Хорошо помню почему-то, как в моем детстве, после вывода войск СССР из Афганистана, появилось множество дворовых песен. Таких, помните, очень жалобных – про не дождавшуюся невесту или, наоборот, про невест и родителей, которые «ждут и письма пишут», про сплоченность и армейскую дружбу. Что-то мне в этих песнях казалось довольно странным, очень они мне были чем-то неприятны. И только когда я уже немного выросла и узнала доступные нам в то время подробности этого конфликта, прочитала, по совету моей учительницы литературы, книги Светланы Алексиевич, я поняла, что именно мне в этих песнях в детстве так не нравилось.
Они были насквозь фальшивыми и лживыми, они приукрашивали и романтизировали совершенно кошмарную действительность, действительность, которой вообще в принципе не должно было быть, не должно было бы существовать никогда. А они, эти песни, делали вид, что существование подобной действительности – это совершенно нормально, и прикладывали самые хорошие, добрые и светлые человеческие чувства на эту ужасную действительность, как изысканные кружева на высохшую мумию.
Это казалось мне неправильным, ненормальным, отвратительным. Похожие чувства меня охватили спустя несколько лет, когда я заставила себя прочитать книги Андрея Константинова про «Бандитский Петербург». Он у нас преподавал на старших курсах на журфаке, и идти к нему на зачет, не имея никакого представления о его творчестве, казалось как-то не комильфо. Одноименный сериал, каюсь, посмотрела только из-за Серебрякова – сохранив потом на много лет к нему любовь и уважение, после сериала я долго не могла избавиться от омерзительного вкуса во рту, а описанные в этом произведении места и улицы до сих пор стараюсь обходить стороной.
Почему нельзя романтизировать страшное, ужасное, невозможное? Потому что это его легитимирует, дает ему право на жизнь. Придает ненормальности вид чего-то обычного, само собой разумеющегося, того, что может случиться с каждым. Делает страшное даже привлекательным, дает понять, что в этом страшном можно обрести и пережить какие-то нормальные человеческие чувства, прожить какую-то интересную, с точки зрения чувств, жизнь.
И все это – величайший и необыкновенно жестокий обман. Потому что единственные естественные человеческие чувства, которые можно испытать при столкновении с ужасной действительностью – это страх и отвращение. И вот этот страх будет совершенно рациональным, потому что нет ничего рациональнее для человека, чем стараться сохранить свою жизнь и жизнь своих близких. Романтизировать гибель, увечья и разрушения же, наоборот – признак серьезного искажения восприятия, явного психического неравновесия, произошедшего, понятно, вследствие травмы, как действие защитного механизма психики. Это расстройство, приветствовать и тиражировать которое здоровому человеку не надо.
Честное и без прикрас описание ужасной действительности, смелый взгляд правде в лицо, называние вещей своими именами – лучший способ никогда не получить подобную травму. Да, это страшно, но чем подробнее мы понимаем, как ужасно то или иное действие, тем больше наша психика будет стремиться защищаться от этого ужаса практично, не делая вид, что его нет, и не придавая ему флер романтичности. И если мы не будем романтизировать зло, нам легче будет сосредоточиться на том, чтобы от него защититься.