XXI.
Кирилл, явившись, прокричал,
С собой супругу увлекая.
Им хор восторгов отвечал.
Кирилл, хозяев обнимая,
Всех с наступающим поздравил,
И сумку со спиртным поставил,
Как можно дальше от дверей.
За ним, уж, следом из сеней,
Андрей вошёл, чужих стесняясь.
Топтался долго он у входа.
В гостиной уймища народа.
Он, поминутно извиняясь,
Вслед за Татьяной и Кириллом,
Стремясь быть вежливым и милым,
XXII.
Улыбку всем изображал,
На гладко выбритом лице.
Знакомясь, крепко руку жал,
Мужчинам, но уже в конце,
Когда знакомства прекратились,
И люди разом расступились,
Он вдруг Диану увидал -
Свой позабытый идеал.
Она молчком в углу стояла,
Немного к шкафу прислонившись,
Нечайной встрече изумившись,
Андрея взглядом изучала.
С улыбкой брови приподняв,
И рюмочку с ликёром взяв,
XXIII.
Ему ещё раз улыбнулась,
Хмельной напиток пригубив.
Чуть пальчиком груди коснулась.
Вдоль декольте сопроводив,
По краю ткани пальчик свой,
Изящный, тоненький, прямой.
Задела золотой кулон,
Что был меж грудей водружён.
Казалось, что была довольна,
Эффектом, что произвела.
Туман любовный навела,
На обожателя невольно.
Андрей стоял в недоуменьи,
И в молчаливом восхищеньи.
XXIV.
Он будто бы оцепенел,
Опять Дианою любуясь.
Как в школе, даже оробел.
От встречи этой он, волнуясь,
Всех прочих обделив вниманьем,
Глядел с прилежным обожаньем,
На сей предмет своей любви,
К которой он в былые дни,
Так страстно чувствами пылал.
И, как прекрасную княгиню,
Как недоступную богиню,
Он возводил на пьедестал,
Любви напитком опьяняясь,
И в тайных грёзах растворяясь.
XXV.
Хоть в доме и топилась печь,
Весёлым треском забавляя.
Лишь взгляд Дианы мог разжечь,
Любовный пламень нагнетая,
Как ранее, в груди Андрея.
От чар коварных снова млея.
От жара потом покрывался.
Хоть вида не подать старался,
Но всё же вспыхнувший румянец,
Как изощрённейший фискал,
Его пред всеми выдавал.
Игравший на щеках багрянец,
Уже лицо всё заливал.
Испариной лоб покрывал.
XXVI.
И, чтобы избежать конфуза,
Андрей выходит охладится.
От тяжести былого груза,
Скорей желает отстраниться.
Но голова опять в тумане.
Его опять влечёт к Диане.
Влечёт... Хоть сердце говорит,
Что встреча лишь беду сулит.
Его, однако же, влечёт.
И, как магнит иголку тянет,
Так и его к Диане манит.
И он вот-вот пред ней падёт,
Как крепость, ждущая покоя,
Сдаётся недругу без боя.
XXVII.
Андрей спускается с веранды.
Скрестивши руки на груди,
Глядит на яркие гирлянды,
Что вокруг ёли впереди,
Развешаны в ветвях рядами.
И шепчет бледными губами,
Но только вовсе не понятно,
Что именно. Слова невнятно,
Скользя, слетают с его уст.
Морозный воздух он вдыхает.
Глаза блаженно прикрывает.
Как слышит сзади снега хруст.
Он обернулся, и к нему,
Не понимая почему,
XXVIII.
Диана радостно спешит,
По снегу в туфельках шагая.
Ступая, быстро семенит,
И снег пушистый приминая,
Идёт лишь в платьице одном:
Красивом, модном, дорогом.
Вся съёжилась и посинела.
На пальцах кожа побледнела.
Она от холода дрожит.
Она уже продрогла малость,
И вызывает к себе жалость.
Вокруг слегка снежок кружит...
Диана, что необычайно,
Пальто забыла не случайно.
XXIX.
Напомню, при последней встрече,
Диана прогнала его.
Андрей, не смея ей перечить,
Отрёкся разом от всего,
Что было дорого и мило,
Что в трепет чувства приводило,
Всего от мысли от одной:
О ней - красавице младой.
Однако же, любовь свою,
Как ни хотел себя избавить,
Не мог её совсем оставить,
Ни в мирных буднях, ни в бою.
Он долго той любви боялся,
И чувства показать стеснялся.
XXX.
Но в нём любовь жила, дремала.
Таилась у него в груди.
Ничем себя не проявляла.
Уж, не ждала, что впереди,
Хоть что-то сможет измениться.
Была готова примириться,
С несчастной участью своей,
И в безнадёжной тщете дней,
Остаток жизни провести,
От горя и томясь, и маясь,
И в одиночестве скитаясь,
(За слог, читатель мой, прости).
Замену ей когда-нибудь,
Он не мечтал найти ничуть.
