…Об успехах подруги Вера Александровна была наслышана немало. Ее головокружительная карьера сложилась удачно: Ниночка прошла непростой путь от рядового дознавателя до судьи, заслужив в своей среде репутацию «редкостной сволочи». Ее слава «плохого следователя» росла из года в год, наводя панический ужас на подследственных и подозреваемых. Она умела «колоть» братву, застолбив за собой, казалось, пожизненное право называться самым результативным важняком. Однако завидовать таким успехам коллеги не спешили: тезис о неотвратимости наказания в отношении ее «крестников» носил до невозможности подлый и двусмысленный характер. Никогда не вдаваясь в высокие материи, не рассуждая на вечные, о добре и зле темы, Ниночка следовала однажды выведенному нехитрому правилу, не отступала от него ни на шаг. А правило было простым: в руки правоохранителей случайно не попадает никто, а уж коли попал, значит, однозначно виновен. В отличие от коллег она «не напрягалась», ничего никогда «не рыла», не докапывалась до истины, не жаждала торжества справедливости, весьма слабо и смутно представляя себе, что это вообще такое. Методы, которыми Ниночка добывала доказательства, отличались от гестаповских единственно тем, что были напрочь лишены какой-либо идейной подоплеки. Точнее… «Идея» всё же была. Но носила исключительно «шкурный интерес». И ради него Ниночка готова была «шить» дело любому.
...Нельзя сказать, что стиль ее работы нравился руководству. Скандалы, которые сопровождали Ниночку в течение всей карьеры, носили нешуточный характер. Впрочем, вся эта возня относительно попранных ею чьих то прав всегда заканчивалась ничем: Ниночка обладала просто фантастическим талантом фабриковать и разваливать дела. И делала она это с такой простотой и изяществом, что даже самый грамотный и профессиональный «комар» не мог подточить здесь своего носа. Ее потрясающее мастерство фальсифицировать, буквально «из пальца высасывать» новые факты и доказательства, «организовывать» или наоборот портить и уничтожать вещдоки, снискали ей славу великого фокусника, с которым, не дай тебе боже, было хоть однажды пересекнуться. Начальство ценило такого уникального в своем роде работника, который, во-первых, никогда не портил отчетности, а, во-вторых, - и это было, пожалуй, самым важным, - не подводил. Ниночка была «своим человеком», на которого всегда можно было положиться. Особенно в вопросах весьма деликатных, когда приходилось бороться за чистоту рядов, изгонять не в меру зарвавшихся правдолюбцев и правдоискателей. Она была прирожденной интриганкой, мастером на всякого рода подставы и провокации. Ее боялись, её сторонились, помня о необыкновенных способностях «проворачивать дела», сталкивать лбами коллег и начальников. Она была зла, подла, равнодушна и безжалостна, гадя временами без всякой на то необходимости, просто так, из «спортивного» своего интереса.
Но было бы большой несправедливостью утверждать, что в ее душе уж вовсе не оставалось ничего святого. Как ни странно, но Ниночка умела любить. И если не вспоминать обо всех ее профессиональных «художествах», она во всех отношениях была женщиной самой обыкновенной и очень несчастной.
...Личная ее жизнь никак не складывалась. Мечтая о муже и крепкой семье, всем сердцем стремясь к своему идеалу, Ниночка, - уж как-то так получалось,- встречала на своем жизненном пути одних «козлов».
«Подкормившись в ее палисаднике», эти молодцы начинали скоро «хамить» или вовсе бросали, оставляя в ее душе новую порцию горечи от несбывшихся надежд.
Правду сказать, львиная доля вины в таком несчастье лежала на ней самой.
Ниночка не считала себя ханжой, когда утверждала, что настоящий мужчина должен быть «сильным». Вот только смысл, какой она вкладывала в это понятие, не всегда совпадал с общепринятым и приличным. Соглашаясь, что для мужчины очень важно быть добрым и умным, она, тем не менее, отказывалась иметь с ним дело, если при всех прочих достоинствах он был в сексуальном плане не гиперактивен. И в этом было все дело.
Она была очень настойчива в поисках своего «героя», случалось, завязывала романтические отношения с несколькими претендентами одновременно, выбирала из них самого «мужественного». Если хахаль оправдывал надежды, ничто больше не могло сдержать Ниночку в желании выйти за него замуж. Но проходило время, и счастливое супружество рассыпалось в прах: муж-альфонс, изнывая от праздного безделья и тоскуя по былой свободе, начинал «ходить налево», оттачивая на стороне свое единственное в жизни мастерство. Он кормил за счет жены новых подружек, дарил им нешуточные подарки, ни в грош не ставя собственную похотливую половинку. Ниночка страдала ужасно. Она крепилась, старалась не замечать шалостей супруга, но опасаясь заразы и сомнительных биографий его друзей, в конце концов, расставалась, начинала искать свою новую, с большим в трусах «достоинством», «судьбу».
