Мы много говорили о поэтессах, актрисах, балеринах - дамах Серебряного века, которые своим творчеством создавали ту неповторимую атмосферу эпохи. Но нельзя забывать еще про одну категорию женщин, без которых, пожалуй, и не было бы Серебряного века. Это Музы.
Такой Музой на протяжении всей своей долгой и удивительной жизни была Ксения Синякова-Асеева, одна из пяти сестер-харьковчанок, родившихся на стыке девятнадцатого и двадцатого веков, и ставших музами для писателей, поэтов, художников, композиторов, музыкантов и других людей искусства.
Женщины любят ушами
Если взять этот постулат за аксиому, то следует признать что Николай Асеев, приехавший поступать на филфак Харьковского университета и открывший для себя уникальный дом Синяковых, где искусство ценилось буквально всеми членами семьи, начиная с папеньки-ювелира и кончая младшей Марией, сумел так восхитить Оксану-Ксению своими стихами, что красавица влюбилась в него сразу и бесповоротно.
Год 1913-й - лучший по качеству жизни людей год Российской империи - стал и лучшим годом для рождения любви двух молодых сердец. Поэт-футурист, входивший в состав "Председателей Земного Шара", работал быстро, много и качественно, выпустив в следующем четырнадцатом году целых 4 (четыре!) сборника стихов, один из которых получил название по
имени любимой -"Оксана".
Будучи уже лауреатом Сталинской премии и классиком советской поэзии, Асеев так вспоминал этот удивительный дом, где они познакомились и где ночные посиделки с картами, закусками и спорами об искусстве заканчивались далеко за полночь:
О музах сохраняются предания,
но музыка, и живопись, и стих –
все это наши радости недавние –
происходили явно не от них.
Мне пять сестер знакомы были издавна:
ни с чьим ни взгляд, ни вкус не схожи в них;
их жизнь передо мною перелистана,
как гордости и верности дневник.
Они прошли, безвкусью не покорствуя,
босыми меж провалов и меж ям,
не упрекая жизнь за корку черствую,
верны своим погибнувшим друзьям…
Ни Маяковский, ни Хлебников, ни Бурлюк, ни многие другие авторитеты русского футуризма не смогли "отлепить" Ксению от Коленьки. Так, с 1916 года (когда Коля сделал предложение Оксане) они и жили вместе, официально расписавшись, правда, лишь в 1950-м. Но разве это столь важно для счастливой семейной пары, проживающей в столичном элитном писательском доме в Камергерском переулке прямо напротив МХАТа?
В 1963 году Асеева не станет. Ксения Михайловна будет заниматься систематизацией его наследия (одних только стихотворных сборников им было издано более 80-ти), увековечиванием памяти мужа... и вдруг встретит новую любовь.
Новая нечесаная и дерзкая любовь
Ею стал невероятно талантливый и категорически не желающий жить по законам советского общества художник-авангардист Анатолий Зверев. Об их знакомстве ходят разные легенды, вот одна из них.
Группа нетрезвых художников шла по Камергерскому переулку. Среди них был весьма опьяневший Зверь (этимология прозвища понятна), который уже изрядно утомил всю компанию. А надо сказать, что имея квартирку в Свиблово, где он был прописан со своей матушкой, Анатолий Тимофеевич категорически не желал там не то, что жить, а даже появляться. Мистическим образом он чувствовал, что это место несет ему гибель (и называл его не Свиблово, а Гиблово), поэтому жил у друзей, знакомых, поклонников и ценителей, периодически срываясь с одного места и оказываясь на другом.
Где бы он ни оказывался, везде он требовал выпивки, красок и шашки. Водка была ему нужна для поддержания жизненного тонуса, краски - чтобы создавать шедевры, а шашки - делать небольшие перерывы в творчестве, потому что в каждый портрет или натюрморт он вкладывал такую невероятную страсть и энергию, что написав 5-10 работ подряд, нужно было переключиться на другой вид деятельности. Этим другим и любимым были шашки, в который Тимофеич играл великолепно.
Теория о переселении душ верна
Так вот, возвращаясь к истории знакомства Асеевой и Зверева, предположим, что художнику-пьянице наскучил его предыдущий приют, а, быть может, прежним хозяевам уже осточертел этот хулиганствующий гений, и друзьям по искусству пришла идея поселить на время Толю у вдовы Асеева.
