«Наш визирь ушел от нас слишком долго, Муни». Муни смотрел на красный земляной пол, преклонив колени перед синодом. «Долг лорда Илууда здесь, с нами, и мы очень нуждались в нем», — настаивала женщина-советница. — Что так беспокоит твоего хозяина? Муни облизнул губы, собираясь заговорить, и обнаружил, что его трясет от припадков перед малым советом. Я должен казаться спокойным,он думал. Он уже слишком боялся встретиться взглядом с вожатыми, его собственные глаза все еще были румяными после последнего приступа слез. Он знал, что синод ужасно нуждался в своем доверенном визире, и по праву они не могли вызвать сюда его господина, но Муни не ожидал, что его позовут к себе. Нищих, простолюдинов и слуг редко выпускали за самые высокие ворота зиккурата Красного Пальца. "Уважаемый совет, я могу свободно говорить с вами?" Слова давались Муни с трудом, а когда долетали, глаза его увлажнялись. «Посмотри на нас и скажи правду». Муни поднял красивое лицо, отказываясь контролировать свои непрошенные слезы.
«По правде говоря, я очень боюсь за визиря».
Илууд был добрым хозяином. Любящий и снисходительный, он заставил Муни почувствовать, что его ценят больше, чем его положение наложницы. Он кормил Муни из своей посуды за своим столом, он часто искал своеобразное чувство юмора Муни, когда тот приходил домой безрадостным, и его похоти были возвышенными и непрекращающимися. Но теперь казалось, что вазир отключился. Он удалился от Муни и от своих обязанностей. Сначала понемногу, а потом и вовсе. Человек, которого любил Муни, провел уже восемь дней, запершись в гардеробной своих апартаментов, запретив вход всем, кроме еды и питья.
It began with the looking glass. A gift to the wazir of the Red Thumb from a wazir of the Bands. An honor and a token of good faith between their people. It was a long and ornate plane of delicate metal, polished by eastern sorceries until it would emulate the image of a man who stood before it. Or so said Iluud. Muni had yet to see the thing, his master guarded it jealously. The wazir had been humored by his gift in the first days after its arrival, and Muni saw that his master would begin to change his appearance in a hundred little ways. Each day his Iluud spent a few minutes more in the mirror to dress than the last. Minutes turned to hours and Muni wondered. But he still commanded his lord's affection in the evenings then. They'd hold each other and delight in their laughter and pillow talk. Then Muni sensed a worry in his lover. The pair deserted their inhibitions around each other long in the past, and it pained Muni that his confidant would keep quiet a thing that troubled him now. Desire swelled in him, made desperate by insecurity, and Muni poured fierce new passion upon Iluud. But the wazir only pulled away.
Однажды ночью Муни с удивлением проснулся рано утром в одиночестве. Из амбара донесся странный шум. Когда он бросил шелковые постельные принадлежности, чтобы отправиться на поиски, Муни услышал испуганный звук из темноты и приближающиеся шаги. Илууд наполовину вбежал в спальню, обнаженный и взволнованный. — Стакан, — дрогнул голос вазира. Он уткнулся лицом в грудь Муни, теряя самообладание. "Это не правильно!" — пробормотал он, бормоча, глотая рыдания.
Муни успокаивал свою возлюбленную в нежных объятиях. В зеркале, сказал вазир, его отражение было ложным. Наполовину освещенный мерцающим красным светом свечи, Илууд поднес руку к лицу, а рука в зеркале была отведена назад. Ладонь там, где должна быть тыльная сторона. Когда вазир моргнул, человек в металле крепко зажмурил глаза, и зрачки под веками забегали, как у человека в глубоком сне. — Ты не спал, — заверил его Муни, расчесывая пальцами атласные волосы. «Ваша усталость играет с вами злую шутку». Но глубоко в его кишках Муни почувствовал холод, который просачивался сквозь него, как вино пропитывает ткань, во рту у него пересохло, и тогда он понял, что его любовь наверняка это увидела.
С тех пор Илууд проводил больше времени в своем зеркале, чем без него, и вскоре покинул мир за его пределами. На нем не было одежды, и он не хотел видеть ни Муни, ни кого-либо еще. Муни оставался каждую ночь в одиночестве занимать постель своего хозяина. Зловонный запах болезни распространился по квартирам, когда вазир начал справлять нужду на месте. И Муни был бессилен помочь ему, раненому, забытому и запрещенному въезду.
«Если это правда, мальчик, — сказал один из синодальных стариков, — то нужно спасти везира от его безумия. нежно возьми его из зеркала, или ты отнимешь его у него силой». Муни прошел впереди стражи в покои визиря, стараясь быть тише, чем мог. Он ничего не слышал. Нет больше страстного шепота, никакого непрерывного стука по стеклу, на которое он привык не обращать внимания. Он прокрался в амбарную и обнаружил, что Илууд спит в собственной нечистоте, его голова наголо выбрита, а волосы разбросаны по вонючим лужам нечистот.
Муни двинулся, чтобы схватить зеркало, и остановился как вкопанный, чтобы встретиться с ним. Стоял на комоде, он был прекрасно выкован из серебра, филигранно обрамлял отполированный до идеального блеска лик. Но своего образа он там не нашел. Он видел только стену позади себя и стоял в замешательстве. Затем он увидел это. В зеркале, сгорбившемся за комодом, на него смотрели его собственные большие карие глаза. И как только он это увидел, человек в металле скрылся из виду.