Кажется, что дом Cartier был всегда. Но нет, и в его истории было много крутых поворотов. О перипетиях XIX века — в отрывке из книги издательства «ОДРИ» «Картье. Неизвестная история семьи, создавшей империю роскоши».
Отрывок из книги Франчески Картье Брикелл «Картье. Неизвестная история семьи, создавшей империю роскоши»
В восемь часов вечера каждый третий четверг месяца Луи-Франсуа Картье с коллегами посещал собрания Chambre Syndicale de la Bijouterie — гильдии ювелиров. Приходили туда и Фредерик Бушерон, и Алексис Фализ, и Жан-Франсуа Меллерио. Был там и молодой человек по имени Теодуль Бурдье, который со временем будет тесно связан с семьей Картье. Профессиональные и человеческие связи всегда были важны для Луи-Франсуа, и гильдия, секретарем которой он являлся, была тесно сплоченной группой. Коллег объединяла страстная любовь к профессии и чувство, что, работая вместе, они добьются большего.
Из разговоров с Жан-Жаком Картье: «Существует представление, что ювелиры всегда соперничали, но это не так. Семья Картье старалась ладить с коллегами. Видите ли, мы были в одной лодке — продавали украшения важным клиентам. Конечно, мы ничем не делились (идеи будущих коллекций хранились в строгом секрете), но достаточно заглянуть в адресную книгу и переписку моего отца, чтобы увидеть, сколько ювелиров были его друзьями. Там есть и Фаберже, и Ван Клифы, и Чарльз Мур из Тиффани».
Но профессиональное общение с парижским ювелирным со- обществом было лишь частью работы Луи-Франсуа. Он прекрасно понимал необходимость выделиться из общего круга. В 1864 году, услышав, что город Байон планирует большую выставку по случаю открытия железнодорожной линии Париж — Мадрид, он собрал несколько сундуков украшений и отправился туда, чтобы показать украшения новой аудитории. К счастью, парижские коллеги до этого не додумались. Выставку посетили десятки тысяч человек, включая императора и испанских королей, но для Луи-Франсуа самым важным было присутствие прессы. В Париже ему приходилось биться за то, чтобы попасть в газеты, а в провинции журналисты были готовы рассказать читателям о великолепных украшениях из столицы.
Один обозреватель, ошибочно называя Луи-Франсуа «мсье Картье-Гийон», говорил о его «прекрасных украшениях, сделанных с личным и необычным вкусом», отмечая, что «бриллианты очень хорошо закреплены». Художественный журнал L’Artiste отмечал многофункциональность корсажного украшения, сделанного в виде букета из пяти бриллиантовых цветов в серебре: «Обладательница этого украшения должна быть вдвойне счастлива, поскольку его можно менять до бесконечности; из этого роскошного букета можно сделать пять прелестных брошей, удивительный гребень, красивую диадему и восхитительный браслет; все эти метаморфозы производятся в считаные минуты, без ущерба для украшений».
По мере того как имя Cartier распространялось все шире, а Луи-Франсуа все чаще называли «одним из чудес Парижа», шло продвижение и по социальной лестнице. Он не только поставлял серебряные и золотые пуговицы Charvet лучшему производителю сорочек во Франции, но и сам носил эти рубашки. А также мог позволить себе вести жизнь представителя среднего класса: пить хорошие вина, путешествовать (Англия, Швейцария, Германия) и вкладывать деньги в недвижимость. В 1865 году, когда его 19-летняя дочь Камилла готовилась к свадьбе, он с гордостью дал ей приданое в 40 000 франков (около $215 000 сегодня).
Свадьба, однако, была омрачена печалью. Когда Камилла Картье шла по проходу церкви с 31-летним Луи Проспером Леконтом в 1865 году, в рядах гостей было пустующее место. Пьер Картье, 78-летний дедушка Камиллы, умер за три месяца до свадьбы. Смерть отца заставила Луи-Франсуа еще больше стремиться к превращению Cartier в успешную семейную компанию. Он предложил своему новоиспеченному зятю место в фирме. Луи Проспер имел собственный успешный магазин на улице Лафайетт, поэтому согласился не сразу. Но его время придет.