Благо, кто-то из творческих собутыльников знал Ксению Михайловну лично, и даже бывал в ее роскошной, обставленной антиквариатом квартире.
Вся компания зашла во второй подъезд элитного дома, где ранее жили Владислав Ходасевич, позже Михаил Светлов, а ныне Ксения Асеева, и позвонили в дверь шестидесятипятилетней женщине, упросив ее приютить на день-другой подвернувшего ногу талантливого художника. "День-другой" вылился в семнадцать счастливых лет большой и удивительной любви Художника и Музы, разница в возрасте которых составляла почти 40 лет.
Но счастливые не только часов не наблюдают, они абсолютно безразличны к паспортным данным и показателям, тем более это были люди эпохи Серебряного века. Тут меня, конечно, поправят - Ксения Михайловна, 1892 г.р., дружившая с Маяковским и Хлебниковым, понятно из той эпохи, но какой из родившегося в 1931 году Зверева - "серебряновековец"?
Не знаю, быть может, теория о переселении душ верна, или что-то еще есть мистически-необъяснимое, но Анатолий Тимофеевич Зверев был оттуда, из того времени, он впитал в себя самые различные черты и образы той эпохи, и жил в советском обществе, как посланец оттуда.
Про его чудачества слагали легенды, но он не изменял своим принципам.
Принципы Анатолия Зверева
Деля людей на "академиков" и "студентов", отдавал предпочтение последним, за символическую цену отдавая им свои рисунки и картины, или же вообще оставляя бесплатно.
Старался перемещаться по Москве исключительно на такси, опасаясь слежки органов и помещения в психушку, где, по слухам, он пару раз все же бывал.
Рубашки одевал исключительно швом наружу, поясняя, что "швы и нитки ранят нежное тело художника"
Был любим всеми детьми и собаками. Ребятишки с удовольствием брали его играть в футбол, где он "как зверь" стоял на воротах, падая в грязь и песок, чтобы поймать пущенный в ворота мяч. А с собаками у него было полнейшее взаимопонимание, вплоть до того, что псы замирали, глядя, как он работает, приносили ему веники и щетки, которыми он создавал шедевры.
Он мог написать картину чем угодно - помазком, зубной щеткой, веником, пальцами, наконец. Это было всегда быстро (20-30 минут), всегда экспрессивно и очень энергозатратно.
Я люблю тебя, Старуха!
Познакомившись с Ксенией Михайловной, практически в первый же вечер, Зверев воскликнул: "Старуха, я люблю тебя!". Та пококетничала, что она не хочет быть старухой, тогда неунывающий художник невозмутимо заметил: "Будешь Стариком!"
Он вообще-то и к двадцати, - тридцатилетним обращался "старуха", "старик", и никто не обижался, потому что в портретах людей, с которыми он общался, Зверев моментально улавливал главное (мысли, глаза, черты характера...), так это главное выделяя и подчеркивая, что рисунок становился шедевром сразу, как Мастер "увековечил" своего визави.
Удивительно, но в огромной коллекции портретов Ксении Асеевой с подписью АЗ (так подписывал свои работы Мастер), есть и те, которые сделаны тогда, когда они еще не были знакомы. Как это возможно? Ответ прост - к Художнику приходила Муза, он писал ее из снов, из воображения, поэтому, познакомившись, все семнадцать лет, что были дадены им свыше, не мог ее упустить, не мог ее отпустить, не мог без нее жить.
Впрочем, надо сделать скидку, что не мог "по-зверевски". Все равно ему порой нужна была компания собутыльников-творцов, он убегал, а когда возвращался - помятый и бомжеватый, устраивал скандалы, дебоши и выносы двери.
Устав, засыпал на коврике или на газетах, а если долго не уставал, то соседи вызывали милицию. Работники правопорядка забирали буяна, а Ксения Михайловна через щелку приоткрытой двери умоляла:
"Товарищи мильционэры, поаккуратнее, умоляю вас. Руки ему не повредите, это великий художник!".
Милиционеры понимающе улыбались.
Треугольник на небесах
Ксении Асеевой не стало в 1985 году.
Анатолий Тимофеевич горевал очень сильно.
Его хватило всего на год без нее.
Он чувствовал, что без нее не вытянет.
И уехал умирать в свое Свиблово-Гиблово.
Как они сейчас там втроем, Асеев, Ксения и Зверев?
Ума не приложу...
