РОМАН И МАРИЯ
Мое детство прошло в доме родителей отца – деда Романа Васильевича и бабушки Марии Андреевны Цыбиных (до замужества Пугачёвой). Несмотря на то, что громких титулов у деда не было, он был одним из выдающихся людей нашего района и пользовался гораздо большим уважением, нежели многие «титулованные» - к великому неудовольствию последних.
Родился и вырос Роман на окраине Верхней Гнилуши – той, которая ближе к Верхнему Мамону. В прадедовском доме я живу до сих пор. Дом этот дедушка в разобранном виде перевез в Верхний Мамон за два-три года до войны – его мать к тому времени практически ослепла, и было решено переселить ее поближе к кому-либо из детей, этим «кем-то» стал единственный из сыновей, оставшийся в живых, Роман. Небольшой такой домик, 56 квадратных метров. Нам вообще-то вполне хватает… хотя надо говорить не «нам», а «мне»: моя мама умерла, а сын работает в Воронеже… Но это сейчас. А когда-то здесь жила большая семья: родители и пятеро детей – две старшие дочки, Полина и Даша, и три сына – Ромка, Степа и Володя. В общем, было тесновато. Возможно, тут же и дедушкины дедушка с бабушкой жили, причем, у дедушкиного деда (соответственно, моего прапрадеда) возникли какие-то сложности с выплатой долей другим сыновьям, да и дедушкин отец умер во время гражданской войны, не разделавшись с долгами, дед с моим отцом доплачивали какие-то остатки уже в 60-х годах папиным троюродным братьям (их отцов, дедушкиных двоюродных братьев, а тем более, дедушкиных дядей – братьев отца, уже не было в живых), помню, как дедушка подводил какие-то свои итоги: «С Федей расплатились… Егору не должны… Степанову часть Полинке отдали». Но все это позже.
Верхняя Гнилуша была селом богатым и достаточно прогрессивным – и школа была, и больница, и связь со столицей имелась.
Церковно-приходская школа, в которой учились оба моих деда (на тот момент просто Ромка и Семка), а также их друзья, находилась, насколько я поняла, за речкой. Во время паводка возникали сложности, которые преодолевали кто как мог: те, у кого была возможность возить детей на гужевом транспорте, возили туда и обратно каждый день, прихватив заодно и родственников или соседей (сколько поместится в телеге или санях), некоторые «подкидывали» детей дней на десять родственникам или знакомым, живущим неподалеку от школы, естественно, снабдив продуктами на это время, несколько человек жили во время паводка в самой школе – исключительно мальчики (девочек не оставляли «во избежание»), спали в классе на лавках, благо они были широкими, завернувшись в тулупчики и подложив под головы шапки. Родители оставляли продукты на несколько дней, а готовила сторожиха (точнее, работница «все в одном» – сторож, истопник, уборщица и повар в одном лице). Жалею, что по малолетству не особенно вникала в историю и не запомнила имена тех учителей, меня больше интересовали выходки моего юного деда – а на выдумки Ромка Цыбин был горазд! Но школа, по всей видимости, была не маленькая, и учитель был не в единственном экземпляре: в рассказах деда фигурировал и мужчина-учитель, который за шалости лупил «уголком» (насколько я поняла, чертежным инструментом типа рейсшины), и девушка-учительница, которую Ромка напугал именно во время проживания в школе весной. События развивались таким образом: вечер, ученики, которых оставили на временное проживание в школе, поужинали и под присмотром «универсальной сотрудницы» сидят в классе – спать еще рано. Учительница в своей комнате готовится к завтрашним урокам и понятия не имеет, что под кроватью затаился один из учеников. Ромка хотел дождаться ночи и завыть, когда учительница заснет, но не дождался. Потому, что вдруг обнаружил тут же, под кроватью, завернутый в старую шаль чугунок с кашей. Есть он не особенно хотел (только что поужинали), но ему было скучно под кроватью, и каша оказалась единственным развлечением. Конечно, страшный вой в ночи был бы гораздо эффектнее, но девушка и без того перепугалась, услышав совсем рядом, чуть ли не под ногами, в пустой, как она была уверена, комнате негромкое чавканье…
Учился Ромка отлично и, несмотря на не совсем примерное поведение, школу окончил с похвальным листом и наградным Евангелием. Учителя рекомендовали продолжить образование. Семья была небогатой, но отец, зная, как ценятся грамотные люди, решил отвезти старшего из сыновей в Павловское реальное училище – все-таки городок находится не настолько уж далеко, да и родственники и знакомые там есть. Чтобы собрать необходимую для оплаты обучения сумму, отправил дочерей – Дашу и Полину – к местным землевладельцам на полевые работы. Счет за эти заработки сестры предъявили Роману (с учетом всех инфляций и денежных реформ) уже в глубокой старости, несмотря на то, что он неоднократно выручал их во всех сложных ситуациях, особенно часто – когда надо было пристроить на время детей. Расплатиться с любящими сестрами деду помогли мои родители…
В реальном училище Роман, продолжая делать успехи в учебе, быстро прославился как артист – память хорошая, роли запоминал быстро, вживался в образ легко. Единственно – волнуясь на сцене, моментально забывал все литературные нормы и переходил на свой верхнегнилушанский диалект. К 100-летию победы в Отечественной войне 1812 года реалисты готовили спектакль. Рассказывая о нем, дедушка не особенно углублялся в содержание, больше говорил об игре. Сам он исполнял роль подпаска, старым пастухом был кто-то из старших учащихся, французским солдатом – паренек прибалтийского происхождения, то ли эстонец, то ли латыш, по-русски он говорил с заметным акцентом, так что «иностранец» выглядел вполне естественно. Начало спектакля: подпасок бродит по сцене и, щелкая кнутом, кричит то ли на коров, то ли на овец, которые по действию находятся где-то рядом – за бутафорскими кустиками:
- Эй, милые! Чаво разбрялись? А ну, собирайтесь у кучу!
