...Боря поселился отдельно от родителей. Помогая ему адаптироваться, Вера Александровна придумала вполне правдоподобное объяснение тому, отчего он, едва сделавшись врачом, оставил это дело. Модное занятие бизнесом, которому в немалой степени способствовало высокое общественное положение их семьи, не вызвало у окружающих и тени сомнений. Быстро организовав несколько небольших в городе аптек, Вера Александровна стала помогать сыну в его предпринимательстве.
Правду сказать, бизнесмен из Бори получился хреновый. Обладая исключительно высоким уровнем интеллекта академического, он в практическом плане оказался беспомощным и бестолковым. Ничего не смысля «в цифрах», Боря едва не угробил их с матерью детище, взявшись однажды всего лишь помочь. Впрочем, эта проблема была небезнадежна. Наняв толкового управленца, Вера Александровна быстро поправила положение, ограничила участие сына в собственных делах чисто представительскими функциями. Боря не возражал. Мало понимая, да, откровенно говоря, и не желая вникать в вовсе не интересное для себя занятие, он теперь имел массу свободного времени, чтобы без лишних забот отдаваться единственной значимой в его жизни страсти. Вера Александровна, не умея возразить, взяла с него слово, что он не станет заниматься «любовью» с местными мертвецами, решая эту свою проблему где-нибудь на стороне. Частые командировки Бори, который рыскал теперь в поисках «невест» по городам и весям, блестяще состыковывались с его легендой удачливого бизнесмена.
...Он должно быть вполне преуспел в налаживании необходимых контактов, так как чаще всего возвращался домой весьма довольным.
Вера Александровна, сделавшись невольной соучастницей такого «предпринимательства», всякий раз словно умирала, когда Боре звонили, приглашали на очередную «консультацию»…
Единственным человеком, который знал об истинной подоплеке их совместного «предприятия» и не завидовал, был Виктор Михайлович. Ненавидя и презирая сына, очень жалея, что его до сих пор не убили, он все-таки роднился с ним, время от времени появлялся с семьей на публике. Такие семейные шоу были необходимы для поддержания его как политика положительного имиджа. А потому и тяготясь, и брезгуя своими домашними, он вынужден был терпеть их присутствие, общаться, жить с ними рядом. Это было непросто. Виктор Михайлович не раз пытался изменить ситуацию, вырваться из этого страшного, невозможного круга, делая это, однако, каким-то совершенно неприличным образом.
…Утверждать, что Вера Александровна спокойно относилась к попыткам мужа заново устроить свою личную жизнь, было нельзя. И хотя боль от его постоянных измен притупилась и не была уже такой мучительной как прежде, каждая новая его интрижка сильно ранили ее, заставляли стыдиться себя и плакать. Это было тем печальнее, что прекрасно понимая истинную причину грехопадения супруга, она желала, но ничем не могла ему помочь: хождение Виктора Михайловича «по бабам» носило не развратно-похотливый характер, а было обусловлено исключительно трагической и вынужденной для него необходимостью. И с этим ничего нельзя было поделать…
…Первое время, когда несчастье с сыном обнаружилось, Виктор Михайлович едва пережил. Шок от такого удара, от осознания, что в этом горе ничего нельзя изменить, был так силен, что только чудо не позволило ему тогда умереть. Но правду сказать, его страдания были странными. Едва ли даже коротко посочувствовав Боре, Виктор Михайлович стал жалеть и оплакивать самого себя. Жизнь остановилась. Она мгновенно утратила всякий смысл, потому что больше не давала ощущения своей в ней исключительности и превосходства. Виктор Михайлович вместе с трагедией с сыном словно упал, опустился до уровня чего-то непозволительного и подлого, превратившись из личности избранной и «высокой» в обыкновенного заурядного смерда. Он хотел и не мог больше судить простолюдинов, попрекать их низким происхождением, неразвитостью, неталантливостью их детей, так как «нестандартность» собственного ребенка выбила у него из-под ног былую нравственную опору. Теперь Виктор Михайлович боялся даже вспоминать о своей теории, когда только "нормальные люди" могли рожать "нормальных детей", когда только "замечательные родители" могли воспитывать "замечательных сыновей". Если это верно и его собственный сын является вместилищем порока, который непонятен и отвратителен даже самым отпетым и опустившимся негодяям, то тогда что говорить о нем, отце?! Впрочем, Виктор Михайлович по-прежнему отрицал свою в нездоровье сына вину. Его аргумент был, казалось, железным. Ну ладно, предположим, проблема с сыном не является чисто педагогической, и он, его отец, действительно есть носитель некоего «нехорошего» гена, который и обусловил развитие этой чудовищной патологии. Хорошо, допустим. Но тогда как объяснить, что в его роду, в семье его родных братьев и сестер, эта ужасная вещь отсутствует?! Если верить наследственной теории, которая утверждает, что гены стабильны и никуда даже с тысячелетиями не исчезают, вполне обоснованно можно полагать, что в генотипе ближайших его родственников этот ген тоже присутствует. А если так, если она, его родня, так же является «меченной», почему она(!) не болеет?! Почему, работая на провоцирующих эту патологию должностях, не испытывает и намека на нездоровые извращенные влечения?!
