Шли дни. Щёки Глаши розовели. Она уже не казалась безжизненной и несчастной.
По-прежнему ходила в комнату Андрея Леонтьевича, читала ему.
Павел стал спускаться к ужину. Встречаясь взглядом с Глашей, улыбался. Она в ответ. Несколько раз пытался остаться с ней наедине, поговорить. Но Глаша ускользала. Опускала глаза и тотчас пыталась скрыться из виду.
"Лютый февраль" 8 / 7 / 1
А потом Марфа Феофановна обманом лишила Глашу волос.
***
Павел открывал и закрывал глаза. Нахлынувшие воспоминания тревожили его. Терзали несчастное сердце.
Утро всё не наступало.
Он мысленно готовился к встрече с Глашей. Думал, размышлял о том, что скажет ей. Как будет говорить. Даже репетировал громкость своего голоса.
Но надежда на то, что утром он и управляющий захваченного Глафирой поместья отправятся в путь, растворилась.
Николай Ефимович бредил и горел. Врач только развёл руками и посоветовал молиться.
Павлу казалось, что жизнь его теперь отсчитывается по минутам. Всё раздражало. Дни тянулись медленно. Пришлось ухаживать за управляющим, потому что многие уволились.
В городе назревало что-то ужасное. Выстрелы, грохот, страшный металлический лязг заставляли Павла прятаться под одеялом.
Входную дверь усилили. Окна завесили несколькими слоями плотной ткани. Павел понимал, что сейчас на улицу выходить опасно. Но всё же дождавшись более-менее нормального состояния Николая Ефимовича, дал приказ приготовить лошадей.
Начало марта было холодным. Казалось, что за всю зиму не выпало столько снега, как в первых числах марта.
Николай Ефимович ещё температурил, но старался держать себя в руках. Даже шутил в пути.
— Я не знаю даже, как нас встретит Глафира, чёрт её побери, Степановна. Вот уж свалилась она на мою голову.
Через три часа остановились погреться в придорожной гостинице. А погода испортилась.
Стало заметать ещё сильнее. Павел негодовал.
— Проскочим, — ворчал он на Николая Ефимовича. — Немного осталось.
Но управляющий уговаривал остаться.
Пока готовили лошадей вроде распогодилось. Даже солнце выглянуло из-за туч.
— Ну вот! — торжествовал Павел. — А то сидели бы тут.
Через пару вёрст резко потемнело. Словно ночь наступила раньше времени.
Леденящий ветер проникал в возок несмотря на то, что тот был хорошо утеплён. А мастерили его специально для зимних выездов Андрея Леонтьевича.
Возница остановился. Открыл дверцу возка.
— Павел Андреич! Лошадь окоченела. Ноги не идут. Холодно, ветер в морду и мне, и ей. Одно радует, что не слякоть. Сани хорошо идут. Но как быть дальше?
— А дальше вперёд! — скомандовал Павел. — Ты что, первый раз за вожжами? Чего ты прибедняешься? Слыхивал я об отцовских выездах, когда от мороза ноги отваливались. Так ты его из любой погоды домой доставлял. А теперь что? Ослаб?
Возница виновато опустил голову:
— Так стар я стал, руки вот дрожат, кости мёрзнут. Не справимся, Павел Андреевич. Надобно назад повернуть пока недалеко ушли.
Николай Ефимович тоже тревожился. Начал было уговаривать Павла.
Но Павел так посмотрел на управляющего, что тот замолк и отвернулся к стене.
Решено было двигаться дальше.
Павлу казалось, что после движения остановились очень быстро.
— Эй, — кричал он вознице, кутаясь в любимую медвежью шубу отца. — Эй, чего стоим?
Но никто не откликался.
Павел открыл дверь, сразу в лицо ему подул сильный ветер. Снег тотчас стал попадать внутрь повозки.
Дверь теперь была во власти ветра. Её так рвануло, что она перекосилась и повисла на одной петле.
Павел вышел на улицу. Ничего не было видно. Только снег лепил в глаза.
