Первого из династии Романовых, Михаила Федоровича, венчали на царство 11 июля 1613 года. Народ присягал новому монарху, обещая не помышлять о порчах и духовном вреде, но сдержать клятву смогли не все. Искусы терзали слабоверных.
Текст: Денис Хрусталёв, коллажи Анжелы Бушуевой
Текст первоначальной подкрестной записи царю Михаилу не сохранился, но есть та, что относится к 1627 году: «Яз, имярек, целую крест Господень… служить мне ему государю своему, и прямити и добра хотети во всем в правду, безо всякие хитрости, и ево государева здоровья мне во всем оберегати, и никакого лиха ему государю не мыслити… ни на какие прелести не прелститца, и ни в чем мне ему государю своему не изменити никоторыми дели и никоторою хитростью…»
Это, можно сказать, общая основа – для всех. Но у этой клятвы имелись варианты прибавлений («приписи»), предназначенных для соответствующих служб. Так, для казначеев важно было поручиться за безопасность платья и прочих одежд: «ни в чем лиха никакова не учинити, и зелья и коренья лихово в платье и в иных ни в каких ево государевых чинех не положити, и иному никому мимо себя лихово зелья и коренья ни во что положити не велети».
Похожее прибавление у стряпчих. А у казенных дьяков внесены уточнения по видам ткани и украшениям: «в платье и в бархатах и в камках и в золоте и в серебре и в шолку и во всякой рухляди и в ином ни в чем зелья и коренья лихово не положити, и никому мимо себя положити не велети, и государя своего ничем не испортити…»
В свою очередь, у стольников указаны блюда и напитки. Все очень конкретно. Прежде всего речь о колдовстве – порче посредством зелий и корений, то есть отраве, хотя и не только. Для придворных это было чуть ли не главным.
СВАДЕБНЫЕ МУЧЕНИЯ
Сейчас принято писать, что Смута закончилась в 1613 году. Но это, конечно, только для учебников. Речь идет о переломе, но не о финале. Еще шла война с Польшей, а на новгородских землях хозяйничали шведы. Вплоть до 1619 года отец Михаила Федоровича, патриарх Филарет (в миру Федор Никитич Романов), оставался в польском плену. При 17-летнем государе из близких была только мать – инокиня Марфа, которой помогали ее родственники Салтыковы. Но уже приходилось принимать решения – судьбоносные для страны и важнейшие для династии. Видели уже, как не смогли удержать трон Годуновы, а затем Шуйские. Борис Годунов правил почти семь лет, но не смог передать корону наследнику, Василий Шуйский царствовал четыре года и наследников вообще не имел. Предшественники Романовых показали плохие примеры. Так что основатели новой династии понимали: важно было не только удержать власть, но и обеспечить ее преемственность.
Однако Михаил Федорович пока был не женат и детей у него до сих пор не было. Первую попытку исправить ситуацию предприняли в 1616 году. Царю предложили выбрать невесту. Состоялись смотрины – «обиранья». Со всей страны съехались красавицы. И повезло. Государь влюбился. Его избранницей стала дочь московского дворянина Марья Ивановна Хлопова. Ее родных и родственников пригласили во дворец – «в Вверх», к Рождеству на сени (галерея, пристройка к Рождественскому собору). Михаил встретил их в передней и объявил, что «произволил взять себе для сочетанья законного брака Иванову дочь Марью, а их родственницу». С этого момента они стали «к государю близко» – стали своими людьми, могли свободно ходить во дворец к нареченной невесте, которую разместили в теремах на царицыной половине. Невеста получила новое имя – ее нарекли Настасьей, вероятно, в память царской бабки, Анастасии Романовой, любимой супруги Ивана Грозного, сведенной по колдовству Избранной рады: «И молитва наречению ей была, и чины у ней уставили, как к самой царице; и дворовые люди крест ей целовали, и на Москве, и во всех епископьях Бога за нее молили». Это случилось 16 мая 1616 года. Фактически дело было решено, и Хлоповы должны были выдвинуться на первые роли при дворе. Все шло хорошо. Еще 9 июня невеста обменялась подарками с будущей свекровью. Но потом случилось неладное. Нареченная царица стала недомогать, ее «рвало и ломало нутр и опухль была», «а была ей блевота не вдруг, сперва было дни с три и с четыре, да перестало, а посла того спустя с неделю опять почала блевать».