Конечно, хороших мужиков даже среди неженатых ее коллег было немало. Но охотников сделаться очередным мужем кровожадной «трахалки» не было вовсе. В общем, личная жизнь Ниночки до обидного не задалась. И побывав замужем пять раз, она продолжала жить, перебиваясь случайными связями. Не упасть духом помогала семья. И здесь Ниночке было чем гордиться: сын Гоша и дочка Стеллочка были хорошими. Она любила своих детей до безрассудства, всеми силами стремясь обеспечить их будущность, как нельзя лучше. Более заботливой мамаши трудно было и сыскать. Она, как сорока, несла «в клювике» отобранную у других денежку, прятала ее, радуясь росту благосостояния своих птенцов. Ее кубышка была уже не мала, но будучи, к несчастью, из тех людей, которым, чем больше они имеют, тем больше хочется иметь, Ниночка терзалась мыслью, что ее доходы растут недостаточно быстро, и что у кого-то они намного больше…
По-хорошему, гневить бога оснований у нее не было. Она сделала блестящую карьеру, занимала неплохую с точки зрения любого карьериста должность. Денежное довольствие было солидным, и не имей Ниночка таких амбиций и аппетитов, могло неплохо кормить. Однако никогда не живя на зарплату, тоскуя по настоящим «делам», она искала и не могла найти достойного применения своим талантам. Эпоха тотального рэкета, откровенного бандитизма и стихийных преступных группировок уходила в прошлое, уступала место заурядной бытовухе и респектабельным, с депутатскими мандатами, сообществам. Ниночка, ностальгируя, думала о тех золотых мутных временах, когда в условиях абсолютного беспредела и неразберихи можно было запросто ловить глупых, но здоровых и жирных криминальных «карасей». Иногда она перебирала, рассматривала и пересчитывала свои «сбережения», улыбалась, вспоминая с какой легкостью разводила на доверие былых бригадиров, выманивала припрятанное ими награбленное добро. Она задумчиво взвешивала в руках золотые слитки, пачки зеленоватых банкнот, горстями черпала тяжелые драгоценности, конфискованные в обход государства у крутых авторитетов-однодневок. Дааа-а-а, были времена... Погуляли. Покуражились. Ниночка тяжело вздыхала, хмурилась, возвращалась к безрадостной своей действительности. Поживиться сейчас было нечем: хулиганствующие молодчики, нечаянные убийцы-собутыльники были нищенствующим сбродом. К настоящим «делам», на которых теперь грело руки само руководство, Ниночку больше не допускали. И однажды, наконец, разобравшись, что все ее былые повышения по службе были обусловлены желанием коллег избавиться от ее присутствия, что держали ее на службе только в качестве той самой «темной лошадки» для «особого рода миссий и поручений», Ниночка приуныла. Служба, перестав «кормить», мгновенно потеряла всякий интерес. Деятельная ее натура продолжала желать «подвигов», места для которых новая должность, увы, уже не оставляла. Грустила, впрочем, Ниночка не долго: академическая образованность, богатый практический опыт и набиравшее в стране обороты предпринимательство давали более чем веские основания полагать, что своего шанса она не упустит. Вот только... Имелась, в общем, одна закавыка...
…Сказать, что Ниночка была ленива, ни в коем случае нельзя. Дело было в другом. Она просто не любила работать. Перспектива собственного бизнеса с тем, чтобы «пахать» от зари до зари, добросовестно отрабатывать полученные с клиентов гонорары, соперничать с конкурентами, заботиться о поддержании и укреплении деловой репутации и кормить пусть и не очень многочисленный, но все-таки штат помощников, ее не грела. И, вполне доверяя расхожей мудрости, что от работы и волки дохнут, искала менее хлопотную, но достойную «кормушку». И она нашла. В суде.
...Вообще-то Ниночка мечтала о суде хозяйственном, где пресловутые три процента отступных от суммы исков, без всяких натяжек оправдывали его второе и более точное определение «золотого дна». Но уже сложившаяся практика, когда вакансии, за которые держались всеми четырьмя, передавались только по наследству и только близкой родне, не оставляла чужаку никаких шансов занять это хлебное место даже в очень отдаленной перспективе. Пробиться в монолитно сплоченный, абсолютно никому не подконтрольный, ни от кого не зависимый, никому в стране не подчиняющийся, существующий будто сам по себе хозяйственный клан было невозможно. Как некая космическая высокоорганизованная самодостаточная система, он жил отдельно от общества по какому-то одному ему известному неписаному закону.