XXXI.
Диана же всё время это,
С тех самых пор была одна.
В то романтическое лето,
Была в другого влюблена.
В того, кто был красив, наряден,
Коммуникабелен и складен,
Материально обеспечен.
Но счастья миг, увы, не вечен.
Чрез год узнал его отец,
О связи сына и Дианы.
Её тогда не сбылись планы.
Он положил всему конец,
Принудив сына с ней расстаться,
И, впреть, с ней больше не встречаться.
XXXII.
Тем объяснив своё решенье,
Что для него она не пара.
Сын молча и без промедленья,
Хоть и не ждал сего удара,
Чтоб будущее обеспечить,
Он не посмел отцу перечить,
И, как бы в сердце не страдал,
С Дианой быстро разорвал,
Имевшиеся отношенья.
Он чувств к ней больше не питал,
И встречь, отныне, не искал.
Отец тогда без промедленья,
Для сына отыскал жену,
Хоть и постылую ему.
XXXIII.
Диана же, как ни старалась,
За эти годы полюбить.
Она, как только ни пыталась,
К себе жертв новых приманить.
Но были все уже не дети.
Никто в расставленные сети,
К ней больше так и не попал.
Её не страждал, не желал.
Любовных чар её капканы,
Все избегали, сторонясь.
Её красою не прельстясь,
В любви свои имели планы.
Все о её коварстве знали.
С ней строить семьи не мечтали.
XXXIV.
Диана всё же по-привычке,
Нет-нет с парнями флиртовала.
Но пятым колесом у брички,
Всё чаще девица бывала.
К компании друзей прибившись,
Как снег на голову свалившись,
Им досаждала каждый раз,
Когда скопленьем колких фраз,
Краснеть, бледнеть их заставляла,
В душе рождая возмущенье.
Они не мыслили прощенье.
Диана вскоре побуждала,
Компанию любых друзей,
От ней избавиться скорей.
XXXV.
И вот такой нежданный случай,
Для ней представился опять.
(Давай, красавица, домучай,
Что ж даром времячко терять!)
Андрей пред нею появился,
И, кажется, он вновь прельстился,
Её пленительной красой.
Диана резвой егозой,
Готова перед ним вертеться,
Ведь есть теперь у ней возможность:
Забвение и безнадёжность,
Минуя, чтоб не засидеться,
В девицах, чтобы вновь блистать,
Желанной и любимой стать.
XXXVI.
Диана подошла вплотную,
К Андрею, и к груди прижалась.
Дав ему руку ледяную,
Молчала, словно не решалась,
Чтоб первой разговор начать,
Но время, повернувшись вспять,
На краткий миг средь жизни бренной,
В безмолвии большой Вселенной,
Забытым одарило чувством,
Обоих в этот дивный час.
Сопровождая их сейчас,
Прекрасных ощущений буйством,
Накрыла сладостной волной,
Несущей негу и покой.
XXXVII.
"Андрей, ты на меня сердит?"
Она спросила добродушно.
Её невинно-детский вид,
И нежный голосок послушно,
В тот вечер за неё "играли".
Слова так искренне звучали.
Поверить было ей не сложно.
Диана очень осторожно,
Как хищник, что в ночи крадётся,
Добычу чтобы не вспугнуть,
Иначе может ускользнуть,
И новую искать придётся,
Вниманье жертвы усыпляла,
И ласку к лести добавляла.
XXXVIII.
"Андрюша, как же я глупа,
Была тогда. Не понимала,
Что только ты - моя судьба!
Я безрассудно всё сломала.
Разрушив наши отношенья,
В других я не нашла спасенья!
Твою любовь я предала...
Какой я гадкою была!...
Все годы без тебя страдала,
И мысленно к себе звала.
Дышать свободно не могла.
Всё о тебе лишь тосковала.
Желанный мой! Любимый мой!
Мы снова встретились с тобой!"
XXXIX.
Андрей стоял, от слов тех тая,
Как воск у восковой свечи,
Когда огонь над ним блистая,
В тепло преобразив лучи,
Что пылкий жар в себе несут,
Его, касаясь, не спасут.
Они его тот час расплавят.
Пластичной массой быть заставят.
Что радостно на первый взгляд,
То может привести к несчастью:
Пороком или дикой страстью,
Иль лаской нас испепелят.
Когда растаял воск, так что ж,
Лепи из воска всё, что хошь!
XL.
Душа Андрея ликовала.
Он принят. Снова он любим!
О нём Диана тосковала.
Ей тяжко было быть с другим.
Сердечко бешено забилось.
Всё в жизни вдруг переменилось,
И этот серый тусклый цвет,
Что пред глазами был в обед,
В ночи сейчас уже развеян,
И луч надежды желтизной,
Окрасил в круг весь шар земной.
Надеждой робкою взлелеян,
Он не решается вздохнуть,
Чтобы удачу не вспугнуть.