всей империи, но и для самого Сулеймана. И периодически он пытался избавиться от ее чар, поскольку формат их отношений шел вразрез с представлениями султана.
Вернее, привыкший к необременительным отношениям с женщинами, к которым никогда не привязывался глубоко, поскольку не находил в них нужной глубины, он ждал, что отправив Хюррем в очередную ссылку или заимев фаворитку, освободится от неестественного влечения к хасеки. И каждый раз обламывался, параллельно разочаровываясь в ближайшем окружении. Все это скрепляло его союз с Хюррем сильнее и сильнее. Тем не менее, наказывая Хюррем султан подсознательно пытался умерить влияние жены на свою жизнь.
Следующая причина — Хюррем была опасной, непредсказуемой и очень осторожной. Первая ссылка в Старый Дворец научила ее тщательно скрывать свои темные дела, но султан не мог не догадываться, что хасеки вовсе не такая невинная овечка, какой прикидывалась. Взять ее за жабры была задачка не из легких, а масштабы бедствий, которые она могла натворить в священной борьбе за место под солнцем в сердце падишаха, могли быть ужасающими.
В отношение своих женщин султан страдал обыкновенным мужским шовинизмом: да, и Валиде, и Хатидже, и Махидевран пытались строить подлянки и даже покушались на жизнь Хюррем, но у них ничего не получалось — уровень интеллекта не позволял ни рассчитать все точно, ни найти подходящих исполнителей. Конечно, это не уменьшает опасности злодеяний, но поскольку их коварные планы вечно расстраивались, султан, воспитанный в условиях патриархата, вероятнее всего думал примерно так: "Да что могут бабы"! Это усыпляло его бдительность в отношение родственниц династии и ее тупикового ответвления Махидевран. (Да и едва ли он хотел встрявать в женские склоки, если на то пошло). Но он понимал, что если бы хасеки решилась на что-то этакое, она бы довела дело до конца.
Также как с Ибрагимом, он понимал высокий предел возможностей Хюррем, поэтому и спрашивал с нее больше. В конце концов, строгостью наказаний он защищал ее от самой себя: все же хасеки порой нехило заносило на поворотах. Одна история с отравлением Мустафы Норой чего стоит! А ведь когда-то Хюррем на полном серьезе да еще и вслух рассуждала, что уйдут все, кто пытается встать между ней и Сулейманом: и Валиде, и Ибрагим, и Мустафа. Так, в принципе и вышло.
Да и не всегда султан так уж строг с хасеки. Например, он точно знал, что Изабелла погибла. Во время разговора на балконе он бросает фразу, которая красноречиво свидетельствует о том, что султану известна правда о судьбе принцессы: "Что это за любовь такая, ради которой надо людей уничтожать"! Но никаких репрессий не последовало, хотя в своем победоносном монологе Хюррем грозилась избавиться от всех близких султана.
В случае с отравлением Мустафы Хюррем отделалась легким испугом, хотя султану было ясно, что Эфсун не лгала. В период шпионского романа с Фирузе (эпизод до похода) повелитель мира приказал от греха подальше ныкать свою фаворитку и встречался с ней украдкой, как школьник, потому что боялся, что Хюррем и ту тайком укокошит, а потом будет божиться, что знать не знает, о какой такой фаворитке он ей толкует!
Еще один важный и тонкий момент: Хюррем, смыслом и гарантией жизни которой был султан, как флюгер реагировала на малейшее его движение в сторону кого-то, кроме нее и немедленно принимала меры. Позже, когда фокус ее внимания сместился в сторону шехзаде, она все равно самоотверженно удерживала занятую в сердце повелителя высоту. В итоге ее страх за будущее детей объединился со страхом потерять Сулеймана. Этот пугающий микс опасений, тревог и надежды заставлял ее вести активную борьбу против Ибрагима и Мустафы, которым она не оставила ни малейшего шанса на спасение.
Принимая решения о казни сына и лучшего друга, повелитель руководствовался лишь своей волей, но после, борясь с муками совести, он неизбежно вспоминал, что Хюррем не скрывала неприязни к обоим. Поскольку принять случившееся было очень тяжело, душа султана была полна бессильной злобы, которую нужно было на что-то направить, чтобы не сойти с ума. Злиться на мертвых, любимых, но разочаровавших его людей, он уже не мог, поэтому и срывал злость на Хюррем, когда она давала повод (как в случае с тайной комнатой).
Впрочем положение султана не может не вызывать сочувствия: он не хотел казнить ни Ибрагима, ни Мустафу, но фактически был вынужден сделать это. Султан пытался придумать какое-то оправдание этим страшным решениям, навсегда разделившими его жизнь на до и после, зачеркнувшими все счастье, что подарили ему в свое время отношения с Паргали и любовь к сыну, обрести иллюзию непреднамеренности их казней. Но найти утешения у Хюррем он не мог, потому что прекрасно знал, что она была рада случившемуся. Это не могло не причинять боли падишаху, который испытывал обиду на хасеки, хоть и скрывал это. Но если Хюррем давала повод, эти подавляемые чувства выходили наружу с разрушительной силой.