Виктор Михайлович в такие минуты всегда добрел, воодушевлялся, расправлял плечи - нет, здесь, в этом горе, была, по-видимому, все-таки какая-то другая заковыка. Но эти хорошие мысли, едва мелькнув, тут же отступали под напором других неопровержимых фактов. …Один из его неблизких дядей был все еще жив. Несчастный умалишенный родственник почти полжизни провел в психлечебницах закрытого типа за то, что постоянно откапывал только что захороненных мертвецов, насиловал их, раздирал на части и ел. Виктор Михайлович мрачнел, чертыхался, отказывался от этого, бог знает откуда взявшегося, на «десятом киселе», неинтеллигентного родства. Однако, - и это правда, - минуты тяжелейших депрессий и хандры у него отчего-то всегда были связаны с воспоминаниями именно о благополучной своей родне. Сейчас ему казалась очень подозрительной ее преданность профессии и то, что почти вся она, имея отношение к медицине, специализировалась на экстремальных ее областях. Династии экспертов, хирургов, ведущих экспериментаторов закрытых лабораторий и НИИ больше не вызывали у него былой гордости, заставляли по-новому взглянуть на весь этот благородный медицинский бомонд, подозревать уже известные мотивы. С огромным уважением относясь к людям творческим, увлеченным, любящим свое дело, он теперь думал о профессии патологоанатома, пытался и не мог понять, что можно было в ней так любить, чтобы передавать эту любовь еще и детям, и внукам?.. Виктор Михайлович, случалось, целыми ночами бродил по кабинету, тер ладонями измученные бессонницей и такими мыслями виски, думал о странностях сына и «повернутой», - теперь он знал это уже совершенно точно - родне. Особенно памятен был ему один, не такой уж давнишний с ней, случай.
...Будучи как-то по делам службы в краях, где жил с семьей младший брат, он не удержался, заехал, как раз успев на необычную презентацию. Не понаслышке знакомый с удручающей нищетой отечественной медицины, когда даже ведущие столичные клиники влачили жалкое существование, он был немало удивлен, увидев только что отстроенный, оснащенный по последнему слову науки и техники блестящий захолустный морг. Следуя за родственником, который был здесь начальником и главным специалистом, по безупречно чистым, сверкающим роскошной новизной коридорам, прекрасным лабораториям и секционным залам, он даже терялся, восхищаясь увиденным.
- А ты молодец. И как только удалось? У нас ведь даже материнство и детство едва финансируются, а здесь...
Брат сдержанно улыбнулся, потом нахмурился.
- Спонсоры. Только неохотно помогают. Не понимают...
Не понял родню и Виктор Михайлович.
Но, признаться, ни этот, в высшей степени похвальный факт, когда брат, являясь руководителем, с завидной самоотверженностью заботился о порученном ему деле, а особая атмосфера и порядок, царившие при нем, вспоминались теперь нашему герою. Брат не позволял подчиненным «не гуманного», не уважительного отношения к покойным и совершенно не терпел в стенах вверенного ему заведения смеха, шуток, даже невинных на тему их работы анекдотов. Сотрудники с бесстрастными, будто выцветшими лицами, бесшумно, как ангелы, сновали по этому храму мертвецов, делали свою работу, как-то по-особенному трогательно и сочувственно относясь к качественно новому, «возвышенному», статусу своих «клиентов».