Зрители немедленно наградили его аплодисментами и хохотом.
Устроившись на отдых, пастушок уплетает кусок хлеба и рассуждает о войне, об отступивших французах – и в этот момент из леса выходит, опираясь на ружье, раненый французский солдат. Пастушок испуганно вскакивает, но француз ведет себя мирно, просит попить, мальчишка делится с ним хлебом, наливает в обшарпанную кружку молока, и пока солдат ест, кричит старшему напарнику:
- Дедушкя Оськя! Я хранцуза у плен узял!
Снова хохот. Но, когда несколько крестьян с топорами и вилами, рвутся расправиться с врагом, а мальчишка защищает его, многие плакали…
После окончания реального училища Роман учился в Ростове на курсах телеграфистов. Сохранилась его фотография того времени, и фотографировали его в фотомастерской Шифрина – деда артиста Ефима Шифрина.
В Ростове Романа и застала революция, но вскоре он вернулся домой. Получил должность, нажил врага и «обеспечил» на будущее врагами моих родителей. Телеграф и почта находились в одном здании, и телеграфист волей-неволей был вынужден наблюдать за действиями своего напарника – дежурного почтальона. Почтальон разбирал поступившую почту. То, что адресовалось односельчанам, откладывал, а все прочее, вскрыв, проверив по описи, заново описав и упаковав, отправлял на следующий пункт. И вот ситуация: из Павловска все отправления выезжали в полной сохранности, а после Верхнегнилушанской почты до места назначения кое-что не доезжало, хотя по описи все было в порядке, недостачи обнаруживали уже в следующем отделении. Почтальон в случае разбирательств клялся-божился, что он все получил в лучшем виде, все описал заново, и если что-то пропало, то это уже после того, как он все подготовил для отправки, и вообще, он тут не один. Шла гражданская война, те небольшие посылки, которые люди отправляли родственникам, дорого обходились каждой семье, и то, что кто-то поживился тем, от чего, может, чья-то жизнь зависела, было запредельной подлостью. Взбешенный намеками насчет того, что почтальон «тут не один», Роман за напарником проследил уже целенаправленно и, поймав за неблаговидным делом, потребовал от начальства, чтобы его перевели в другую смену – не желает он работать с вором. Почтальона арестовали и отдали под суд. История дала знать о себе через много лет. Один из племянников того почтальона поступил в школу разведчиков и, проучившись года два, был отчислен: обнаружился судимый родственник, причем, близкий – брат отца. Этот племянник от души и вдоволь покуражился над моими родителями, когда стал директором школы, в которой они работали…
Сказать, что время было неспокойным – значит, ничего не сказать. Населенные пункты переходили из рук в руки – белые, красные, просто бандиты без идей и принципов. Грабежи, болезни... На семью Цыбиных, как и на многие другие семьи, одно за другим начали валиться несчастья.
Отец уезжал куда-то по делам, взяв с собой в качестве возможного помощника младшего сына, четырнадцатилетнего Володю. Думали, что на несколько дней. Но из слегка затянувшейся (еще на несколько дней) поездки отец вернулся один и привез страшную новость: Володя умер от тифа, буквально сгорел за три дня, вывозить за пределы населенного пункта умерших от страшной болезни не разрешали, поэтому он похоронен там же в общей могиле. Мать плакала, проклинала и без того убитого горем отца за то, что не привез сына в родное село. Василий Иванович слег с тем же самым тифом дня через два, и Роману пришлось ухаживать за ним. Выходить отца не получилось. Он даже кризис перенес, но вместо того, чтобы пойти на поправку, умер – слишком ослабло сердце, как объяснил Роману друг-врач, если бы в местной больнице была хотя бы камфара, то поддержали бы, и отец выжил бы, но все лекарства практически закончились. Похоронил отца Роман в собственном саду – сельские власти со двора не выпустили, чтобы не распространялась инфекция. Вслед за отцом заболел и сам Роман.
______________________________________________________
Предлагаю ознакомиться с другими публикациями