Покружив вокруг вожделенного места, клацнув зубами и облизнувшись, Ниночка, наконец, успокоилась, купив более скромную должность районного судьи.
Это «корыто» обошлось ей недешево, но, откровенно, и стоило того. Суд, давно уже перейдя на «коммерческую» основу, когда состязательность процесса свелась, по сути, к пресловутому торгу кто больше даст, не стеснялся, вершил «правосудие», мало обращая внимание на закон. Только отбив потраченные на взятку деньги и окончательно вписавшись в судейскую «семью», Ниночка, наконец, поняла, отчего Фемида, держа в руках кормушку, прятала глаза за повязкой: ей было стыдно... До такого беспредела не опускались даже менты...
Это была ее стихия.
...Окунувшись с головой в привычное мутное месиво, она со счастливым облегчением вздохнула: жизнь продолжалась и была, не смотря ни на что, прекрасна.
...Ну и склочным же оказался у нас народец. Он судился со всеми: родственниками и начальниками, работодателями и властями, делил наследство, землю, детей и не им нажитое имущество, зачастую делая это не столько в силу жизненной необходимости, сколько из желания насолить и «доказать». Уже давно изучив психологию подобных «правдолюбцев», Ниночка не отказывалась «помочь», установив на свои «услуги» довольно недешевый прейскурант.
Точнее… Много с них взять было нельзя. Но как полноводная река, питаясь от множества ручейков, она не брезговала даже самым ничтожным куском, несла его домой, прятала в своих тайниках. Нередко ей везло по-крупному: попадавшие под уголовные статьи наёмные убийцы и мошенники, а еще плодившиеся, как улитки после дождя, наркодиллеры были безропотно сговорчивы и не жадны. Ей даже не приходилось заниматься этим лично - адвокаты все делали сами. Кубышки росли.
. . . . . . . . . . . . . .
...Этот год был для нее во всех отношениях очень удачным.
Любовь, о которой можно было только мечтать, пришла неожиданно, завладев всем ее существом без остатка. «Хозяйство» нового мужа не умещалось в трусах, очень соблазнительно выпирало из красиво облегавших его стройную фигуру штанов. Едва попробовав, Ниночка позабыла даже о деньгах, как-то сразу и вдруг угадала свою судьбу. Не угадала, дура, только какую...
…Таких шикарных отношений она не встречала в жизни ни разу. Неожиданным, очень приятным сюрпризом было в них и то, что в отличие от прежних мужей-приживал новый супруг оказался вполне самостоятельным и деловитым. Он блестяще справлялся со своим пока еще небольшим бизнесом, взвалил на собственные плечи заботу об их семье. Слабую безвольную мысль, что это неспроста, что за всем этим что-то кроется, Ниночка отогнала сразу, ни на грамм не усомнившись в своем праве на счастье. Только иногда, разглядывая себя в зеркале, она все же немного терялась, не понимала, что собственно могло прельстить в ней этого молодого и горячего кавказца-мустанга?.. Даже любя себя, она не могла не признать, что это именно о такой как у нее внешности люди интеллигентные и не злые говорят: ни кожи, ни рожи... Поглаживая свои похожие на палки мослы, пряча под слоем грима увядавшие, в паутине морщин, черты узкого плюгавенького личика, Ниночка утешалась лишь тем, что в жизни встречаются пигалицы и пострашнее. Правда, она была виртуозом в том деликатном деле, которое приличный человек вслух не обсуждает... Но как мог Рустем узнать об этом, влюбившись с первого взгляда?.. Нет, здесь все же была какая-то тайна, в которой захмелевшая от своего нового счастья Ниночка категорически не желала копаться. Отдаваясь эйфорически-блаженному настроению, она поплыла по течению благополучной своей жизни, с брезгливой заносчивостью поглядывая в сторону чужой неустроенности и одиночества. Впрочем...
…Был всё же в их отношениях с мужем один момент, очень сильно отравлявший ее душевный праздник. В силу присущего любому кавказцу мужского самомнения, а еще национальному менталитету Рустем не верил в женский ум, с плохо скрытым пренебрежением относился к таланту и общественному положению своей половины. Даже глядя на висевший в шкафу полковничий китель, он продолжал язвить, ни на грамм не признавая за женой особых, а тем более серьезных достижений и побед. Тот факт, что она почти два десятилетия прослужила в органах, не производил на него впечатления. Далекий от ее суровых служебных будней, он отчего-то считал, что Ниночка, даже будучи судьей, продолжала «перебирать бумажки», выписывать квитанции о штрафах. Он не допускал мысли, что ей, женщине, могут доверить ответственное дело судить настоящих преступников. Сначала Ниночка только посмеивалась над его трепетно-благоговейным отношением к власти и ее представителям, но по мере того, как разобравшись, она поняла, что лично ее он с этой властью ни то, что не ассоциировал, но даже рядом не ставил, обиделась.