...Презентация закончилась. Проводив прессу и немногочисленных гостей, брат облачился в халат, нацепил фартук, вернулся к работе.
- А ты, Витюша, присядь, если не возражаешь. Я скоро управлюсь - на сегодня у меня всего одна операция.
Он осмотрел готового к вскрытию покойника, взялся за инструмент, склонился к застывшему восковому лицу.
- Ну что, голубчик, начнем, пожалуй, а? Ты прости, друг, за беспокойство… Но что делать?.. Надо, брат, надо... Ты уж будь добр, потерпи. А я сделаю все быстро и аккуратно...
...Разглядывая внутренности умершего, он сосредоточенно и дотошно доискивался причин его смерти и, найдя, отщипнул кусочек пораженной болезнью ткани, поднес к глазам, замер с зажатым в руке пинцетом.
- А вот, братец, и твоя «закавыка»... Не она - жить бы тебе да жить... Но что делать?.. Не умеем мы этого пока еще лечить, извини...
Закончив, он вытер окровавленное тело, вздохнул, накрыл его простыней.
- Ну, вот и всё... Все дела. Прощай, сердешный. Дай тебе Бог...
Виктора Михайловича передернуло.
- Зачем ты с ним разговариваешь? Это весьма странно, право... Он - прах, гниль, груда разлагающегося белка и воды... А ты с ним, как с живым...
Брат поморщился, неохотно протянул.
- Живой, мертвый... Какая разница. Человек, он и есть человек...
- Он труп.
- «Труп» — всего лишь определение особого состояния организма, но не его сути.
- Ты меня удивляешь, ей-богу. Такие мысли... Ты же - врач, специалист...
- Вот-вот... Именно потому, что - врач, именно потому, что - специалист...
Брат уселся на стул и, подавшись вперед, задумчиво уставился на видневшиеся из-под зеленоватого савана голые бледные конечности.
- Не все так просто, Витя...
Он помолчал.
- Знаешь, о чем думаю? Что все это ерунда, глупость одна... Наше невежество...
Виктор Михайлович насторожился, с мрачным любопытством оглянулся на родню.
- О чем ты?
- Вот смерть... Точнее, то, что мы называем смертью... Но ведь всё субъективно, и этот факт - всего лишь отражение наших на сегодняшний день об этом явлении знаний. А мы ничего об этом не знаем. Вот тело, которое мы называем мертвым. Это объективно? Хрен, там. Мы считаем его мертвым, потому что оно неподвижно, потому что оно не реагирует на внешние раздражители, потому что начинает разлагаться. Но ведь в мире ничто не возникает из ничего, и ничто не исчезает в никуда. Энергия и материя лишь трансформируются в иные формы, начинают существовать в иных ипостасях... - Брат кивнул на лежащего на столе покойника - Вот ты уверен, что он нас сейчас не слышит?..
- Прекрати. Ты меня пугаешь. Он мертв. Человек жил, потом умер. Что такого? О чем ты? Что тебе беспокоит?
- Я хочу понять, что значит «умер»?
Виктор Михайлович опешил.
- Ну, ты даешь! Ты же... Ты же - эксперт, профессионал!
- Ну, конечно, «профессионал»... Как же... - Брат нехорошо с сарказмом ухмыльнулся. - Профессионал в чем? В том, что режу, рассматриваю их внутренности, не понимая сути самого явления?! Нет, Витя, не все так элементарно: жил - умер...
Он помолчал.
- Вот ты, хорошо, небрезглив. Но даже ты питаешь к ним ни то, чтобы отвращение, а некую враждебность. Сразу какая-то дистанция образуется... Это чувствуется. Но отчего?! Ведь он же, ты говоришь, мертв, а значит, как никогда безопасен. И вдруг такие ощущения. Агрессивные, неприятные, заметь, ощущения. Люди пугаются, сторонятся... А оно все равно притягивает, манит... Удивительно, но факт - мертвецы обладают еще большей, нежели мы, живые, энергетикой. Вот только непременно отрицательной, отталкивающей. Но по большому счету разницы нет - хорошая ли плохая - главное, что она, эта энергетика, есть. Но если есть энергия - есть и жизнь. Нет, Витя, они никуда не уходят, они здесь, среди нас. Стоят, смотрят, удивляются, страдают, иногда даже помогают, иногда мстят. Они живут и будут жить вечно...
