Подписывайтесь на мой канал, уважаемые читатели!
Веник в руках Латифы гулял лихо, и даже с каким-то остервенением. Что-то, бормоча себе под нос, она мела дорожку так, будто хотела выгнать со двора нечисть, заявившуюся сюда непрошеным гостем. Мусор, пыль, комья земли – все это летело в сторону ворот, там, где стояла худая девушка с новорожденным младенцем на руках. Малыш, завернутый в крохотное розовое одеяльце, тоненько заходился в заливистом плаче, надрывно кашлял так, что казалось что вот-вот, и он задохнется и отдаст Богу душу.
- Мама, не надо так, прошу вас, пожалейте хотя бы вы меня…
Зумрад прикрыла лицо ребенка уголком одеяла. Пыль серым облачком оседала на ее худеньких вздрагивающих плечах и усталом лице с подтеками туши на глазах. Она была похожа на грустного Арлекина переодетого в легкое платьице, несмотря на то, что уже наступила середина осени. Жалкая, беспомощная и беззащитная она тоскливо смотрела на мать, прижимая к груди больное дитя.
Латифа отшвырнула веник в сторону, и с оханьем разогнув натруженную спину, зашипела, словно рассерженная змея:
- Чего мама, чего?! Тебя, зачем в институт отправили? Учиться? Вот и училась бы! А ты что натворила? С ублюдком в подоле приехала: вот матушка подарок вам привезла? Так что ли? Так?
Латифа поправив на голове платок дрожащими от гнева руками, вплотную подошла к дочери, и едва сдержав себя, чтобы не расцарапать ей лицо, вымолвила хлестко, словно плетью высекла:
- Как я теперь в лицо соседям смотреть буду? Позор на все село, на наши седые с отцом головы. Он тебя убьет! Понимаешь дурья голова? Убьет!
-Мама прошу, не бросайте меня! – воскликнула с надрывом Зумрад отшатнувшись от искаженного лица женщины.
- Молчи!
Латифа, бросила презрительный взгляд на заливающегося плачем ребенка, и сделала движение рукой, словно отрекаясь:
- Сейчас уедешь обратно в город, и больше никогда в кишлак не возвращайся. Слышишь? Никогда! Нет у меня больше дочери. А с ребенком поступай, как знаешь, хочешь, оставь себе и расти его одна горемычная, а хочешь, подкинь кому-нибудь, - может кому в городе и сгодится ублюдок твой. Нам отцом позора до самой смерти хватит. Прощай!
Латифа вытолкала рыдавшую дочь за ворота, и с силой захлопнула калитку.
Зумрад уткнув лицо в одеяльце, шла по пыльной дороге, не ощущая ног. Ребенок заснул, и теперь во сне мерно дышал, измучившись кашлем. Мать вдохнула бесконечно родной запах сына, единственного на свете оставшегося у нее человечка, ускорила шаг...
Достон пришел домой, когда над селом опустились сизые сумерки. Весь день на поле: чего там говорить – тяжел фермерский труд. Молча кивнул Латифе, стянул с натруженных ног пыльные сапоги, а после долго и шумно умывался прохладной водой из ручейка, что бежал краем ухоженного и чистого дворика. Постоял у воды, глядя вдаль на чабанские огоньки в горах, и поежился от налетевшего вдруг порыва ветра.
- Ужин накрыла в доме. Идите, поешьте горячего. Холодает уже. Ранняя-то нынче осень.
Латифа подала мужу махровое полотенце, и отвела глаза, блеснувшие в свете фонаря.
- Ты чего женушка, сегодня какая-то не своя – улыбнулся он в порыжевшие от солнца усы - утомилась что-ли?
- Да нет. Просто на душе тяжело.
- Чего так? Пойдем, расскажешь. А, вот еще хотел спросить: от Зумрад вестей нет, каких? Как она там, не звонила?
Спустя минут двадцать, из дома с криком выбежала Латифа, а ей вслед полетела миска с горячим супом.
- Ой, отец простите! – закричала она диким голосом, когда наконец, Достон ловко перепрыгнув через топчан, схватил ее за шею – ой, лю-ю-ди, убивают! Уби-ва-ют!
- Ах ты, стерва!
Достон с отвращением оттолкнул жену, и тяжело дыша, сжал кулаки.
- Тебя дрянь убить мало – произнес он сдавленным голосом, - прогнать собственную дочь с внуком… Есть ли у тебя сердце? За всю жизнь я пальцем тебя не тронул, а теперь удушил бы! Где Зумрад, куда она уехала?! Ты понимаешь, в каком состоянии она и ребенок? Отвечай, не доводи до греха!
- Не зна-а-ю-ю – в протяжном причитании завелась Латифа – я ее со двора прогнала в сердцах. Позор–то какой отец! Неизвестно от кого ребенка прижила, и домой с ним в подоле заявилась! Как нам теперь людям в глаза смотреть, заклюют ведь…
- Молчи!
Супруг со всего маха стукнул кулаком по топчану, и Латифа испуганно притихнув, прижалась к глиняной стене.