…Когда Рустем, важничая, в очередной раз стал рассказывать о каком-то своем пятиюродном дяде-прокуроре, она уселась в кресло, заиграла злой насмешливой улыбкой.
- Суд по своему статусу выше прокуратуры. По большому счету, та вообще ничего собой не представляет. Суд есть самая важная, главная и последняя в обществе инстанция. Я(!), судья, а не прокурор есть для вас, людей, в этой жизни и царь, и бог. Как я(!), судья, захочу, как я(!) решу, так оно и будет.
Рустем опешил. Он едва скользнул взглядом по худосочной страшненькой фигурке жены, ошеломленно уставился ей в лицо.
- Что?! Что ты сказала?! Ты?! Ты выше моего дяди?!! Вах! Что ты такое говоришь, женщина?! Замолчи немедленно, чтобы мои уши не отвалились и не перестали слышать тебя! Ты хоть знаешь, какой это большой человек?! Его каждый камень в наших горах знает! Его дом самый большой в районе! И спрашивать не надо, где живет уважаемый Абдулла Алмазов. Его особняк, как крепость! Сразу видно, что здесь живет не просто солидный человек, а Прокурор! - Рустем округлил глаза и, закручивая в воздухе пальцами спирали, поднял кверху ладони, призывая в свидетели целое небо. - Когда он идет по улице, все уступают ему дорогу, останавливаются, кланяются! Это большая честь, если он пожмет кому-то руку! А ты?! Если ты выше, больше, чем он, отчего тебе не уступают дорогу, где твой дом, слушай, а?!
Рустем с негодованием обвел взглядом шикарный интерьер огромной Ниночкиной квартиры.
Последнее замечание супруга, который с простодушием невежественного дикаря судил о профессиональных достоинствах правозащитников по уровню их благосостояния, даже развеселило. Ниночка обмякла, заулыбалась.
- Так ты говоришь, твой дядя достойный человек?.. Хм… А где же он, в таком случае, взял денег на свой особняк-крепость?.. Прокурорская зарплата невелика - на нее хоромы не отгрохаешь...
- Его все уважают! Он многим помог!..
- Ах, вот оно что… Ну-ну... Только на профессиональном языке такое «уважение» имеет несколько другое название...
- Я знаю. - Рустем с досадой отмахнулся. - Но от того, что некоторые глупцы называют это взяткой, суть явления не меняется. Это всего лишь благодарность, которая в зависимости от услуги может быть большей или меньшей. Только и всего.
- Но за такого рода «услуги» очень хорошо дают «по шапке»...
- Э-э-э! Зачем так говоришь?! Это все из зависти! Мой дядя сидит высоко, держится крепко, делает много хорошего уважаемым людям. Кто может его за это судить?! Только тот, кто этого не достиг, кто не имеет благодарностей! Но тебе этого не понять... Ты женщина. Какой с тебя спрос?.. То, что вы, как сороки, трещите о своих правах, лезете в мужские дела, носите нашу одежду, еще не значит, что вы и работать умеете как мужчины. Тебе придумали твою должность, назвали ее красиво, чего тебе еще?.. Сиди, перебирай свои бумажки, радуйся, но не суди о том, чего твой слабый женский ум постичь не может. Ты - маленький судья, дядя - большой настоящий Прокурор! Абдурахман ведет настоящие дела, понимаешь?!
Ниночка упала от хохота.
Она долго икала, сморкалась, отходя от своего неожиданного веселья. Рустем обиделся. Постояв над заплаканной от смеха женой только минуту, он осуждающе поцокал языком, повернулся, молча вышел из комнаты.
…Серьезных стычек у них не случалось. Но даже такие, от случая к случаю, не оскорбительные препирательства задевали Ниночку за живое. Это было тем обиднее, что слушая заносчивого своего кавказца, она вспоминала картинки из недалеких еще милицейских будней, когда все эти гордые волосатые парни валялись у нее в ногах, лизали ее ботинки, вымаливая только возможность объясниться с ней «спокойно», «по-хорошему».
По какому-то невероятному совпадению одним из ее «крестников» был однажды земляк и однофамилец дяди-прокурора Абдурахман Алмазов.
Алмаз был жесток до садизма. Выколачивая с «должников» причитающуюся его банде мзду, он нередко собственноручно пытал «нехороших» людей, помысливших откосить от его «крыши».
Она ухмылялась. Ах, Абдурахман, Абдурахман... И куда только делось твое мужество и крепкий мужской ум, когда ты оказался у меня, «маленькой» женщины, в руках?.. Ниночка сладко жмурилась, отдавалась воспоминаниям...