Виктор Михайлович поежился, опасливо покосился на труп.
- Зачем ты пошел в медицину? Тебе бы в священники... Хотя и там умеют отличать бренную плоть от души. Это разные вещи.
- Согласен. Но только отчего мы так заботимся о ней, об этой ничтожной смертной оболочке? Отчего, зачем люди так страдают, расставаясь с ней?.. Традиции?, анахронизм варварской культуры?, отсутствие, недостаток веры?.. Не знаю, не знаю... Никто не радуется смерти. Даже Иисус с его идеей вечной жизни. Помнишь, как он плакал и скорбел по поводу кончины своего друга Лазаря?
- Но он его оживил, кажется?
- Вот именно. И заметь, как раз тогда, когда ни по каким из известных нам законов ожить тот не мог.
- И ты веришь во всю эту чушь?!
- Верю, Витя. Верю. И весь мир верит. А среди них есть такие умы - ого-го!, - не нашему с тобою чета. И что же? Все они - сумасшедшие?.. И наш Патриарх, и Папа Римский?.. И все эти планетарного масштаба образованнейшие религиозные институты?.. Нет, брат, шалишь! Не все просто.
- Я материалист.
- И я материалист. И еще даже в большей степени, чем кто-либо из вас, неверующих атеистов, уж прости за тавтологию. Да только... - Брат встал, взъерошил волосы, сунул в карманы руки, возбужденно заходил по залу. - Эх, Витя! Не могу я тебе объяснить. Не поймешь ты... Вот ты говоришь, я профессионал, который ближе всех к смерти... Ну что же, примем это... Но видел бы ты эти вещи... Знаешь, я поначалу, когда впервые с этим столкнулся, даже растерялся. Ну, думаю, не догоняю чего-то, знаний маловато, нет квалификации, то-сё... А теперь, когда целую собаку на этом деле съел, поверь, теряюсь еще больше. Даже сейчас иногда не могу поставить диагноз! Казалось бы, чего проще: вот лежит перед тобой «клиент», - как раскрытая книга лежит, - смотри, читай! А прочесть не могу. Нет диагноза и всё тут! Всё, понимаешь, в норме, здоров человек, хоть паши на нем! Ни одной мало-мальски значащей закавыки, только бы жить! Ан, нет, умер. Отчего, спрашивается? Бог знает...
Брат помолчал, уставился себе под ноги, прошелся взад-вперед.
- ...Я когда по молодости по распределению в Среднюю Азию попал, таких чудес насмотрелся... Советская власть тогда во многих местах чисто декларативный характер носила, а в некоторых - о ней вообще ничего не слышали. Жили, как Аллах на душу положит. О цивилизации весьма отдаленное представление имели. Какая уж там медицина... Знаешь, Витя, если бы я тогда своими собственными глазами этого не видел - не поверил бы: ни человек - обрубок, гнил заживо… Ни лица, ни ног, ни рук, один торс... Говорить не мог, а... жил. Раны зловонные, страшные, открытые, но ни боли тебе, ни интоксикации... Можешь ответить: почему он жил? Почему не умирал? А вот тебе другой, уже из нашей, «культурной», действительности факт. Причем, заметь, статистически абсолютно достоверный. Оказывается, наибольшее количество так называемых внезапных смертей приходится на долю именно здоровых, никогда или очень мало болевших, как правило, тренированных людей. Вскрываешь такого и в пору руками развести - ну нет в его смерти никакой причины! Нет, понимаешь?! Я пытался разобраться, разговаривал со многими специалистами. Оказывается, есть такой феномен. Ты мне не веришь - Амосова почитай. Тот честный мужик был. Правду писал. Так вот, бывало, оперировал он своих сердечников, операции проходили успешно, а больные не просыпались. Конечно, можно списать на осложнения после наркоза. Но ведь умирали не только на операционном столе. ...Все идет хорошо, готовиться человек к выписке, планы на будущее строит, жениться собрался, а все решилось за мгновение: не в ЗАГС - в морг отправился... Тоже скажешь, наркоз догнал?.. Ну, хорошо... Пусть так. А семь раз в состоянии клинической смерти побывать и жить потом долгие десятилетия? Это как?! Почему, ну почему такие не умирают?!! А эти... Вот пришел человек с работы, отличное настроение, хорошо с аппетитом покушал, газетку почитал, с приятелем о рыбалке договорился, сел в кресло телевизор посмотреть и... умер. Отчего?!! Отчего, спрашивается?! И почему именно сейчас умер, а не вчера, не час назад и не на следующий день?! Какой механизм сработал?.. Как это происходит?.. Когда, где, в каком закоулке мозга?.. А, может, и не в мозге вовсе?.. И даже не в самом организме?.. Есть ли этот процесс мгновенным или он развивается исподволь, за день, за два, за неделю?.. А, главное, что это за «процесс»?!!