Вызвали докторов, те выписали какое-то лекарство, но, кажется, в окружении невесты его испугались. Марья-Настасья лишь прилагалась ко кресту и продолжала «пити воду святую от мощей». Также дали ей толченый камень безоар – специфическое инородное образование в желудке жвачных животных, считавшееся универсальным противоядием. И помогло. Но слух о том, что будущая царица околдована, уже запустили.
Впоследствии выяснилось, что к интриге были причастны двоюродные братья царя Салтыковы – Михаил и Борис. Первый был кравчим, и через него проходило снабжение продуктами царицыной половины дворца. Через него же передавали лечебные снадобья. Он же, якобы полагаясь на данные доктора Валентина Бильса, доложил царю: «дохтуры болезни ее смотрели и говорили, что в ней болезнь великая, излечить ее неможно и живота [жизни] ей долгого не чаять; что такою болезнью была больна на Угличе женка и жила всего с год и умерла; и дохтур сказывает, что Марьи излечить нельзя».
Историки считают, что с появлением при дворе Хлоповой Салтыковы испугались за свое положение и стали строить козни. Кроме того, они как-то склонили на свою сторону мать государя – инокиню Марфу. В итоге подговорили и некоторых бояр. Для разрешения проблемы созвали большой совет. Дядя невесты Гаврила Хлопов заявлял, что болезнь временная и скоро пройдет, но его не слушали. Соборно постановили невесту из дворца «сослать» от греха подальше. Через два дня после удаления «с Верху» Марья-Настасья полностью излечилась и более ничем никогда не болела. Но было поздно. Через 10 дней ее вместе с бабкой, теткой и двумя дядьями Желябужскими отправили в Тобольск. Родителей бывшей невесты определили в Вологду. После шести недель сватовства брак распался, повергнув в печаль 20-летнего царя.
Годы для страны и едва утвердившейся династии были нелегкими. Только в 1617-м подписан мир с Швецией, а в конце 1618-го – Деулинское перемирие с Речью Посполитой. 14 июня 1619 года из польского плена вернулся отец царя – патриарх Филарет. Он довольно быстро забрал в свои руки нити управления государством и обратился к вопросу укрепления трона, то есть бракосочетанию сына и появлению наследников. Наиболее предпочтительными считались браки с представителями королевских семей соседних государств. Были рассмотрены варианты из Литвы, Дании и Швеции. Все они по разным причинам не сложились. И к 1623 году Михаил Федорович упросил родителей вернуться к его первоначальной суженой – Марье Хлоповой. Патриарх встал на сторону сына и организовал расследование событий семилетней давности. Были допрошены врач Бильс и Салтыковы. Выяснилось, что Бильс никаких критических заключений о здоровье невесты не давал и все выдумали Салтыковы, которых теперь настигла законная опала.
Хлопову к тому времени уже вернули из Сибири, она проживала с родителями в Нижнем Новгороде. 21 сентября 1623 года туда отправили большую комиссию, в которую входили три заморских специалиста – доктора Артур Ди, Бильс и некий Балсырь Яковлев. Им надлежало удостовериться в самочувствии девушки. Заключение было таким: «Марья Хлопова во всем здорова». Царь возрадовался, но дело опять застопорилось. Отец был согласен, однако уперлась инокиня Марфа. Она отказалась благословить молодых: во-первых, верила в давнюю порчу и, во-вторых, считала, что если уж в первый раз ничего не сложилось, то на то божья воля. Злые языки судили, что Марфа мстила за своих родственников Салтыковых, которые, кстати, вскоре из ссылок вернулись. Михаил Салтыков в 1641 году получил даже боярство и прожил долгую жизнь, встретив старость накануне рождения царя Петра – он умер в 1671-м. А Марья Хлопова осталась в Нижнем, где умерла около 1633 года – безвинно опороченная, но не сломленная. Колдовство разрушило ее благополучие с царем, но не победило ее лично.
Однако Михаил Федорович вскоре все-таки женился. Его избранницей стала тоже Марья – дочь князя Владимира Тимофеевича Долгорукова. Кажется, ей благоволила мать царя. Поговаривали, что сам Михаил был не слишком доволен. Свадьба состоялась 19 сентября 1624 года. В первый день были «веселия», а на второй день царица «обретеся испорчена»: «Грех же ради наших от начала враг наш диявол, не хотя добра роду християнскому, научи диявол человека своим диявольским научением и ухищрением, испортиша царицу Марью Володимеровну. И бысть государыня больна».