…Конфискованный тогда у замученного и ставшего очень сговорчивым старика Алмазова тридцатилитровый бидон с ценностями, минуя все формальности, благополучно осел в ее собственных «закромах». Сам авторитет, попив напоследок перед обещанным побегом на допросе у Ниночки чайку, умер через несколько часов в камере от острой сердечной недостаточности. Ей даже не пришлось тогда ни с кем делиться: свидетелей их с Алмазом сделки не было и, захватив сданный мафиози преступный общак, она без проблем убрала затем и его самого. Ниночка до сих пор не могла без улыбки вспоминать, как коллеги отрабатывали, а затем прессинговали захваченных в перестрелках братков. Кипиш был тогда страшный. Но прошмонав всех и вся, ни правоохранители, ни чудом уцелевшие остатки алмазовской группировки не смогли найти даже следов будто испарившихся абдурахмановских миллионов. А вы говорите женский ум...
Ниночку так и подмывало обломать чванливого супруга. Глядя в красивые, сверкающие самоуверенностью глаза, она щурилась в таинственной ухмылке, пыталась и не могла представить их выражения, если бы они смогли хотя бы на миг заглянуть в ее тайники... Соблазн произвести впечатление был огромным. Но ей ли было не знать цену человеческой доверчивости и хвастовства...
Она умела держать себя в руках, никогда не путала личное и «дела»...
И все-таки она «попала»...
Это случилось как-то само собой и поначалу казалось даже несерьезным.
…Она с интересом прислушивалась к телефонным разговорам супруга. Рустам звонил приятелям, старался перехватить у них пару тысяч «зеленых». Денег не было.
Соображая, у кого еще можно было разжиться необходимой суммой, он рассеянно ковырялся в тарелке, позабыв, казалось, о жене. Ниночка подложила ему еще одну котлетку, потянулась к своему бокалу.
- А почему ты у меня взаймы не попросишь?
Рустем метнулся к ней рассерженным взглядом.
- Э-э-э!, зачем так говоришь, слушай?! Я разве шутки шучу, а?! Я дело делаю, а не в куклы играю!
- И я о деле. Почему ты мне не сказал, что нужны деньги?
- Чем ты можешь мне помочь?! В твоей канцелярии зарплату разве в баксах выдают?!
Ниночка неторопливо отпила вина, кокетливо передернула жирно накрашенными бровями.
- А при чем тут зарплата? Твой дядя Абдулла разве на зарплату живет?..
Рустем даже поперхнулся .
- А ты...
- Я могла бы помочь. Когда ты должен рассчитаться?
Рустем обмяк, с жалкой надеждой заглянул ей в лицо.
- Через неделю. И ты, правда, можешь достать деньги?!
Ниночка кивнула, спокойно уставилась на мужа, словно удивляясь, что он мог в ней сомневаться. Рустем вспыхнул. Он поерзал на стуле и, все еще не веря в ее возможности, опустил глаза, тихо протянул.
- Только все это серьезно, Нина. Я должен буду рассчитаться за товар обязательно. А ты... ты уверена, что у тебя получится?
- Уверена.
Рустем размял котлету, посидел над ней и вдруг отложил вилку, тихо с чувством сказал.
- Я не знал, что ты такая...
- Какая?
- Такая... - Рустем смутился, стал молча есть.
Ниночка торжествовала. Ну, наконец-то! От спесивости мужа не осталось и следа.
- Но если тебе нужна помощь...
Ниночка коротко хохотнула, покачала головой.
- Нет...
Присмиревший Рустем как провинившийся школьник поводил пальцем по столу, робко протянул
- Ты не сомневайся: я отдам. Я никого никогда не подводил. Ты мне веришь?
- Да.
- Просто... У тебя там может не получиться... А я должен быть уверен. Может, мне все-таки позвонить землякам?
- Как хочешь. Но стоит ли из-за таких пустяков поднимать, ставить на уши целое землячество...
Рустем перестал дышать, застыл с открытым ртом.
- «Пустяки?!» Какие пустяки?! Пять тысяч баксов?!!
Ниночка едва сдерживала свое ликование, уставилась на мужа ласковыми глазами.
- Да разве это деньги, Рустем?..
Она небрежно бросила на стол салфетку, стала вставать.
- Деньги будут через несколько дней.
Рустем вдруг перехватил ее руку, с силой сжал.
- Подожди. Сядь. Я хочу сказать... Мы должны объясниться. Если это ты из-за меня... Возможно... возможно, всё ни так просто... И ты рискуешь... Я не могу... Понимаешь... Я не могу, не хочу подставлять тебя... Я никогда себе этого не прощу. Ты сама говорила, что за это... Ну, в общем, что у вас за это по головке не гладят... Возможно, тот человек... Он может... Ведь это очень большие деньги...