— Эй, — попытался он крикнуть. Но ветер был сильнее. Дверь ещё раз ударилась о стенку возка и оторвавшись, сползла в сугроб.
Держась за стенку повозки, Павел направился к вознице.
Тот лежал ничком. Павел стал его трясти. Но возница замёрз.
Лошадь тоже была не в порядке. Она то и дело приседала. А потом заржала так сильно, что Павел закрыл уши.
Он вернулся в возок. Велел управляющему выйти и освободить лошадь.
Николай Ефимович сработал слаженно. Лошадь освободил и набросился на Павла:
— Доигрался барин! Доигрался! Сдалась вам эта ведьма! И чего вы так торопились к ней?
— Тебя дурака хотел защитить, — взвизгнул Павел, не собираясь выдавать настоящую причину увидеться с Глашей.
Николай Ефимович рассмеялся.
— Обо мне… Как же…
Пока освобождали лошадь в открытый проём нанесло снегу.
Павел с трудом затащил возницу внутрь повозки. Думал, что тот отогреется и очнётся. Но возница был мёртв.
Прикрепить дверь не удалось. Павел затащил её внутрь. Поставил поперёк, а сверху повесил шубу отца и ещё несколько покрывал.
От холода это не спасало. Ветер был жесток.
— Эта ведьма не хочет нас видеть, — скулил Николай Ефимович. — Она наслала на нас эту непогоду. И болезнь на меня наслала. Это она…
Павел иногда снимал варежки, растирал руки, согревал их своим дыханием. Но холод был сильнее.
Теряя сознание, чувствуя страшную боль в пояснице и ногах, Павел услышал шёпот:
— Прощайте, Павел Андреевич! Мне с вами больше не по пути.
На обнажённые плечи Павла падали снежинки. Он смахивал их небрежно и возмущался:
— Снег в мае после такой жары! Не диво ли? Не чудо ли, душа моя?
Рядом стояла Глаша. Помогала смахивать снежинки.
Павел заметил, что на девушку они не падают, и стал смотреть на снежинки с подозрением.
— А чего это они только на меня падают? — встревоженно спросил он у Глаши.
— А того, что ты замёрз.
Павел рассмеялся.
— Замёрз? Ты посмотри, как солнце светит!
— Да то не солнце, то печка.
— Ох, Глаша, любишь ты меня путать. Ох, шутница.
Глаша прильнула к Павлу.
— Ну шутница, ну и что… Не всю же жизнь слёзы лить. Пойдём в дом, а то и впрямь мороз тебя скуёт. Что я без тебя делать буду? — ласково произнесла Глаша.
— Ну пойдём, — кивнул Павел.
***
— Нынче тяжёлые времена, Алёнка! — голос мужчины хриповатый.
— А как нам быть теперь? Коли царя больше слухать нельзя, кто теперь нами командовать станет? — встревоженно говорила женщина.
— Ох, — ответил мужчина, — разберутся поди без нас. Там есть на примете властные. Не наше это дело, Алёнка. Мы с тобой как пахали, так и будем пахать, как косили, так и будем косить, как рожали, так и будем рожать.
Алёнка хихикнула, потом сказала укоризненно:
— Васеньке уже девятый год. Ты поосторожнее при ней. Она мне давеча что сказала, что сказала! Я до сих пор не могу привыкнуть.
— Чаво отчудила Васька? — спросил мужчина.
— Говорит мне она вчера: «Когда папенька мою юбку задерёт как твою?» А я стояла, да так и села мимо стула. А она переспрашивать давай. Сразу я её спросила, мол, кто надоумил? Так она мне и сказала, что подружка её Катька видела, как отец старшей дочке… Ой, божечки. Даже договорить не могу.
— Катьку не пускать к нам больше! Ваську поставить на горох перед иконами. Пусть молится, дурь быстрее выгонит, — скомандовал мужчина. — А ты сама меня не соблазняй перед детьми! А то распустилась совсем! Косы заплети, платок повяжи и не распускай волосы днём. А то дети и не то начнут сочинять! Собери на стол чего-нибудь. Пойду я на больного нашего гляну.
Продолжение тут
Все главы "Лютого февраля" тут