Золотые монеты
С того времени, как Луи-Франсуа переехал на Итальянский бульвар, в бизнесе ему помогал сын. Альфреду было чуть больше 20, он научился заполнять торговые квитанции, делая быстрые зарисовки каждой проданной вещи. Научили его разбираться и в финансах. Одетый во фрак и сорочку Charvet, он был неизменно обходителен с клиентами. Но настоящий талант проявился в знании камней. Довольно быстро Альфред стал известен своим острым глазом и безошибочным чутьем на подделки. Из разговоров с Жан-Жаком Картье: «Альфред очень хорошо знал камни. У него был собственный прием, который он использовал, делая покупки у дилеров. Решив, какие камни ему нужны, он начинал обсуждать цену, поигрывая золотыми монетами — чтобы напомнить дилеру, что сделка с Cartier означает немедленную оплату. Это было необычным для того времени, и посредники распространяли информацию о том, что господин Картье платит сразу. Они с удовольствием шли к Картье, отбирая для него лучшие камни».
Когда Альфред присоединился к делу отца, Париж кипел, жизнь улучшалась. Луи-Франсуа было около сорока, за это время население Парижа удвоилось. Наполеон Третий приказал префекту Сены, Жоржу-Юджину Османну, перепланировать город. С 1853 года перенаселенные средневековые районы стали заменяться широкими проспектами, ухоженными парками и элегантными площадями. Новый акведук увеличил поступление чистой воды, город получил современные очистные сооружения. Километры железных дорог связали столицу с другими городами. Когда город очистился от строительных лесов, он вновь превратился в обожаемый всеми Ville Lumiere — Город Света, как его называли в век Просвещения. В 1860-х годах парижские бульвары впервые были освещены газовыми фонарями.
В 1866-м, когда Наполеон Третий был на пике власти, доходы Cartier за год достигли 48244 франков (около $250000 сегодня). В следующем году, когда состоялась Всемирная выставка, в столицу приехало рекордное число гостей: 15 миллионов. Для ювелиров это было лучшее время и лучшее место. Десятилетие для семьи Картье закончилось успешно. Луи-Франсуа к этому времени стал дедом двух внучек, дочерей Камиллы, и работал бок о бок с сыном. И хотя его фирма не была столь известна и почитаема, как Mellerio или Vever, она удостоилась чести получить звание почетного коммерсанта и ко- ролевский патент от принцессы Матильды.
В 1869 году Альфред переплыл Ла-Манш с ценным грузом, чтобы продать его в Лондоне. Для 29-летнего юноши было сложно ворваться на новый рынок, но Луи-Франсуа всегда готов был дать совет: «Иди и купи сигары в магазине Обердорферз, 54 Риджент-стрит. Хозяин любит французов. Если почует скидку, то сможет посоветовать, где и как продать твои украшения». Сначала клиенты были слегка разочарованы, не увидев привычного продавца («Мадам Берджес немного сердится на меня за то, что я сам не приехал в Лондон»), но Альфреду быстро удалось завоевать их доверие и симпатии.
Среди самых высокопоставленных клиентов Cartier в Великобритании были лорд и леди Дадли. 50-летний граф, эксперт в области драгоценностей, незадолго до этого был председателем жюри в классе ювелирных украшений на Всемирной выставке 1867 года. Он также был известен как знающий покупатель драгоценностей — особенно после второго брака со знаменитой красавицей Джорджианой Элизабет Монкрифф, чья «прелесть была совершенно невероятной». Леди Дадли была на 30 лет моложе мужа и стала своего рода знаменитостью — и дома, и за границей. Даже императрица Евгения и ее двор были «вынуждены признать, что она их затмила». Эта пара, заказавшая кольцо у Cartier в 1869 году, была наилучшей посланницей марки.
Пока Альфред помогал продвижению имени Картье, Луи-Франсуа был настроен оптимистично. Он был уверен, что построил стабильный бизнес, который можно передать следующим поколениям, и Альфред находится на своем месте. Начал подумывать о том, чтобы отойти от дел. Увы, оптимизм его продлился недолго.