Рустем взмок, вскинул на жену встревоженные глаза, вгляделся в ее лицо, мучительно пытаясь понять, грозит ли ей опасность... Ниночка, растроганная такой заботой, обмякла. Сжав в своих огромных ладонях маленькие ее пальчики, Рустем прижался губами к тоненьким, как веточки, запястьям, простонал.
- Нет, я не могу! Я не хочу расковать тобой...
Она рассмеялась.
- Здесь нет никакого риска.
- Правда?!
- Правда.
Рустем все еще как будто колебался.
- Чьи это деньги? Что они натворили?
Ниночка поморщилась, слабо передернула плечами.
- Чудак попался на наркоте. Попался по-крупному. У него могут быть очень большие неприятности. Правда, парень он с головой, и я думаю, он сумеет себе помочь...
- А если он пожалуется?
- Куда?
- В полицию.
- Зачем?
- Ну что ты... В общем...
- А смысл?.. Срок ему за это не скостят, скорее, наоборот: в судах таких правдолюбцев не любят… Да и не дурак он. Мы с ним знакомы.
- Он твой друг?! - Рустем даже привстал от такого поворота. - Вы... вы...
- Успокойся. Это вовсе не то, о чем ты подумал. Он рецидивист. Ромка Тараканов - мой бывший «крестник». Я его дважды уже «отмазывала». Он, представь, даже обрадовался, узнав, к какому судье попал, и с отступными согласен. Пятьдесят тысяч зеленых - это, конечно, чувствительно, но и справедливо: по пятерочке за год - обычная такса.
- Ссссколько?!!!!!!
Рустем подался вперед, и думая, что ослышался, вытаращился на жену выпавшими из орбит глазами. Он смешно шевелил тоненькой ниточкой усов, собирал их в щепотку, снова разглаживал, казалось, будучи не в силах прийти в себя от изумления. Ниночка следила за ним веселыми глазами, не скрывала своего превосходства.
- Тебя что-то смущает?
Рустем судорожно сглотнул.
- И..и..и тебе что же, дают такие... - Он запнулся — Ты... ты... что же, имеешь дело с такими деньгами?!!
- Дают. Имею. Ведь я федеральный судья, Рустем. И не «маленький», а самый что ни на есть настоящий.
Они помолчали.
- Ты не боишься?
- Чего?
- А вдруг...
- Здесь не может быть никаких «а вдруг...»
- А если кто-нибудь увидит?
- Что увидит?
- Как ты... Что тебе... что они тебе дают деньги …
Ниночка расхохоталась .
- Я похожа на умалишенную?! Думаешь, я сама получаю с клиентов бабки?!
- А как же тогда?!
- Адвокаты на что?! Хоть в этом с этих ослов какая-то польза...
Их окончательное примирение случилось ночью.
…Пересчитывая позвонки разомлевшей от ласк жены, Рустем, всё еще оставаясь под впечатлением от недавнего разговора, осторожно выдохнул
- А судить людей сложно?..
- Не-а... - Ниночка, расслабленная от удовольствия, боясь спугнуть до сладострастия приятную негу, даже не пошевелилась.
- И...и... как это?.. Тебя что же действительно там все слушают, уважают?.. Ты что же, действительно, там главная?
- Главная...
- А я даже не знаю, как это… «судить»... Видел, правда, однажды в кино... Это что же и в жизни так же?.. И у тебя тоже есть сутана?
- Мантия, Рустем...
- Даже не верится...
Он помолчал.
- Нина... А можно я это... Ну, в общем, можно мне посмотреть как ты это... того... судишь?..
- Можно. - Ниночка, не открывая глаз, улыбнулась. - Приходи, коли охота...
. . . . . . . . . . . . . .
…Рустем скромно присел на краешек деревянной скамьи у самого входа в зал, сидел, не шевелясь, поедая жену восхищенными, преданными, как у пса, глазами.
Ниночка была неподражаема.
Холодная и неприступная, она поглядывала на участников процесса с плохо скрытым высокомерным пренебрежением. Адвокаты, втянув головы в плечи, терялись под ее уничижительным взглядом, что-то мямлили, о чем-то просили. Она обрывала их на полуслове, покрикивала, размахивала судейским молотком, заставляя выбросить из головы даже мысль о наличие у их подзащитного каких-то прав.
Впрочем, досталось не только им.
Ниночка, зло сверкнув глазами на пытавшегося выступить с каким-то ходатайством немолодого прокурора, рявкнула, заткнула ему рот. Обвинение обмякло, потупилось, больше не пыталось качать права.