Проболев пять месяцев, она умерла 6 января 1625 года. Опять бесовские ухищрения не позволили молодому царю обрести счастье, а династии – продолжение. Снова на пути встало колдовство.
Только с третьей попытки молитвами святых отцов все сложилось. Романовы были спасены через тринадцать лет после воцарения. 29 января 1626 года супругой царя была избрана дочь незнатного дворянина Евдокия Лукьяновна Стрешнева. За три дня до свадьбы ее ввели во дворец, «в Верх», а у дверей поставили караул, который бессменно несли родные братья невесты – чтоб никто не испортил. Кроме того, она отказалась принимать новое имя, Настасья: ее предшественницам оно удачи не принесло. И все сложилось. Царь обвенчался с Евдокией 5 февраля 1626 года, и вместе они прожили долгую жизнь.
КОЛДОВСКИЕ КОЗНИ
Процитированная выше присяга государю была составлена в 1627 году – именно в связи с царским бракосочетанием и намерением обезопасить новую чету, от которой зависела судьба страны. Но Враг рода человеческого не прекращал своих атак. Колдовские дела сопровождали все правление Михаила Федоровича.
30 января 1635 года золотошвейка царицы Антонида Чашникова случайно выронила платочек, из которого вывалился корешок – «неведомо какой». Дело было в Кремлевском дворце на царицыной половине в общей палате, где работали мастерицы. Умелицы-подружки Фекла Черепова и Прасковья Ваулина тряпицу с содержимым подхватили и отнесли государыне на дознание. На следующий день дьяку Сурьяну Тараканову было поручено провести сыск «на крепко». Он начал с допроса Чашниковой. Та пыталась откреститься. Тогда ей пригрозили пыткой, после чего она созналась: «Ходит де в Царицыну слободу в Кисловку к государевым мастерицам к Авдотье Ярышкине и к иным жонка, зовут ее Танькою. И она де той жонке била челом, что до нее муж лих, и она ей дала тот корень, который она выронила; а велела ей тот корень положить на зеркальное стекло, да в то зеркало смотреться и до нее де будет муж добр». Таньку схватили. На очной ставке она подтвердила, что корень дала, но не согласилась с тем, что ходит к другим мастерицам. Так через пять дней дело доложили царю, но результат его не устроил.
Михаил Федорович приказал отправить интриганок к пытке и дознаться «подлинно», поскольку они уже меняли показания и веры им не было. Ведь «если и действительно она пыталась у той жонки избавиться от лихова мужа», то Антониде «по своему воровству» следовало «тот корень держать у себя на подворье, а к Государю во дворец его носить не пригоже». И «коли она тот корень принесла» в царские палаты, то «для чего принесла и по какому умышлению»? Хотела ли портить детей царских, или государя, или царицу? С кем у нее сговор?
Вечером 5 февраля 1635 года баб пытали, но ничего нового не добились. Ведьм изобличили, но поскольку на царя покушения выявлено не было, то жизнь им сохранили. Муж и жена Чашниковы были сосланы в Казань «за опалу в ведовском деле», а Таньку вместе с мужем Гришей Плотником – в Чаронду, откуда им в Москву переезжать запретили, «потому что та Гришина жена ведомая ведунья и с пытки сама на себя в ведовстве говорила».
Колдуньи не справились, и Бог миловал. Но через несколько лет при дворе опять случился заговор.
В ноябре 1638 года несколько мастериц поссорились из-за какой-то пропажи. Заподозрили Марью Сновидову, сестра которой, Домна Волкова, обратилась к ее мужу, чтоб тот «жену свою поучил гораздо», а потом и сама хотела «выучить ее в светлице перед всеми мастерицы, чтоб она впредь не дуровала». Но Марья заявила о своей невиновности и обвинила в клевете мастерицу Дарью Ламанову, а кроме того, сказала: «да будет известно» («ино де и то будет наружу»), что та «на след Государыни Царицы сыпала песок!». Фактически речь шла о государственном преступлении, поскольку запрет на подобные магические ритуалы оговаривался в подкрестной присяге. Услышав это, одна из мастериц – а дело было в общей палате для работ, – Авдотья Ярышкина, возмутившись, хватанула доносчице плетеным батогом по голове, крикнув: «Не ври, жидовка! Как ты такие слова говоришь?! Пропадет из-за них голова твоя!» Но Марья осталась при своем, а потом вместе с подружкой Степанидою Арапкою составила письменный извет на Дарью. Там она помимо всего прочего упомянула, что во дворец к Ламановой захаживала какая-то неизвестная женщина.