- Бред какой-то... - Виктор Михайлович, совершенно растерявшись, потер виски. – Ну, какие здесь могут быть «процессы»?! Прекратились естественные реакции, отказали, умерли органы... - вот и всё!
- Да?! Тогда как же пересадки?! Отчего трупные органы так хорошо приживаются?..
- Не нужно утрировать. Не все приживаются. Эти - Виктор Михайлович кивнул на прикрытое простыней тело - вообще никогда работать не будут.
- Как знать... Я уверен - это ни он не соответствует нашим задачам, а наши знания о нем не соответствуют ему. Да и потом... Ты не находишь странным, что живые органы берутся для пересадки из организма умершего человека? Как состыковываются эти два совершенно не совместимых друг с другом природных явления в одном существе? Организм не может жить, потому что умер, а его органы работают, потому что живы?.. Впрочем, о чем говорить? Я вот пытаюсь докопаться до сути того, что принято называть, обозначать как «смерть», тогда как наука до сих пор не знает, что такое «жизнь». Нет даже научно обоснованного определения такого явления. Понимаешь? Как можно утверждать, что человек умер, не зная, не понимая того, что значит он жил?! Вот, посмотри... - Брат быстро повернулся к столу, сдернул с головы трупа покрывало, ткнул пальцем в восковое, похожее на маску лицо. - Он умер?! Верно?! Так ты думаешь. То есть для него уже все перестало существовать. Весь мир, все эмоции, все краски. Полный абсолютный мрак. Но... Но ведь это не так! Вот он этот мир! Оглянись! Он остался, продолжает быть! Отчего? Потому что мы(!) его видим, потому что мы(!) его ощущаем! Ну а если он этот мир все-таки уходит, перестает восприниматься - уверен ли ты, что он, наше бытие, все то, что нас окружает, действительно является объективной реальностью?.. Возможно, ничего этого… нет! Всё - иллюзия, мираж, плод нашего воображения! Которое, в свою очередь, является результатом неких естественных реакций. Нет реакций - нет воображения; нет воображения - нет иллюзий, нет мира, нет жизни, нет нас, людей! Есть только мрак, то есть смерть. Жизнь и смерть несовместимы в принципе. Они никогда ни под каким видом не могут пересекаться даже теоретически. И если признать за факт идею смерти, значит, нужно отказаться от самой возможности существования жизни. Ну а если ты утверждаешь, что жив, значит, ты должен согласиться, что нет смерти. Жизнь вечна. Она была, есть и будет. Она никогда не возникала, потому что существовала всегда; и никогда не исчезнет, потому что ей просто некуда исчезать - круговорот энергии непрерывен, бесконечен, и это является вполне очевидной доказанной истиной. Жизнь безгранична по своим формам, она бесконечно изменчива и всегда в движении. Она только переходит из одного своего состояния в другое, но никогда, понимаешь?!, никогда не перестает быть! И сознание тоже. Собственно, сознание это и есть жизнь...
- Я устал... - Виктор Михайлович вымучено улыбнулся, умоляюще поднял руки. - Сдаюсь! Пощади! Я вообще ничего не смыслю в этой чертовщине. Хотя, согласен, у науки еще непочатый край работы. Возможно, и здесь, в этой области, нас ждут когда-нибудь открытия...
Брат словно поперхнулся. Скрывая свою растерянность, он неловко, заискивающе засуетился вокруг уставшего от него гостя, смущенно подергал себя за нос.
- Ты прости, прости, Витюша... Я тебя заболтал. Просто так уж, к слову, пришлось. Не с каждым пооткровенничаешь. Народ в своей массе весьма консервативен. Еще за умалишенного примут...
(продолжение следует...)