Заседание закончилось нескоро.
Ниночка уходила в совещательную комнату, только коротко взглянула на мужа.
Рустем, совершенно очарованный ее неожиданно грубым волевым характером, даже взмок от возбуждения, следил за ней восхищенными глазами. Ниночка хмыкнула: «Так-то, брат...»
…Она не спеша сняла мантию, повесила ее в шкаф, отошла к окну. Из подъезда здания уже выходили участники процесса. Они останавливались у входа, собирались группами, обсуждали только что закончившееся заседание. «Семья» подсудимого, дожидаясь адвокатов, перебрасывалась короткими репликами, курила, подметала паперть суда длинными до пят черными кожаными плащами. Ниночка, застегивая запонку на манжете сорочки, машинально зацепилась взглядом за эту, вовсе не интересовавшую ее картинку. Внезапно она насторожилась: таракановская братва, проводив защитников, стала, наконец, разъезжаться. «А не хило, однако, живете, суки...» - Ниночка медленно поправила на запястье браслет от часов, теперь уже с мрачным вниманием разглядывала шикарный строй отъезжавших иномарок. Ай да Ромочка! Ай да сукин сын! Раскрутился-то как, гля! И страшно раздражаясь на «обувших» ее адвокатов и их подзащитного, потянулась к столу за сигаретами.
…Она так и застыла с протянутой рукой, напоровшись на новое странное для себя зрелище. Ниночка метнулась за занавеску, прикипела взглядом к окну: из парадного суда выскочил Рустем; он только секунду смотрел в сторону отъезжавшей таракановской кавалькады, а потом, на ходу поправляя сбившийся на шее шарф, бросился к своей машине. Спешно вырулив со стоянки, он развернулся в сторону стремительно удалявшихся иномарок, сорвался с места, погнался вслед. Ниночка похолодела. Впервые за все время своего замужества нехорошее предчувствие, что кавказец-то, скорее всего, был не так прост, как казался, засосало под ложечкой.
…Она долго шагала из угла в угол своего кабинета, размышляла о странном поведении супруга и своем неожиданном женском счастье... Впрочем, скоро все разъяснилось.
...Вечером Рустам ввалился домой с огромным букетом и, осыпая жену поцелуями, прижался к ней твердым горячим достоинством. Ниночка подобрела. Она погладила его «хозяйство», красивую круглую задницу, ухмыльнулась.
- Ну, как суд?.. Понравилось?
Рустем коротко кивнул. Они еще минуту молча вглядывались друг в друга, когда Ниночка, играя галстуком мужа, намотала его на ладонь, вдруг с силой притянула к себе.
- Так куда ты сбежал от меня сегодня?.. - И, давая понять, что не допустит вранья, ждала, требовала объяснений.
Рустем смутился. Он осторожно высвободился, ушел в комнату. Ниночка без тени улыбки следила, как он расстегивал рубаху.
- Ты не ответил…
Рустем молчал. Она не отставала
- У тебя что же, есть какие-то общие дела с этой компанией?..
- Не говори ерунды...
- Тогда я не понимаю...
- А я не могу объяснить... Хотя... Все правильно. И ты, как я и думал, всего лишь женщина. Каждому свое...
- Что ты плетешь?! Причем здесь это?!
- Не сердись. Я не хотел тебя обидеть...
Рустем оглянулся, посмотрел мягко, сочувственно. Ниночка вспыхнула.
- Зачем ты ездил с ними?!
- Не с ними, а за ними. Я хотел посмотреть... проверить...
- Что «проверить»?! - Она изумленно вскинула брови.
Рустем будто опять смутился, опустил глаза
- Я... в общем... Конечно, я не знаю всех твоих обстоятельств... Возможно, и не в тебе здесь дело... Может, у вас здесь просто так принято, и это есть всего лишь местные судейские традиции...
- Что ты мямлишь?! Отвечай прямо!
- В общем, ты говорила, что они могут заплатить даже пятьдесят тысяч, и я решил посмотреть, как они живут...
Ниночка оторопела. Задохнувшись от обиды и стыда, она стала наливаться тяжелой горячей краской от нанесенного ей сейчас страшного оскорбления.
- И что же? Посмотрел?..
- Посмотрел...
Рустем хмыкнул, распрямился и, больше не притворяясь, уставился в жену неуважительным взглядом. Впрочем, он быстро овладел собой, отвернулся, заходился переодеваться. Она подошла, стала рядом
- Ты не ответил: так как же живут простые русские мафиози?
- Нормально живут. Молодцы, что тут скажешь… Действительно, нахрена горбатиться за копейки, когда можно устроиться и так. Это я, как ишак, пашу от зари до зари. А здесь просто. А, главное, никакого риска: даже если попадешься, кинул правосудию кость, - и опять свободен…
Ниночка едва сдержалась.