Париж опустел
В июле 1870 года Наполеон Третий втянул свою страну в плохо подготовленную и разрушительную войну с Пруссией. 62-летний больной император провел войска через череду поражений. К августу прусские войска окружили две французские армии, включая ту, которой командовал император, и падение империи стало неизбежным. Императрица Евгения сбежала в Англию, прихватив с собой всего одно украшение — медальон, который ей пришлось отдать леди Бургойн, жене владельца судна, доставившего ее в Райд. Ее подруга принцесса Меттерних, недавно танцевавшая на балах императрицы, организовала благополучную перевозку королевских драгоценностей в австрийское посольство в Лондоне. Жемчуг и бриллианты, которые некогда были символом высшей власти, стали главной страховкой от неясного будущего.
Париж превратился в военный лагерь: французские войска внутри, прусские снаружи. Осада города длилась пять месяцев. Сначала исчезла роскошь, затем предметы первой необходимости. Еды не хватало; парижане, шокированные мыслью о том, что придется есть конину, вскоре должны были смириться с гораздо худшей пищей. Активность в экономике замерла. «Бизнес во Франции повсеместно разрушен, — писал журналист в лондонской The Times, — треть страны лежит в руинах».
В январе 1871 года, когда затянувшаяся война нанесла слишком большой урон прусской экономике, канцлер Пруссии Отто фон Бисмарк дал приказ о бомбардировке французской столицы. Парижане бросились на защиту своего национального достояния. Памятники и статуи прятали под землей, Лувр и другие исторические здания были закрыты мешками с песком. Бомбардировка города стала самой страшной в истории Парижа. За 23 ночи пруссакам удалось сломить дух французов и вынудить город капитулировать. Бисмарк отдал дань уважения защитникам, послав в город продукты, но настоял на том, чтобы прусский гарнизон остался в Париже. Тысячи французов бежали из страны или планировали это сделать: «Париж пуст и опустеет еще больше, — писал Теодор Дюре в мае 1871 года художнику Камилю Писсарро. — Можно подумать, что в Париже никогда не было художников».
На фоне хаоса и запустения любой бизнес становился практически невозможным, и фирма Луи-Франсуа находилась у последней черты. В отчаянии он спрятал украшения в надежном месте и бежал в Сан-Себастьян, написав сыну, что не может выносить «зрелище пруссаков, марширующих по бульварам прямо перед моим окном». Оставшийся в Париже Альфред, с трудом выживавший на «конине, собаках и крысах», некоторое время не двигался с места. Даже после того, как Cartier окончательно закрыл свои двери, он находил возможности для бизнеса в осажденном городе и получил репутацию надежного покупателя драгоценностей среди людей, желающих превратить свои ценности в деньги.
Осенью 1870 года он получил известие о смерти известной куртизанки Джулии Баруччи. Во времена Парижской коммуны она оказалась запертой в своем доме на Рю де Бен, где ее буквально съел туберкулез. После нее остались драгоценности стоимостью в сотни тысяч франков. Ее наследники, простые итальянские крестьяне, хотели монетизировать свое наследство и согласились на предложение Альфреда стать их агентом. За комиссию в пять процентов он обещал переправить украшения через Ла-Манш и продать их англичанам.
В 1871 году, крепко сжимая ручку чемодана с драгоценностями, Альфред покинул Париж и сел на корабль, отплывающий в Англию. Прибыв в Лондон, нашел жилье на улице Аргилл в пансионе г-на Стамвитца, богатого портного, эмигрировавшего из Пруссии и создавшего сильный и уважаемый бизнес в Лондоне. Луи-Франсуа, тяжело переживавший разлуку с единственным сыном, понимал, что без бизнеса за границей Cartier не пережить тяжелые времена. «Мне не надо говорить тебе, как я жажду твоего возвращения, — писал он сыну. — Мы с тобой неразделимы, поэтому мне больно, что тебе приходится оставаться в Лондоне… так долго, как тебе потребуется, чтобы бизнес принес максимальную отдачу».
Фото обложки: экспонат Картье на Festival De La Mode, 1987 / Getty Images.