Розыск поручили Стрешневу и Тараканову. На обвинения Дарья отвечала, что приходила к ней золовка, а водила она ее к себе, только чтоб медом угостить, и ничего на след государыне никогда не сыпала. Но сыщикам было поручено дознаваться «на крепко» и пытать. Ламанова продержалась недолго, заплакала и начала виниться: «что будто на след Государыни сыпала песок, перед Государем и перед Государынею виновата, нечто де будет то слова она подругам своим молвила сопьяна и в том де волен Государь и Государыня Царица». Злодеяние было выявлено, но на том дело только началось.
Затем допрашивали Степаниду Арапку. Та сообщила, что Дарья звала ее как-то с собою за Москву-реку к той самой ведьме, что обеспечила злодейку песком, который Ламанова сыпала царице на след. Дарью опять привели к пытке. Оказалось, что да, есть такая «баба», «зовут Настасьицею, живет за Москвою рекою на всполье», а познакомила их та самая Авдотья Ярышкина, от которой кляузница Марья по голове получила. Настасьица «людей приворачивает, а у мужей к женам сердце и ревность отымает; а наговаривает на соль и на мыло; да тое соль дают мужьям в естве и в питье, а мылом умываются». Авдотье она сильно помогла с мужем, который теперь «что она Авдотья ни сделает, а он ей в том молчит». Помогала еще Настасьица, «наговариваючи», другой золотошвейке, Анне Тяпкиной, «чтоб муж ее Алексей Коробанов добр был до ее Анниных детей». Наконец Ламанова призналась, что приводила во дворец не золовку, а именно ту ведьму Анастасию («Настасьицу»).
То есть оказалось, что сатанинские служители пробрались буквально в личные покои правоверных государей. Колдунью немедленно разыскали и доставили для «распросов»: звали ее Анастасия, Иванова дочь, родом Черниговка, замужем за выходцем из Польши – литвином Янком Павловым. Наметился международный след. Настасьица на пытке запиралась, но ее начала «раскручивать» Дарья Ламанова, активно сотрудничавшая со следствием.
Выяснилось, что ходили к ворожейке и другие. Была выявлена целая колдовская сеть. Настасьица два дня упиралась, терпела огонь и дыбу, но потом сломалась, признавшись, «что мастерицам, Дарье Ламановой и ее подругам, которых знает, а иных и не знает, сжегши женских рубашек вороты и наговоря соль и мыло давала, и пепел велела сыпать на государьский след, но не для лихова дела, а для того, как тот пепел государь и государыня перейдет, а чье в те поры будет челобитье и то дело сделается; да от того бывает государская милость и ближние люди к ним добры».
Польский след Настасьица отвергла. А про наговоры свои говорила, что они «не лихие», только «чтоб государь и государыня жаловали, а ближние люди любили». Учила ее этому некая Манька, по прозвищу Козлиха, что живет за Москвою-рекою у Покрова.
Ведьму Маньку тоже отловили, пытали и вывели на чистую воду: она призналась, что учила Настасьицу ворожить, что сама унаследовала умения от своей матери Оленки, которая померла семь лет назад. Повторила пояснения про магические технологии, известные уже по другим показаниям, – про наговоренные зеркало, соль, мыло: «как смотрятся в зеркало да не насмотрится так бы муж на жену не насмотрелся»; «как тое соль люди в естве любят, так бы муж жену любил»; «сколь скоро мыло с лица смоется, столь бы скоро муж жену полюбил».
Сдала Манька и всех других московских колдуний, которые «подлинно умеют ворожить»: «Одна живет за Арбацками вороты, зовут Ульянкою, слепая; а две живут за Москвою рекою, одна, [Феклица], в Лужниках, а другая, зовут Дунькою, в Стрелецкой слободе». Всех членов «профсоюза» арестовали и под пыткой они во всем признались.
Дознание потребовало времени, расследование затянулось. Колдуний, кажется, не отпустили, но и приговор не вынесли. Промедлили правоохранители и потрафили дьяволу, который вскоре нанес православному царю удар в самое сердце.
В январе 1639 года после скоротечной болезни умер 5-летний царевич Иван, а 25 марта за ним последовал новорожденный царевич Василий. За неполных три месяца сошли сразу два наследника престола. Вскрылись последствия ведьмовских козней: «После того их воровства, как мастерица на след государыни сыпала ведовской рубашечный пепел – государыня царица Евдокия Лукьяновна учала недомогать и быти печальна... И ныне государыня перед прежним скорбна ж и меж их государей в их государском здоровье и в любви стало не по прежнему…»
1 апреля 1639 года последовал государев указ провести доследование, заново пытать ворожей Дарью, Настьку и других. Всех опять отправили на дыбу, но новых показаний не добились. В августе снова допросили других мастериц, пользовавшихся советами замоскворецких ведьм. Под пыткой те признали ворожбу только в семейных целях.