- Ты небось, забыла, как твоя сестра, вернулась с малышом в руках в отчий дом? Забыла? Незамужней ведь была! Это у вас семейное как я погляжу. А отец ваш, пусть Аллах упокоит его светлую душу, ее не прогнал - приютил, обогрел не бросил на произвол судьбы! Теперь племянник твой врач, уважаемый в городе человек, и никто ему в вину не ставил, что он без отца вырос. А ты что натворила?
- Простите…
Достон, вмиг как-то постарев, тяжело опустился на топчан, и расстегнув ворот рубашки стал растирать себе грудь, успокаивая тяжко занывшее сердце.
Латифа живо побежала в дом за каплями валерьянки.
- Вот возьмите, выпейте – протянула она ему пиалу с лекарством.
Достон устало отстранил ее руку, и прикрыл глаза:
- Убери. Не буду пить, и так пройдет. Сами мы с тобой жена виноваты, что так получилось. Мало видать говорили дочке о жизни, мало предостерегали. Вот и не убереглась от проходимца. Ей ведь только девятнадцать, дитя еще. Завтра поутру поеду за ней в город...
…Зумрад ехала в автобусе, опустошенно глядя на мелькавшие за окном тутовые деревья. Оголившие ветви с приходом осени, они были похожи на многоруких сказочных существ, застывших вдруг по повелению злого колдуна. Деревья, когда-то высаженные вдоль кромки необъятного поля, жили здесь давно - о том говорили их корявые, кряжистые причудливо изогнутые словно в поклоне стволы, которые молили путников о помощи как бы просили избавить их от колдовских чар. Да видать не нашлось путников-кудесников, что могли освободить их от заклятья. Вот и живут на поле, стареют.
Зумрад поправила одеяльце на мирно посапывающем младенце, и, задумавшись, унеслась в недалекое прошлое....
...С Анваром, они познакомились в институтском дворе. Миловидная первокурсница, сидела на скамейке под сенью раскидистой кроны чинары, и увлеченно читала книжку, когда к ней подсел высокий кудрявый парень. Он поначалу сидел как-то скованно, видно было, что стеснялся, и Зумрад все казалось, что он порывается с ней заговорить. А когда все-таки решился, это получилось у него неуклюже и смешно. Однако девушка не стала важничать, а просто взглянув на красневшего и смущавшегося нескладного симпатягу, мило улыбнулась - просто, ласково по детски. Потом они стали встречаться. Гуляли по столичным паркам, наслаждались прохладой шумных фонтанов, и много общались. Казалось им не наговориться на всю оставшуюся жизни – так много хотелось сказать друг другу важного. А потом… Был первый поцелуй, сорванный украдкой с невинных губ, алеющих словно утренняя роза… Когда Зумрад поняла, что ждет ребенка, ее охватил дикий страх и отчаяние. Как быть, куда бежать, кому сказать? Воспитанная в лучших традициях, она не могла осознать, что такое могло с ней произойти. Но, тем не менее она словно очнувшаяся от призрачных грез, поняла, что находится в незавидном положении, из которого надо было немедля выпутываться.
Анвар эту новость принял спокойно, без суеты и волнения. Казалось, он был готов к резкому повороту событий, и это вселило чуточку уверенности в Зумрад. Он обнял ее за плечи, и прошептал на ушко:
- Не беспокойся ни о чем милая, я тебя не оставлю. Пришлю к твоим родителям сватов, а потом свадьбу сыграем. Все будет хорошо, ты только не волнуйся.
Зумрад в тот момент с замиранием сердца почувствовала как надежно и спокойно ей с любимым, таким сильным, спокойным. Ей захотелось петь, смеяться, танцевать. Она представила, как Анвар держит на руках их малыша - может быть мальчика, а может девочку – все равно, лишь бы ощутить счастье материнства и это наверное самое лучшее чувство на свете.
Анвар уехал к себе в район, пообещав, что через неделю вернется, и пошлет сватов к родителям девушки. Но, не вернулся. Не вернулся ни через неделю, ни через две, ни через месяц. Зумрад еще не знала, что дома его ждала невеста. Они вскоре поженились, а Зумрад ни о чем, не догадываясь, ждала, надеясь, что вот, вот Анвар вернется и она облегченно вздохнув, обопрется о его сильное плечо…
...Перед глазами Зумрад встало разъяренное лицо матери Анвара, вопящей на всю улицу, проклинавшей и обзывавшей ее непотребной девкой. Анвар трусливо спрятавшийся за спиной молодой жены, так и не вышел к ней, не захотел объясниться, не захотел увидеть. Не разбирая дороги, шла вперед, хотела под колеса трактора броситься, да тракториста пожалела – ему если что сидеть придется. Кое-как выкарабкалась из состояния, когда жизнь не мила, когда жить не хочется. А потом мальчика родила, назвала Расулом в честь деда.
… -Приехали! Ты что красавица заснула? Давай дочка выходи, в Ташкенте мы уже.
Зумрад словно очнулась, и, увидев перед собой полного водителя в клетчатой кепке, заспешила на выход.
Продолжение следует...
Георгий АСИН