- Кость, говоришь? Так кости тоже разными бывают. Сахарная - она самое вкусное лакомство и есть…
- Такими костями не разбрасываются - сами жрут. А для отдельных, хм, «благодетелей», чтобы не гавкали, сойдет и голый мосол...
Рустем аккуратно разгладил ладонью складочку на брюках, спрятал их в шкаф. Тяготясь этим разговором, желая «сменить пластинку», он заговорил о другом.
- Нина, я хотел тебя попросить: мне машина нужна. На пару дней.
- А твоя?
- Сдал в автосервис. Опять движок полетел. А вообще, дрянь машина. Давно пора менять. Новую хочу в кредит взять. Ты как на это смотришь?
- Только зачем в кредит? Лучше за наличку.
- Не получается. У меня сейчас проблемы, ты знаешь...
- А у меня почему не попросишь?
- Я хорошую тачку хочу. Не такую, конечно, как у твоих «жориков», но все-таки...
- А почему не такую? - Ниночка вдруг о чем-то задумалась.
Рустем, видимо, уже окончательно разуверившись в талантах и возможностях жены, раздражаясь от ее неуклюжих попыток сохранить лицо, не мог скрыть своего разочарования. Он промолчал, поджал губы, демонстративно отвернулся. Ниночка побледнела. Уязвленная в самое сердце, она вдруг словно на что-то решилась, сухо, но твердо сказала.
- Подбери пока себе машину. Через пару дней я ее оплачу.
- А деньги?
- Это моя забота.
- ?
- Скоро вынесение приговора.
- Ах, опять это... - Рустем пренебрежительно скривился. - Нет, Нина, спасибо. Я уж лучше сам потом как-нибудь... Я хочу нормальную иномарку. Пусть не навороченную, но как у всех порядочных людей...
- Миллион тебя устроит?
- ???!!!
- Я спросила: лимона баксов тебе хватит?
Рустем еще минуту ошарашенно таращился на жену, когда она, уже вполне насладившись произведенным впечатлением, повернулась к выходу из комнаты.
- Пошли ужинать.
…Рустем не притрагивался к еде.
- Откуда ты возьмешь такие деньги?
- Это мой гонорар за таракановский процесс.
- Не понял?! Ты же говорила, они должны были всего пятьдесят тысяч...
- Вот именно: «должны были»...
- Что изменилось?..
- Пятьдесят «кусков» - это такса для заурядного наркодиллера. Тараканов же, как оказывается, давно вырос из этих штанишек: он - авторитет... А это уже совсем другие статьи, другие расценки...
- С чего ты взяла?!
- Странный вопрос. А я чем, по-твоему, на службе занимаюсь? Следствие, и это правда, было проведено... ну, скажем так, «не объективно». Но суд для того и существует, чтобы устанавливать истину. Это моя работа. Мне за это жалование платят.
Рустем замер и вдруг бросил вилку, ощерился.
- Ты меня за дурочка держишь?! Какой "лимон баксов"?! Кто тебе, бабе, даст такие деньги?! Не верю!!!
- Да и не надо… - Ниночка медленно подняла светлые некрасивые глаза, уставилась на мужа тяжелым неподвижным взглядом. - В тебе, что ли дело?..
Рустем растеряно заморгал.
- Я не то хотел сказать... Прости. Я только... Нина, послушай... Они не дадут таких денег! - Он пригнулся к столу, перешел на шепот. - Таких денег не существует в природе!.. Это не кино! Это жизнь.
- Хм… Это суд, Рустем. И здесь бывает всё. Деньги будут. Они не дураки.
- А если они откажутся?
- Тогда этот сраный «авторитет» будет до самой смерти гнить на нарах, хлебать тюремную баланду. Я конфискую, отниму у него все. И у него, и у его тупой безмозглой родни. Я оставлю их в одних носках. Да нет же... Я, пожалуй, сниму с них и носки... За глупость и жлобность нужно наказывать. И на это возможности у суда есть.
- А если у них нет таких денег?!
- Тогда пусть продадут одну из своих машин...
Рустем замолчал. Он растерянно шарил по столу глазами, что-то лихорадочно соображая.
- А, может, все-таки согласиться на пятьдесят тысяч? Это тоже деньги...
- Не зли меня ...
- Нет-нет! Я просто... я только... Я думаю, что твое решение может не утвердить высшая инстанция и тог...
- Это исключено.
- Почему?
- Потому что им тоже нужны деньги...
- Как то есть?!
- А ты думал, такими делами в одиночку ворочают?.. Делиться нужно...
- Но не миллионами же!..
- А это мы еще увидим...
(продолжение следует... )