Но тут начал сатана прибирать своих служительниц, сделавших свое дело. Первой преставилась ведьма Настасьица, потом умерла ведунья Ульянка. К сентябрю 1639 года дело наконец сверстали, и всех причастных к колдовству золотошвей постановили выслать – в Пелым, Соликамск и Вятку...
После смерти царевичей Ивана и Василия царица Евдокия более детей не рожала. Но вполне здоров был наследник престола Алексей, появившийся на свет в 1629 году, а также его сестры Ирина, Анна и Татьяна.
БЕСОВСКИЕ УЛОВКИ
Спустя несколько лет начались новые напасти. Государево благополучие испортили иностранцы. В 1643 году дипломаты условились о браке царевны Ирины Михайловны и датского королевича Вальдемара. Жених прибыл в Москву 21 января 1644 года. После пышной встречи начались переговоры о «докончании» мира с Данией и последующей свадьбе. Тут все застопорилось. Иностранец не захотел переходить в православие. Он даже допускал крещение по восточному обряду своих будущих детей и соблюдение постов, но сам перекрещиваться не желал категорически. Более того, как разместили Вальдемара в Кремле, обнаружились странные манеры визитера. Королевич занял двор, принадлежавший прежде Борису Годунову, и каждый день там «бесновался», «по своему беззаконию, обычаю и вере»: «в трубы и органы и прочие разные писки не преставали играть на его дворе, а об ином срам и писати». При дворе благочестивого царя стали сомневаться в правильности выбора жениха. Михаил Федорович был крайне опечален.
В мае 1644 года Вальдемар заявил, что хочет вернуться домой. Ему отказали. Наивные русские полагали, что смогут стерпеть нрав иноверца, совладать с дьявольщиной, которой он был привержен, и привести к правоверию. Напрасно. В этой борьбе сошел царь Михаил, впал в «маланхолию», насланную инородными нехристями, и умер внезапно 13 июля 1645 года на 49-м году жизни. Ненадолго пережила его и царица Евдокия, преставившаяся 18 августа 1645-го. В этих бедах датчанина спешно отослали домой. Свадьба с Ириной не состоялась. Духовный вред нанесли одни лишь переговоры. Замаливать пришлось следующему поколению.
Новым царем стал 16-летний Алексей Михайлович. И снова ему присягали с обязательством не наводить «порчу», «никакого лиха», не подсовывать «зелья и коренья лихого», «оберегати накрепко», «беречи ото всякого дурна», но потом, как и с его отцом, обманывали, злобой искушались. Первым делом, как обычно, пытались подобраться через ближний круг – жену и родственников.
Похоронив родителей, Алексей Михайлович вынужден был полагаться на доверенных бояр, среди которых выделялся Борис Иванович Морозов – дядька царя, бывший ему за отца. Он принимал деятельное участие в подборе невесты государю.
Зимой 1646/47 года устроили традиционный смотр девиц. В столицу свезли около 200 кандидаток. Государю показали только шесть. Понравилась ему дочь касимовского помещика Рафа Всеволожского Евфимия Федоровна, которой он в знак обручения по обычаю вручил ширинку (убрус, платок для женского головного убора) и кольцо. После этого ее отвели переодеться в царский наряд, а когда вернули, то с ней случился припадок – девушка потеряла сознание. Происшедшее было распознано как порча и бесовство, а потому вынесен приговор: невеста «к государевой радости непрочна».
Планируемый брак немедленно расстроился. Кажется, проклятье, которое довлело над первыми невестами царя Михаила, перешло на избранниц его сына. Опять глумились демоны над православным властелином.
Беглый подьячий Посольского приказа Григорий Котошихин подал в 1666 году малолетнему шведскому королю Карлу XIзаписку о состоянии современной ему России, в которой, в частности, упомянул околдованную невесту царя Алексея: «Искони в Росийской земле лукавый дьявол сеял плевелы свои, аще человек хоть мало приидет в славу и честь и в богатство, [не] возненавидети [его] не могут. У некоторых бояр и ближних людей дочери были, а царю об них к женидбе ни об единой мысль не пришла: и тех девиц матери и сестры, которые жили у царевен, завидуя о том, умыслили учинить над тою [из]обранною царевною чтоб извести, для того, надеялись что по ней возмет царь дочь за себя которого иного великого боярина или ближнего человека; и скоро то и сотворили, упоиша ея отравами».
Английский врач Самуил Коллинс, служивший при царском дворе в 1659–1668 годах и оставивший об этом воспоминания, которые были опубликованы в 1671 году, подтверждал, что в России «свадьбы людей высшего состояния редко обходятся без колдовства». Однако в случае с Евфимией Всеволожской он допускал не колдовство, а козни недоброжелателей: «женщины так крепко завязали волосы на ее голове, что она упала в обморок; а они разгласили, что у нее падучая болезнь».
Потом Коллинс еще раз повторил эту историю, но уже однозначно обвинил в интриге Бориса Морозова: «Как скоро Царю наступила пора жениться, к нему свезли всех лучших красавиц из Государства; одной, которая ему понравилась, он дал платок и кольцо, но, когда она в другой раз явилась перед ним в Царской одежде, Борис [Морозов] приказал так крепко завязать ей венец на ее голове, что она упала в обморок. Тотчас объявили, что у ней падучая болезнь».
Коллинс был близок к царю и совсем не чужд эзотерическим наукам, в частности астрологии. Он сам делал Алексею Михайловичу кровопускания, для чего высчитывал по звездам благоприятные дни – сохранились соответствующие записи за июнь-июль 1664 года. Надо полагать, англичанин передавал вполне достоверные придворные слухи. Тогда было принято собирать женщинам волосы в пучок максимально туго. Евфимии сделали самую лучшую прическу по моде тех лет, но, возможно, перестарались.
Невесту выслали. Алексей отправил вдогонку красавице подарки – изготовленный к свадьбе постельный набор. О нем в расходной книге 12 февраля 1647 года помечено: «по государеву указу отдано ссыльной больной девице Еуфимье Рафовой дочери Всеволоцкого».
Царя от связи с очарованной спасли, но надо было разобраться – дознаться до источника вреда, найти колдуна. Началось следствие, и выяснилось, что виновником лиха был Мишка Иванов, крестьянин боярина Никиты Ивановича Романова. 10 апреля 1647 года его «за чародейство и за косной развод и за наговор, что объявился в Рафове деле Всеволожского» сослали в Кириллов монастырь – «под крепкое начало».
Несчастного Рафа Всеволожского после обвинений в том, что «представил свою дочь на избрание больную», отправили в Сибирь – на воеводство в Тюмень, где он умер в 1652-м. Его дочь к 1660 году была еще жива и «еще сохранила необыкновенную красоту». По свидетельству Коллинса, из-за своей привлекательности она не имела недостатка в предложениях, но так и не вышла замуж – до конца дней своих берегла платок и кольцо, свидетельствовавшие об обручении с государем. Царь выплачивал ей ежегодное содержание, пытаясь загладить оскорбление...
Уже в начале 1648 года Алексей Михайлович, как и хотел Морозов, выбрал в жены одну из Милославских – Марью Ильиничну. Но поскольку злодейские ворожеи были повсюду, ее, как записал Коллинс, «венчали тайно, боясь колдовства, которое здесь на свадьбах очень обыкновенно». Брак был заключен в январе 1648 года и стал счастливым. Марья Ильинична родила государю 13 детей, включая будущих царей Федора и Ивана.
Впрочем, в том же, 1648 году на царицыной половине опять был переполох. Золотошвейки Аленка, вдова Федотова, и Марьица, Иноземцева жена, напившись, подрались. В запале Марьица гаркнула Аленке: «Ты-де мне сказывала, что видела золотую мастерицу Анну Коробанову, как она сквозь перстень проволакивала полотенце тонкое и с тем-де полотенцем та Анна всходила вверх – в светлицу [к государыне]». Невольным свидетелем разговора оказался боярский сын Федор Яхонин, который немедленно арестовал скандалисток и донес о случившемся. На допросе от сказанных слов золотошвеи отказались. Марья заявила, что слышала про перстень и полотенце от Аленки, когда та была пьяной, и говорила про них из мести. Других бумаг дела не сохранилось, а потому неизвестно, чем все кончилось. Скорее всего, обошлось без жестоких репрессий на клеветницу. А сами подозрения оказались мнимыми. При дворе на какое-то время воцарился мир.
Окончание следует.
